Запасной инстинкт
Шрифт:
Уже который день они питались прямо в кабинете. Когда подходило время обеда или ужина, Саша отправлял одного из оперов в гастроном за кефиром и булочками, а остальные продолжали работать.
Сейчас, пока Саморуков с Игорем пережевывали выпечку, уже ставшую ненавистной, он сидел на столе и смотрел на карту.
— Вот, смотрите, людоеды! — Никитин пометил жирной точкой место на карте. — Здесь совершено убийство Вирта. Здесь — Евы Милешиной. — На карте города появилась вторая точка. — Идем дальше. Здесь Макеев убивает Верника. Что мы имеем?
— Квадрат, — с набитым ртом выдавил Саморуков.
— Треугольник, дятел, — бросил Стариков.
— Он
— И что мы с этого, как ты говоришь, имеем?
— А ничего, — заметил Мишка. — Большой квадрат мы имеем со сторонами в километр длиной.
Саша, не жалея карту, провел в квадрате две жирных диагонали.
— Ну-ка, студент, напомни мой адрес!..
— Мельникова, дом два, квартира пятнадцать.
— Не новый. Тот, где я жил до развода.
В кабинете воцарилась тишина. Уже не было необходимости произносить адрес вслух.
— Волчья теория, ребята! Волк никогда не выйдет за границы своей территории. Я даже на карте ошибся всего на сто-двести метров. В центре этого квадрата стоит дом, где Макеев напал на мою дочь. Мой дом, где я жил раньше. Лежка! Подумайте сами, мужики! Он не может воспользоваться транспортом, купить что-то в магазине. Скот и на Машу напал только потому, что она хлеб купила!
— Черт, как вспомню… — пробормотал Стариков, растирая виски.
— Питаться он вынужден подножным кормом. Что это может быть? Пищевые отходы, подобранные на помойках, на задворках столовых. Он живет в городе уже длительное время, поэтому у него есть свои места питания, охоты на людей и животных, даже отдыха, как это ни страшно звучит. Или у кого-то есть другие мысли?
— Страсти какие… — как всегда равнодушно пробасил непробиваемый Саморуков. — Только есть тут одно «но».
— Говори.
— Человеческий организм вследствие ряда причин не в состоянии переварить все то, что может дать помойка. Каким бы зверем ни был, но он вынужден питаться человеческой пищей. Причем систематически. Гастрит у него обнаружен, у меня тоже гастрит. Если же я начну питаться отбросами, у меня будет уже не гастрит, а тяжелое биологическое отравление организма, после которого я не только двадцать лет, как Макеев, а и одного дня не проживу. Он живет беспорядочно — чердаки, подвалы. Впрочем, это тоже маловероятно. Ведь за столько лет его хотя бы раз должен был кто-то увидеть и донести. Но ясно, что тварь где-то питается. Кстати, жрет она лучше нас. — Мишка кивнул на скромный ужин Никитина.
— Ну и вывод? Закончи логично.
— Тварь плотно харчуется там, где никого не сможет испугать и чувствует себя в безопасности. — Саморуков помолчал и добавил: — Я думаю, иногда она там и ночует, но постоянная лежка у нее в другом месте. Тут ты прав.
Повисла тишина. Лишь едва слышимое постукивание Саморуковым пальцами по столешнице говорило о том, что процесс мышления в кабинете не прерван. Никитин случайно даже для самого себя натолкнул всех на вполне очевидное. Упырь на самом деле не выходит за границы виртуального квадрата, действует в его пределах.
— Может, он преставился? Сколько можно кровь хлебать? — высказал предположение Саморуков. — Ничто не вечно под луной.
Но Никитин имел свое мнение. Саше не хотелось верить, что все может закончиться. Упырь не мог уйти просто так. Не имел права. Его удел — встреча с Никитиным.
Молчание прервал Саморуков:
— День становится короче.
— Что? — почти
в один голос спросили опера.— День, говорю, все короче и короче. Сегодня утром домой забежал, чтобы Макса покормить, а у меня вовсю радио орет. Как раз погоду передавали, говорят, день идет на убыль. Вот завтра, например, рассвет наступит в шесть часов пятьдесят одну минуту. А сегодня — в шесть сорок восемь. Вот так…
При данном стечении обстоятельств и это могло быть темой для разговора.
— Фонарики возьмите. — Никитин поднялся из-за стола. — Неужели кто-то из вас знает, во сколько сегодня начинается отлив в Красном море? Хватит лясы точить. Едем к моему дому. Когда-то я был там счастлив. Может, и сейчас повезет.
Опера еле держались на ногах. После приезда вместе с Шостаком из Заболоцка они спали по три-четыре часа в сутки, питались по одному, а когда повезет — по два раза в день. Стариков подкармливался у Бородулиной в следственном комитете. В последние дни они странным образом сблизились. Мишка заезжал к родителям. Никитин же, казалось, обрел способность жить без пищи и сна.
— Двадцать три ноль четыре. — Саша увидел, как друзья машинально подняли руки, чтобы сверить часы, и рассмеялся. — Сколько там до рассвета, Михаил?
23:31. 7 часов 20 минут до рассвета
— Не подъезжай ближе, Миша. — Никитин показал рукой на асфальтовый пятачок за два дома до высотки. — Паркуйся здесь.
Опера были похожи на группу квартирных воров. За поясом каждого виднелись фонарики, из карманов торчали перчатки. Самый угрожающий для домохозяев вид имел Саморуков, сжимающий в огромных ладонях рукоятки пневматических ножниц. Последствия недавней контртеррористической операции были таковы, что теперь в подвалы и чердаки не могли попасть не только боевики, но и полицейские с пожарными. Никитин с самого начала решил производить осмотр дома таким образом, чтобы об этом не догадались ни жильцы, ни работники ЖЭУ. Но Мишка, с угрюмым видом показавшийся из чрева машины, был очень похож на злого сантехника, решившего перекусить в квартале все водопроводные и газовые трубы.
— Убери под куртку ножницы, — посоветовал Саша. — А то жильцы нам позвонят!
Через минуту группа уже приближалась к подвалу первого подъезда дома Никитина. Несмотря на поздний час, всю лавочку у входа занимала группа пенсионерок. Понятно, что перекусывать при них замок невозможно. Чтобы его не узнали, Никитин натянул кепку-бейсболку и опустил козырек почти до подбородка.
— Так, бабушки!.. — Саморуков вынул из кармана удостоверение и взмахнул им перед лавкой так же изящно, как Амаяк Акопян — колодой карт. — Санэпиднадзор. Тараканы, муравьи, клопы?
— Замучили, проклятые!..
— Замучили, проклятые!..
— Все понятно, — перебил этот хорал Игорь. — Все по квартирам. Приготовить баночки из-под майонеза и никуда не выходить. Через пять минут начнем разливать.
— Ты чего это сейчас сказал? — поинтересовался Мишка, перекусывая дужку замка на двери подвала.
— Метагексоэпам-два, — нашелся Игорь, включая фонарик.
Провозившись около двадцати минут в темном и сыром подвале, друзья не обнаружили никаких остатков жизнедеятельности человека. Не было ни вещей, используемых в качестве лежанки, ни остатков пищи, ни досок, сложенных в ряд.