Запах цветущего кедра

А в фойе полыхал яркий огонь, но все неслись туда, как мотыльки, и исчезали в пламени.

Он плохо помнил, как пробежал коридор, но потом его неожиданно окатили водой из брандспойта и словно привели в чувство. По крайней мере, Колюжный успел заметить, что обугленная входная дверь распахнута настежь, уже не горит, и из неё, как из парной, выскакивают люди.

На улице было человек пятнадцать: все кашляли, ползали по земле, висли на заборе, а рядом с гостиницей стояла пожарная машина с пустыми раскатанными рукавами. Пожар не тушили, работал только один брандспойт в фойе, да и то с малым напором, видимо, от водопровода. Пожарные вытаскивали людей, огонь бушевал в кафе, горело в двух номерах на первом этаже, из окон второго только валил дым.

Вячеслав отдышался, высматривая среди спасшихся знакомую полосатую пижаму, но ясновидца нигде не было — только полупьяные или угоревшие ОМОНовцы, какие-то мужики в одних трусах, с оружием и портфелями. Бородавчатый в обгорелом плаще пытался командовать пожарными, и из его гневной речи, перемежаемой матюгами, стало понятно: пожарка приехала без воды.

Колюжный больше не искал ни самого Сорокина, ни иных подтверждений его пророчествам, сбросил покрывало и ушёл по тёмному, без фонарей, поселковому скверу.

12

Тайный схрон молчунов, приспособленный новыми хозяевами Карагача под своё убежище, был раскрыт. Даже с той точки, где пёс оторвал неприятелю карман, открытый люк просматривался, а этот, в песочном камуфляже, подходил ближе. Вчера кавказец наверняка чуял его же, и по тому, как призрак не является на глаза и пытается существовать скрытно, можно судить о главном его занятии — следить за обитателями острова. Возможно, конкретно за Рассохиным. И вполне понятно, откуда он появился, — из вертолёта! Людей в таком приметном камуфляже было трое, и выходили они отдельной группой в тот момент, когда ОМОН уже захватил лагерь. Потом Стас видел только одного, и в вертолёт садился один — это точно. Значит, два других незаметно исчезли в кедровнике, так что на острове, скорее всего, двое, вооружены и очень осторожны. Если бы не пёс, ни за что бы не заметил. И то, что они не застрелили собаку, а лишь отпугнули, говорит об их некоей лояльности к Рассохину. Им запрещено вступать в прямой конфликт, как-то влиять на обстановку, задерживать и тем паче арестовывать, о чём третий, улетевший, сказал прямо.

То есть теперь придётся жить здесь под постоянным надзором. А ещё где-то бродит обиженный профессор Дворецкий с дробовиком.

В тот момент Стас и гадать не стал, кому и зачем это надо. Сбегал к разливу, где нашёл амазонку, забрал её одежду, свои сапоги и, вернувшись в схрон, люк закрывать не стал — напротив, распахнул внутреннюю дверь, чтобы проветрить землянку. Давно нетопленная, она стала парной и душной от влаги, как баня. Амазонка спала беспокойно, с тяжёлым дыханием, обильно потела и бормотала что-то неразборчивое. Конечно, простуда ей была обеспечена, но только бы не воспаление лёгких, которое он сам едва пережил, и то благодаря молчунам. Её бы, конечно, отправить в больницу, однако ни связи, ни лодки, а маломощная рация, что висела в схроне, улавливала только монотонный шум пустого эфира. Рассохин перебрал все продукты, бывшие в убежище, но кроме своей водки и припасённого Матёрой мёда, ничего целебного не нашёл. Но и это уже было кое-что! Ко всему прочему он вспомнил о молоке в обгоревших холодильниках на ферме и, послушав успокоенное свежим воздухом дыхание амазонки, решил сбегать в лагерь.

— Охраняй! — приказал он кавказцу. — А я быстро!

Пёс команды понимал или сам знал, что делать, и остался возле схрона.

Лагерь всё ещё дымил, и пахло там не ладанным духом тлеющей кедровой смолы — горелым навозом, собранным в кучи на удобрение огородов. Пока Рассохин вытаскивал грязные и сморщенные бутыли из холодильников, нанюхался до одури, и всё же нашёл ещё одну, исковерканную жаром, но целую, даже с пробкой. Открутил и попробовал — вроде не прокисло. Вокруг бродило два десятка молочных лосих, но как их доят, он представления не имел, да и лосята, наверное, сами уже потрудились. На обратном пути он опять услышал предостерегающий лай — кто-то пытался подойти к убежищу, но когда Стас прибежал, кавказец уже отпугнул гостей и лишь настороженно поуркивал.

Он слил часть молока в котелок, растопил печку щепой и слегка подогрел, после чего размешал мёд. Разбудить амазонку оказалось непросто; она вздрагивала, открывала глаза, начинала часто дышать, бормотать и цепляться руками, но потом ослабевала и вновь засыпала глубоко. Проснулась она внезапно, приподняла голову и огляделась.

— Это что? — спросила она сиплым натруженным голосом.

— Землянка, — отозвался Стас. — Ты теперь в безопасности.

— Как я здесь оказалась? Ничего не помню...

— Это сейчас неважно, — он налил в кружку молока. — Давай будем пить. Тебя нужно согреть изнутри.

И приподнял её голову.

Амазонка, пожалуй, минуту таращилась на него, потом спросила испуганно:

— Ты откуда здесь?

— Зашёл на огонёк. Пей, это молоко с мёдом, эликсир.

Она сделала несколько глотков, пробуя питьё на вкус, затем взяла кружку и выпила до дна. А Рассохин в этот миг вспомнил, как старуха отпаивала его в схроне, вставляя в рот берестяную воронку. И тогда было тоже лосиное молоко с мёдом. Потом его чем-то окуривали, и от сладковатого дыма становилось легко дышать.

Всё повторялось, и в этом повторении он ощутил нечто предопределённое, роковое, неизбежное.

— Опять вчера напилась, — вдруг призналась амазонка и легла. — С Мерлином трудно не напиться. Он — натуральный некрофил, ему нравится. А у тебя нет текилы?

Рассохин слегка оторопел, поскольку был уверен, что амазонка чуть не умерла от холодной весенней воды, а вовсе не страдала с похмелья после вчерашнего загула. Да и где бы она могла пьянствовать на подчёркнуто трезвом острове в компании какого-то некрофила Мерлина? К тому же на алкоголичку она не походила.

— Есть водка.

— Дай водки, — капризно произнесла она.

Пока Стас доставал фляжку из рюкзака, амазонка или уснула, или потеряла сознание. И только тут до него дошло, что это было ещё не пробуждение — бред, навеянный какой-то прошлой жизнью.

После молока она лежала безмолвно и успокоенно часа четыре, но когда очнулась, показалось, что снова бредит.

— Где Лариса? — она резко вскочила и чуть не затушила одеялом свечу.

—- Какая Лариса? — осторожно спросил Рассохин.

— Лариса Неволина!

— Не знаю... Всех увезли на вертолёте. Я здесь один.

— Мы же там погибаем! — вспомнила амазонка. — Нас затопило! Спасаемся на деревьях! Я сообщила Ларисе!

— Где затопило?

— На острове! Мы были на острове! — сверкающий взгляд её блуждал.

— Но мне сказали, что женщин переправили на китайский участок!

— Кто сказал?

— Галицын. Яросвет ваш!

Амазонка будто только сейчас заметила Стаса, завернулась в одеяло.

— Он так сказал... Потому что ты чужой! Ты кто?

— Я не чужой. Между прочим, я — товарищ Галицына, моя фамилия Рассохин. Слыхала?

— Рассохин? Тот самый?

— Тот самый. А ты с какого острова?

— Не знаю...

— Ну ты же откуда-то пришла? Или приплыла?

— Сначала брела, по пояс, по грудь... — забормотала она, вспоминая. — Потом поймала щепу, большую...

— Значит, это недалеко? Где остров?

— Мы там корм для лосей стригли...

— Здесь везде стригли корм!

— Он был высокий! Вода так быстро поднялась!.. А я давно здесь?