Запах цветущего кедра

И тут он заметил, как от тёмного милицейского забора отделилась стройная женская фигура в расстёгнутом плаще, заставившая непроизвольно вздрогнуть. Уличный фонарь не горел, свет источался лишь от невидимой лампочки под козырьком входа, но тусклый и беспомощный. Держась в тени, женщина передвинулась к запертым воротам внутреннего двора и приникла к просвету между створок, что-то рассматривая.

Судя по отблескам, в руке несла стеклянную бутылку.

Расстояние было между ними метров двадцать — многовато для стремительного броска — успеет среагировать и исчезнуть! Не выпуская её из виду, Вячеслав прокрался вдоль поленницы. И вдруг женщина стала щёлкать зажигалкой — искры высвечивали лицо, как фотовспышка, — и в эти короткие мгновения перед глазами вспыхивал образ Евдокии Сысоевой! Яркая воображаемая картинка возникла быстрее мысли: она поджигает фитиль и бросает бутылку с бензином в тёмное окошко милиции!

Ждать, когда это станет реальностью, было нельзя! Ослеплённый видом огня, он молча метнулся через улицу, почти наугад, однако намертво схватил поджигательницу в охапку и понёс за угол забора.

И услышал капризный, неприятный голос Сашеньки:

— Вячеслав, это ты?!

За углом он выпустил добычу и притиснул её к забору, одновременно сморгнув видение. Стриженная наголо бурнашовская супруга таращила на него стеклянные глаза и не сопротивлялась, в руке оказалась початая бутылка, а в губах — так и не прикуренная сигарета.

— Ты что хочешь сделать со мной, Вячеслав?!

Её развязный тон, смешанный с шумным дыханием и запахом водки, словно привёл в чувство: Сашенька была пьяна.

— С ума сошла? — спросил Колюжный. — Что ты делаешь?

— Я? — она сдавленно хихикнула. — Я сегодня гуляю! Меня муж бросил!

— Зачем подстриглась?

— Чтобы избавиться от прошлого! И от репьёв! Я тебе такая нравлюсь? Нет? А у тебя такие сильные руки! Хочу ещё!

Понеси меня на руках! Я теперь свободная женщина! Почему меня не носят на руках?

— Замолчи! — рыкнул он. — Где ты водку взяла?

— В ночном магазине! Здесь аж три круглосуточных магазина и ночная парикмахерская — цивилизация... Хочешь выпить?

— Не хочу!

Она ещё раз хихикнула, достала новую сигарету и опять стала высекать огонь — не получалось.

— Дай женщине прикурить! Зажигалки здесь — дерьмо!

— Обойдёшься!

— Какой ты грубый мужчина, Вячеслав! Но это мне нравится.

Сашенька прикурила сама и умело, с удовольствием затянулась, выпуская дым сложенными трубочкой губами.

— Ты откуда здесь взялся? — вдруг спросила она подозрительно. — Тебя отпустили?

— Отпустили, — буркнул он, соображая, что теперь с ней делать.

Не оставлять же её в таком виде на улице!

— Почему тебя отпустили, а Кирилла нет?

— Я сбежал, — шёпотом признался Стас, — из горящей гостиницы.

Она хрипловато засмеялась.

— Видела! Фейерверк! Говорят, забросали коктейлями. Коктейлями Молотова.

Вероятно, так она пошутила, хотя в глазах вроде бы вместо стекла блеснули слёзы.

— Тебе нужно выспаться! Пойдём на аэродром, там стоит наш вертолёт.

— Никуда я не пойду! — капризно заявила Сашенька. — Пока не освобожу Кирилла. Нет, он мне больше не нужен. Навязываться не стану, но на волю выпущу. Чтоб сказать, что он мне безразличен! Чтоб доказать: мы способны обходиться без вас! Без сильной половины. А вы — нет!

Колюжный вырвал у неё бутылку, швырнул через забор и встряхнул почти невесомое тельце.

— Уймись, чудо гороховое! Как ты собралась вызволять его?

— Очень просто! — и вынула из сумочки стеклянную бутылку. — Видел? Это не водка, это уже ацетон. Вставлю фитиль, подожгу и будет коктейль. Они сами выпустят, когда начнётся пожар! Помоги мне открыть пробку, у меня не получается.

— Где ты взяла ацетон?!

— В ночном магазине продают! Очень горючее вещество!

— Так это ты гостиницу подожгла?

— Нет, не я! — засмеялась Сашенька. — Но мне пришла идея спалить и милицию! Открой бутылку. И помоги сделать фитиль. Или лучше давай вместе подпалим!

Вячеслав зашвырнул ацетон вслед за бутылкой с водкой.

— Только попробуй!

В её сумочке в это время зазвонил телефон.

— Я ещё куплю! — она стала рыться в вещах. — Это тебе звонят!

— Мне?!

— Несколько раз уже, твоя мама! И я ей сказала, что ты...

— Как она узнала твой номер?

— Ну, какие вы все бестолковые! Ты же звонил с моего телефона?

— Что ты ей сказала?

— Правду! Сказала: схватили и бросили в тюрьму. А я хочу освободить вас всех.

— Дура! — совсем уж несдержанно рыкнул Вячеслав.

— Сам дурак! — грубо отпарировало вчера ещё нежное создание и сунуло телефон. — Тебе родная мать звонит!

Но в трубке зарычал Бульдозер и сразу на высоких оборотах:

— Ты чего устроил, хрен моржовый? Ты что мать расстроил?! Ты что вытворяешь? За каким... тебя понесло в Усть-Карагач? Тебя предупреждали!

— Дядю Стаса выручать, — оскалился Вячеслав, — Рассохина! Нашего друга молодости. Он попал в беду, у него серьёзные проблемы! Ты же с детства учил — не бросать друзей!

И сразу же убавился гонор довлеющего самца. Отец вроде бы закашлял, закряхтел, перемежая эти звуки уже безадресной сокрушённой бранью.

— Из камеры звонишь? — словно прочистив горло, спросил он. — Или выпустили?

— Сбежал, — признался Колюжный-младший.

— Ты на Старой площади у кого был?

— То ли Тягун, то ли Бегун фамилия. Очень на Распутина похож. А может, и в самом деле воскресший Распутин!

— На какого Распутина?

— Григория Ефимовича.

Видимо, родитель испытывал растерянность и смятение; всегда трезвомыслящий и схватывающий на лету, здесь не сразу и догадался, о ком речь. А догадавшись, как-то очень уж по-стариковски опять закхекал, занукал и наконец спросил:

— А с какого рожна Тягун Карагачом заинтересовался? Он же другие вопросы курировал.

И эта его неуверенность вдруг всколыхнула в душе ещё неведомую доселе жалость к отцу. Бульдозер едва лязгал гусеницами.

— Не знаю, батя... Ты там маму успокой!

— Ладно, — пообещал он. — Стаса-то ещё не видел?

— Сегодня к нему полечу.

— Ну, передавай ему от меня...

И не сказав, что передать, отключился.

Вячеслав очень хорошо знал характер своего родителя: как только его свергли с министерского Олимпа на землю, он огляделся вокруг и обнаружил, как число друзей резко сократилось. Точнее, практически не осталось; новых же, думских, он тихо презирал, о чём однажды сыну и признался. И вспомнил друзей прежних, по якутской молодости, а там первым номером был Рассохин. Просто пойти к нему, покаяться и восстановить отношения не позволяла бульдозерная гордость. Вячеслав не осуждал родителя: жизнь у этого поколения была такая, такие предлагаемые условия игры. Попал в элиту — рви прежние связи, по живому режь, иначе тебя со старым, ещё комсомольским шлейфом не впустят. Государевых мужей подбирали крупных, но пришёл мелкий премьер, и правительство враз помельчало и стало на одно лицо.