Запасный выход

– Тебе нравится запах свежих сосновых досок? – спрашиваю я Васю, когда мы заканчиваем носить сырой шестиметровый брус сто на сто пятьдесят и утираем лбы.

Так, на всякий случай спрашиваю, чтобы просто вместе порадоваться во время совместной работы, вместе подышать смолистым запахом. Людям обычно нравится этот аромат, если только они не отходят после многодневного запоя, когда от скипидарной составляющей запаха может бросить в леденящий пот.

– Нет, не нравится – отвечает Вася и рассеянно глядит на меня, но, кажется, не очень хорошо различает.

Ему семнадцать лет, и в каждый момент весь мир, оборотясь, смотрит только на него, великого и никчемного, прекрасного и незаметного, восхищенно наблюдает за каждым его движением, чтобы поиздеваться и зачморить при случае. И Вася вместе со всем миром так же не сводит с себя глаз в любви и отвращении. Где уж тут различить примелькавшегося родителя?

Трудно жить, ни на секунду не сходя с подмостков, если пока что из достижений, из реальных, по твоему мнению, достижений, ты можешь похвастаться только тем, что подруга твоего друга имеет в «инсте» двадцать тысяч фолловеров. Те твои достижения и таланты, о которых твердят родители, не повышают твой статус в этом трудном мире.

Свет рамп бьет Васе в глаза, а я, неразличимый, нахожусь там, в тени огромного зрительного зала, и плохо понимаю: он говорит со мной или читает роль. Мне вообще театр не очень по душе.

Есть и другая проблема – Любка меня раньше часто упрекала, что я не различаю, когда мне говорят «нет» в смысле «нет», а когда «нет» означает, что я должен быть настойчивей. Это регулярно доставляло ей неудобства.

Она не винит меня. Она предполагает, что я плохо считываю невербальные сообщения, язык тела, намеки, слабо ориентируюсь в том, что по умолчанию принято или не принято всеми. Не замечаю, как девушки строят мне глазки, например. Ну хорошо, когда-то раньше строили. Или, может, это до сих пор иногда случается? Не могу точно сказать.

Она говорит о некоторой моей аутичности и объясняет тем, что чувствительность к какому-то спектру сигналов у меня отсутствует или слабая.

И вот я не могу распознать: моему Васе действительно не нравится чудесный смолистый запах досок или он хочет мне что-то продемонстрировать? Возможно, ему не нравится сам запах, а возможно, то, что его отец безнадежно отстал от жизни, свалил из Москвы и сидит в деревне, как мухомор. Со стороны это выглядит, наверное, именно так: свалил и сидит, как мухомор.

Может, стоит предложить Васе вместо сосновых досок понюхать дубовые? У меня есть прекрасные дубовые плахи, стоят в дровянике. Я напилил их с осени – они не такие свежие, но продолжают благоухать. А может, он просто сердится, что его оторвали от телефона с просьбой помочь с пиломатериалом? Отказать папе неудобно, а таскать неохота. А тут еще придется на глазах у всего мира идти в дровяник и нюхать, прости господи, дубовые плахи.

Мы с ним немного разные. Сидели как-то на берегу реки Оки, встречали летний вечер и передавали друг другу бинокль. Я смотрел на бобров, как они плавают и выбираются на берег, сидят у глинистого откоса и почесывают животы. А Вася с не меньшим интересом разглядывал отдыхающих на противоположном берегу людей, как они бродят босиком по песку, плещутся на мелководье, ездят на квадроциклах и играют в мяч.

Итак, Васю пока что не привлекают бобры, запах сосновой смолы, оседающие в деревне мухоморы. Когда мы заканчиваем с брусом и доской-пятидесяткой, я его благодарю и отпускаю. Тес на следующий день таскаю сам, тес легкий. Правильно это или нет? Ну, если ребенок не хочет по какой-то причине конфету, зачем ему совать эту конфету в рот? Я строил себе дом, я построил террасу, построил баню и теперь снова нахожусь в радостном возбуждении от предстоящей работы. Я предвкушаю сладость конфеты. Моя душа с готовностью откликается на слова Генри Торо: «Неужели мы навсегда уступили плотникам радость строительства?»

А его душа откликается на что-то другое. И главное – не раздражаться, главное – не раздражаться, главное – не раздражаться, главное – не раздражаться, главное – просто потерпеть и не раздражаться.

Прошлым летом я волевым порядком подрядил Васю строить сарай, помогал ему, строил вместе с ним и развлекал как мог во время работы. Я смотрел, как он все время колеблется между азартом работы и желанием бросить это гнилое дело и спокойно почилить. Теперь настало время дать закваске подняться. Грустно представлять, что я, возможно, не смогу больше послушать приятный перестук сыновьего и отцовского молотков: дрожжи могут оказаться испорченными или заработать слишком поздно для меня. Но и торопить, наверное, не стоит. Главное – не торопить и не раздражаться, не раздражаться.

«Никогда еще во время своих прогулок я не встречал человека за таким простым и естественным делом, как постройка собственного жилища…». «Как знать, быть может, если бы люди строили себе дома своими руками и честно и просто добывали пищу себе и своим детям, поэтический дар стал бы всеобщим: ведь поют же все птицы за этим занятием. Но мы, к сожалению, поступаем подобно кукушкам и американским дроздам, которые кладут яйца в чужие гнезда и никого не услаждают своими немузыкальными выкриками».

Я построил собственное жилище и жду, когда начну петь, как птица. Осталось только соорудить убежище для коня и сарай для сена.

Ну а насчет кукушек я с Генри Торо не соглашусь: у красноклювой и желтоклювой американских кукушек действительно выходит не очень приятная песня. А кукование нашей старосветской обыкновенной кукушки меня, родившегося в мае, очень даже услаждает.

В алтайской тайге я иногда слышал еще и глухую кукушку, но это совсем беспомощная песня, похожая на сдавленные крики глухонемого.

Мне проще думать о кукушках, чем о подростках.

Есть еще алтайская сказка о том, почему у кукушки ноги разного цвета.

У одной девушки была очень злая мачеха. Она постоянно изводила и мучила свою падчерицу, довела до того, что девушка с тоски решила покинуть отчий дом. Она обернулась кукушкой и с печальным криком вылетела в тундюк – дымовое отверстие в юрте. Злая мачеха хотела удержать ее, схватила за ногу, но смогла только сдернуть обуток. Так и летает кукушка в обутке на одной ноге и в чулке на другой. Оттого с тех пор у нее ноги разного цвета.

Я таскался по лесам с биноклем, рассматривал картинки в определителях птиц, спрашивал орнитолога Митрофанова, встречаются ли в природе птицы с разноцветными ногами, а потом понял, что не стоит умничать, придираться к народной мудрости и искать эту разноногую птицу в справочниках или в лесах. Она живет в гораздо более укромных и защищенных урочищах, там же, где обитают идеи прогресса и всемирного заговора, исторической необходимости и особого пути, где парят драконы и летающие тарелки. Кукушка с разноцветными ногами – скромный обитатель наших внутренних миров, которому, однако, тоже будет приятно, если о нем сложат сказку.