Запасная царевна
Шрифт:
Но, как на зло, подвал радовал так взлелеянным мной одиночеством и пустотой. А явно теряющая терпение Смерть злым прищуром слегка фосфоресцирующих провалов гладкой черепушки и нервным стуком костлявой стопы по полу.
– А коли Смерть сама тебя переоденет, да в путь снарядит?- вкрадчиво уточнила безносая- То примета черная, не хорошая…
– Не сможете- неуверенно прошептала я- Я живой не дамся.
– А двум смертям не бывать, а одной не миновать. А тока где одна голова склонилася, там и второй покой будет. Коли уж мне за смерть безвременную Настасьи царевны ответ держать, так уж и за твою отвечу. Где там книга моя черная?- и подлый скелет
Против такого шантажа отговорок у меня не было. В конце-концов, само то, что я вижу этот скелет во плоти уже как-то наводит на мысль о том, что угрозы могут быть очень даже реальными.
– Господи, да за что-ж это все мне?- расплакалась я, сползая с лестницы и хватаясь дрожащими пальцами за застежку собственных джинс- Я же случайно на нее упала…
– А на все промысел Божий- довольно заговорила Смертушка, тут же прекращая меня пугать и споро помогая справиться с непослушными пальцами, теребящими предметы одежды, да натягивая на меня алый сарафан, остро пахнущий чем-то чужим, излишне сладким- Значит суждено так было, девонька. Ты не плачь да не печалься. А утро вечера мудренее. Вот смотрины пройдут, а уж там я тебя домой и отправлю, как-нибудь… Как зовут-то тебя, горемычная?
– Настя- всхлипнула я, борясь с дурнотой и стараясь не смотреть на костлявые пальцы, которые почти нежно перебирали мои длинные пшеничные космы, заплетая их в тугую косу и криво прилаживали на макушку изрядно помятый кокошник- А Вы точно меня вернете? Обещаете?
Меня ощутимо потряхивало. Взгляд нервно метался по помещению, в надежде найти хоть что-то, что может связать ускользающую реальность с действительностью и наткнулся на валяющийся рядом огнетушитель. Тихо всхлипнув, я ногой подтянула к себе «тяжелый тупой предмет красного цвета» и прижала его к груди, как родное дитя, находя в этом какое-то нездоровое утешение.
– Вот совпаденье-то!- всплеснула руками Смерть, начисто игнорируя самый животрепещущий для меня вопрос и полностью сосредотачиваясь на моем внешнем виде- Вот и ладно. Вот и любо… И сарафан впору! Ежели токма еще тряпицы в грудь поднасовать…
– Себе поднасуй!- взвизгнула я, теряя последние крупицы благоразумия и определенно переходя все границы, понимая, что, похоже, меня хотят откровенно обмануть- Я вопрос же задала…
– Ну не буду, не буду- неожиданно благосклонно проворковала Смерть, перебивая меня и поглаживая мою косу костлявыми пальцами- И так сойдет. А там откормишься на царских харчах, похорошеешь…
– Не буду я откармливаться- нервно возмутилась я- И сразу скажу всем, что я поддельная! И если Вы меня обратно сразу не вернете, то я…
– Не поддельная, а запасная- мягко поправила меня черепушка, и сделав по кончику моего носа «цом» пальчиком, вдруг с силой впихнула мне в возмущенно открытый рот большое зеленое яблоко- Погрызи пока, говорливая!
И мир вокруг завертелся неестественно яркой, заводной каруселью, поглощая в себя и Смерть, и меня и огнетушитель.
Глава 3
Круговерть закончилась так же неожиданно, как и началась. Просто вдруг реальность мигнула цветными огнями и проявилась, как на включенном телевизоре, подарив мне вместо долгожданного облегчения дезориентацию в пространстве, приступ тошноты и, почему-то, сильно затрудненное дыхание.
– Спаси-с-сите- сильно закашлялась я, не сразу сообразив, что рот забит кусками кислого, непережеванного яблока, затыкавшего
мой рот.– Ох, подавилася!- ахнул сбоку от меня девичий голосок и в поле моего размазанного слезами зрения замелькал цветной подол и белые расшитые рукава- Покашляй, милая, вот так!
По спине аккуратно хлопали чьи-то мягкие руки, под нос совали деревянный ковш с водой.
– На вот, глотни студеной! В миг полегчает-то!- суетился кто-то сильно заботливый, пока я задыхалась кашлем, стараясь избавить горло от остатков яблока.
– Не надо, спасибо!- с трудом прохрипела я между приступами, конвульсивно сотрясаясь измотанным телом.
Многострадальный кокошник сполз на бок и грустно висел где-то на моем правом ухе. Подол задрался, обнажив перепачканные травой голени. Лыковые лапти нещадно кололи изнеженные мягкими кроссовками пяточки.
– Пей-пей! Водица колодезная, чистая! Вот так… Что-ж ты так на яблоки-то накинулась? Вон и яблоньку всю пообтрясла…- тыкала мне в лицо ковшом новая знакомая, умудряясь половину ледяной воды выплеснуть мне на грудь.
– Что?- все еще хрипло уточнила я, враз задохнувшись от плеснувшей на меня морозной влаги и избавляясь, наконец, от большей части засорявшей мой рот пищи.
Выплюнув кислятину на траву, пыпыталась отдышаться и рассмотреть говорившую, частично скрытую упорно сползающим на лицо окаянным головным убором.
– Яблоньку, говорю, зачем пообтрясла всю?- покачала головой девица в домотканном сарафане и с вышитой лентой в волосах, словно обручем опоясывающей ее высокий лоб и вплетений в толстую пшеничную косу- Кощей Кощеевич серчать будут. Яблонька-то егойная. Заговоренная…
– На что, простите, заговоренная?- скорее из вежливости, чем из интереса уточнила я, потирая саднящее горло ударяя себя кулаком по груди, борясь с последним куском, казалось, намертво застрявшем где-то в пищеводе.
– На перемещение в любое место, Настасья Берендеевна- вдруг отозвались сухим, чуть насмешливым мужским голосом, причем, почему-то, откуда-то со стороны- И, сдается мне, тебе это было ведомо.
Сердобольная девица тихо охнула и тут же выпрямилась, низко склонив на грудь светлую голову.
Я замерла, с силой сглотнув, наконец, упорно не поддававшийся кусок яблока и очень медленно повернула голову в сторону нового собеседника.
Он стоял, прислонившись плечом к соседнему дереву, сложив на груди руки и скептически выгнув иссиня-черную бровь. Волосы, цвета воронова крыла, прямыми, непокорными прядями падали на высокий мраморно-белый лоб, скрывая цвет недобро прищуренных глаз. Тонкие губы чуть презрительно гнулись в ломанную линию над неожиданно чисто выбритым квадратным подбородком, словно расколотым пополам глубокой ямкой.
Мужчина был красив какой-то хищной, угловатой красотой. Без бугрящихся под тонкой, шелковой рубахой мышц, без выраженного рельефа на оголенной открытым воротом шеи, но, между тем, буквально давящий ощущением такой нечеловеческой силы и мощи, исходившей от него, что спина сама собой начинала гнуться в покорном поклоне, а взгляд устремлялся в пол, не в силах вынести тяжести его пронзительного взора.
А я сидела, такая, перед ним, в некрасиво задранным выше колен помятом сарафане с чужого плеча, сползшем окончательно кокошнике и измазанная слюнями с остатками недожеванного яблока… И с поражавшем меня саму упорством, практически через физическую боль, заставляла себя высоко держать гордо задранный подбородок и не отводить уже почти слезящихся от чрезмерного напряжения глаз.