Запасный выход

Крепкие ребра, сильный хребет.

Думаю, тут все в порядке, раз он взял столько медалей в соревнованиях по конкуру.

Мышцы шеи выпуклые, перекатываются, переливаются.

Ок.

Грудь вислая, как у насытившегося беркута.

Здесь опять неудача. Может ли вислая грудь быть достоинством? И опять проблема с картинками насытившегося беркута. Множество разных изображений, но трудно на них определить степень насыщения птицы.

Мошонка толстая, мясистая.

Мошонки нет.

Какое-то малопродуктивное занятие. Этот список и подстрочник стихотворения, как у меня часто бывает, уже поднадоел мне. Не будем добираться до восьмого пункта и до конца стихотворения.

И проблему я вижу в том, что все эти описания, как и строчки из Бабеля в главе «Июль», как-то не соответствуют моменту. Даже я, человек, который вручную косит траву своему коню, который пилит и колет каждый год дрова для своей печки, который пишет длинные тексты без намека на сюжет, даже я могу иногда чувствовать абсолютную несовременность.

Все эти перечисления «лопаток, широких, как мир», «бугров подхвостья, что жиреют всласть», «копыт круглых, ровных как такыр», все это – объективация. Это то, что скрывает от вас истинного коня Феню.

Надо искать что-то покороче и повыразительнее. Где мой верный Гугл?

Я погружаюсь в разнообразные описания славных коней. Обращаясь к своему коню Тарлану, богатырь Ер-Таргын, например, восклицает: «Ты мой короткозапястый конь, узкопоясничный конь, мой широкогрудый конь, высокоголовый конь». Витиеватые обращения.

Да, сколько же отзвучавших тысячи лет назад лошадиных имен дошли до нас! Вот этот Тарлан узкопоясничный. Боевой скакун Этой, грустный и плачущий на похоронной процессии славного Палласа, сына Эвандра. Целующий в печали одр своего господина Буцефал, названный так из-за пятна на ноге, напоминавшего голову быка.

Бурушка-Косматушка Ильи Муромца, которую он в сердцах называл то «волчьей сытью», то «травяным мешком», то «собачищем изменным». Светлый бурноногий и звуконогий Ксанф Гектора, который человеческим голосом напророчил своему хозяину смерть. Этот Ксанф, или Ксантос, почему-то в Лицевом летописном своде Ивана Грозного выпрягается из колесницы, седлается и меняет имя и пол: «Сам же Ектор потребными и верными оружии сии всюду окрест утвердися на конь свой взыде именем Галатея». Или это две разные лошади, поскольку Галатею убивают во втором сражении, до схватки с Ахиллом. В общем, я тут не разобрался толком.

Гораздо проще с теми конями, имена которых сразу высечены в камне, тут разночтений быть не может. Вот четко и ясно названы кони тюркского кагана Кюль-тегина на могильной стеле: конь Огсиз, на котором каган сражался с огузами и заколол девять мужей, и серый скакун Башгу, носивший хозяина в битве с тюргешами.

Много всего можно надыбать интересного, пока ищешь пример подходящего описания. А сам еще даже толком не понимаешь, чего конкретно тебе хочется. Как ты сам видишь коня? Каким хочешь его видеть, что силишься различить в нем, что остается невидимым?

Первый месяц после приезда Фени, глядя на него – идущего, стоящего, с движущимися под шкурой мышцами, – я иногда ловил себя на том, что мысленно разделываю его. Конина темная, тяжелая, грубая, сытная. Если кормить собак кониной, они звероватые становятся. Ловил себя, смущался, отводил взгляд и старался сменить направление мыслей. Но потом снова невольно возвращался к этому.

Таким несколько варварским способом Феня начал свое превращение из картинки в конкретного, живущего рядом со мной зверя. А что вы смеетесь? Даже я, пилящий дрова и топящий печку, живу в постмодернистском мире, как и вы. Даже для меня, часто бродящего по окрестным лесам и полям с биноклем и фотоаппаратом, животные и птицы – прежде всего картинки.

И чтобы нарушить привычку воспринимать Феню как картинку, я вспоминаю варварскую молодость своего мира. Вспоминаю охоты и развешанные на обломанных нижних сучках деревьев тяжелые ноги и ребра оленей. Вспоминаю пьянящий запах свежей убоины и крови, лоснящиеся жиром и испачканные бурым свои ладони, на которые сам смотришь с удивлением, а потом вытираешь о штаны.

Я вспоминаю, из какого множества сложноустроенных и вкусных вещей состоят животные, вспоминаю азарт преследования, радость и печаль обладания мертвой добычей, тяжесть разделки, полноту насыщения и пугающее осознание того, что ты устроен почти точно так же, как тот, кого ты употребил в пищу.

Недавно обнаружил, что, уставившись на Фенину сухую морду, ощупываю свои лицевые кости – скулы, нос, надбровные дуги, нижнюю челюсть. Ощупываю в задумчивости и удивлении от того, какие мы похожие и разные с ним.

И мой конь постепенно вылезает из картинки наружу. Радует и пугает этим. Толику Фролову руку ампутировали, кони растерзали Лимону за прелюбодеяние, съели Анфа, сына Автоноя, и Главка, сына Сизифа. Тот же Буцефал до того, как стал служить Александру Великому, жрал преступников, сидя в клетке.

И я разделывал и ел коней и других животных.

Мы наконец встречаемся с ним по-взаправдашнему, тихие, мирные, доброжелательные, но состоящие из плоти, крови и всяких жизненных диких инстинктов.

Встретились. И остается только проблема описания. В описании так же нужно выйти за пределы картинки.

Вот описывается конь хакасского богатыря:

Из пасти его исходящее дыхание, В белый туман превратившись, расстилается, Из груди его исходящий пар, В синий туман превратившись, распространяется…

Интересно, как различают «дыхание из пасти» и «дыхание из груди»? Еще я прочитал, что из прирученных человеком животных только два обладают теплым дыханием – конь и овца, у остальных дыхание прохладное.

К белой степи подойдя, Луговому луню уподобляясь, кружа, парят. В синюю степь войдя, Словно птица-пустельга, с трепетом пролетают…

Вас это, может быть, не цепляет, но у нас рядом с домом над полями можно летом заметить и луней, и пустельгу. Луни совсем светлые, за исключением кончиков крыльев, которые они при парении держат чуть приподнятыми, широкой галочкой. Они парят низко, поэтому мне легко представить, как хакасские скакуны поплыли над травой, не касаясь земли. А пустельги периодически зависают в воздухе и отчаянно трепещут крыльями на одном месте, нацеливаясь, наверное, на добычу или что-то выглядывая попристальнее. Мне приятно смотреть и на тех, и на других.

Я вот еще немного погуляю по окрестностям с биноклем, высматривая птиц, еще погляжу, как ходит по выпасу конь Феня, а потом вы не сможете сравниться со мной в таких делах, как чтение Бунина, например. Под силу ли вам представить «татар-лакеев с лошадиными глазницами»? То-то же. А я скоро смогу.

Странная информация попалась про коня, принадлежавшего алтайскому богатырю Кара-Масу, – этот скакун был «с обратной шерстью». Как хочешь, так и понимай. Надеюсь, к нашему коню Фене это не относится.