Запасной инстинкт

Утром он собирался подарить девушке астры, а в обед заявить главврачу о готовности к выписке. Черников и на самом деле чувствовал себя прекрасно. Рана на обрубке левого мизинца затянулась, голова уже не болела, исчезли эти отвратительные головокружения. Была в этом, конечно, толика самообмана, однако пришла пора выписываться. Опер заметил, что стал набирать вес. Вот это уже совсем никак не входило в его планы.

Было еще одно обстоятельство, в силу которого Сергей выздоравливал и вертелся на больничной койке, как уж на сковороде. Через два помещения от его палаты, за стеклянными дверями, лежал тот, кого он ненавидел. В больничной реанимации дышал через аппарат искусственного дыхания похититель Маши.

К великому изумлению врачей, преступник, у которого была повреждена гортань, жил и не думал умирать. Уже через день после того, как их вместе с Черниковым доставили в больницу, у похитителя нормализовался пульс и артериальное давление. Он не приходил в сознание, но главный врач был уверен в том, что вскоре пациент реанимации встанет на ноги. С корсетом на шее, но поднимется.

Это обстоятельство заставило начальника криминальной полиции сразу же выставить у дверей полицейского. Сержанты менялись, похититель не приходил в себя, и вскоре исчезла острота чувства опасности, исходящая из палаты.

Вика Бородулина приехала в больницу и сообщила Черникову о результатах экспертиз, полностью доказывающих причастность к убийствам неизвестного типа, лежащего под капельницами. Сергей же довел до ее сведения свою новость. Этот беспомощный преступник — Тимофей Макеев, таинственным образом исчезнувший в 1983 году из клиники доктора Шостака. Если верить записям врача, то он умер. Воспоминания Никитина свидетельствуют о другом. Макеев жив.

У Черникова было больше оснований доверять памяти Никитина, нежели записям Шостака, поэтому он попросил следователя съездить в архив, куда было сдано дело об убийстве пятнадцатилетней девушки в Арманском. Это произошло в восемьдесят четвертом, а в следующем году убийство раскрыли. Мужика приговорили к вышке, дело сдали в архив.

Поняв, что данная новость мало что говорит девушке, оперативник рассказал ей абсолютно все, что они наработали с Никитиным. Через два дня произошло невероятное.

Виктория подняла в архиве уголовное дело семнадцатилетней давности, отправила на дактилоскопическую экспертизу отпечатки пальцев, оставленные на месте убийства девочки, и опешила, получив результаты. Теперь уже не приходилось сомневаться в том, что убийство девочки в далеком восемьдесят четвертом и три трупа сейчас, в тринадцатом году, — дело рук одного человека, беспомощного пациента реанимации. Если это так, то кто же получил высшую меру в восемьдесят пятом?

Изучив дело, Бородулина пришла к выводу, что подсудимого приговорили исключительно на основании дачи признательных показаний в отношении себя. Вдобавок у бродяги — а подсудимый не имел постоянного места жительства — был найден складной нож. На нем обнаружились следы крови той же группы, что и у убитой девочки.

Теперь, спустя семнадцать лет после убийства, на кушетке в реанимации больницы города Слянска лежал человек, восставший из ада. Допросить его не представлялось возможным. Он находился в глубокой коме.

Астры, сияющие каплями утренней росы, стояли в банке с водой под кроватью, а стрелки настенных часов показывали половину одиннадцатого. Это означало, что повседневный утренний обход начнется ровно через полчаса.

— На крайний случай покажу главному астры под кроватью. Он обозлится и сразу меня выпишет, — объяснил опер сожителям по палате и уснул.

Стрелки часов показывали без пяти минут двенадцать, когда в его сознание, уже начинающее светлеть после крепкого сна, ворвался жуткий шум. Такой грохот могло вызвать падение на кафельный пол металлического подноса с медицинскими хирургическими инструментами. Они рассыпались, и шум затих.

Сергей подскочил на кровати, осмотрел присутствующих, после чего бросил взгляд на часы. Одиннадцать пятьдесят пять!..

— Эй, соседи, я что-то не понял, а обхода не было, что ли?

— Почему не было? — философски отозвался дед с соседней кровати, слюнявя палец и переворачивая страницу «Медведя», позаимствованного у Черникова. — Был.

— А почему меня не разбудили?

— Хотели. Эх, хороша стерва! — Дед не отводил взгляда от журнала. — Хотели, да главный сказал, пусть спит, мол, завтра утром все равно выписывать.

— Почему завтра, а не сегодня? — Опер сообразил, что вопрос ушел не по тому адресу, и вспомнил другое. — Слушай, дед, а что это за шум был? Как будто в столовой уронили на пол поднос с вилками!

— Вот, в столовой, наверное, и уронили. Или в реанимационной. Рядом же и та, и другая… Смотри, Сережка, какие тити! У моей старухи такие в сороковом были, когда поженились! В аккурат перед войной. А сейчас… — Дед разочарованно вздохнул, с явным раздражением перевернул страницу и увидел нечто такое, от чего у него окончательно испортилось настроение.

Старик кинул журнал себе в ноги и спросил:

— Вот ты скажи, Сережка, отчего у человека с возрастом голова крепчает, а мощь слабеет?

— От того, дед, что в молодости ты используешь не голову, а эту мощь. — Черников, не сводя глаз с двери, стал приподниматься на кровати. — Мощь износилась, а голова наконец-то соображать стала. Скоро, дед, и она свое отработает. Тогда вообще никаких проблем не будет.

— Ты куда это? — удивился старик, видя, как Черников, осторожно ступая мягкими тапочками по полу, приблизился к двери.

В больнице стояла мертвая тишина. Это было так непривычно, что Черников почувствовал легкий озноб и прилив адреналина. Он как никто другой знал, что предвещает или о чем уже возвестила такая тишина. Для обычного человека она ничего не значит, он даже не обратит на нее внимание, но тот, кто связан со смертью обязательством каждый день ее видеть и чувствовать, впитает такую тишину каждой клеткой своего тела.

Черников чувствовал вдалеке от себя чье-то влажное, хриплое дыхание, скользящие шаги. Перед его сознанием проплывали мутные обрывки мыслей дикого существа, вырвавшегося на волю.

Черников стоял у двери. Все обитатели палаты в оцепенении наблюдали за металлическим, неестественным блеском глаз неугомонного балагура, мента Сереги. Они видели его таким впервые. Их не было в подвале, когда он, ведомый беснующимися клетками мозга, шел к тому месту, где была привязана к трубе дочь его друга.

— Если через десять минут не вернусь, вызывайте полицию.

Беззвучно приоткрыв дверь, он вышел в коридор. Пустой стул у двери реанимационной палаты заставил повлажнеть его ладони. На этом стуле должен был сидеть, не вставая и никуда не отлучаясь, охранник из ГУВД. Он должен был сторожить человека, находящегося внутри.