Записки беспогонника

Нам пришел приказ собираться. Коровий мост должно было закончить 73-е ВСО. А нам предстояло ехать поездом на запад в Германию. Забегая вперед, скажу: мне рассказывали, что немецкие стада до коровьего моста не дошли. Везли ли коров поездами или они дохли по дороге — не знаю. Эшелоны на восток шли тогда переполненные один за другим: везли раненых, везли бесчисленные трофеи — мебель из пустых немецких домов для всякого рода главнюков, везли содержимое бесчисленных немецких складов, продовольственных и других, а самое главное — везли целые демонтированные заводы.

Демонтажом по всей занятой нами Германии и в Берлине спешно занимались многие подразделения нашего 27-го УОСа, но не наша рота. Года три спустя мой знакомый инженер по керамике рассказывал, как свалили под Москвой прямо на землю все оборудование прославленного на весь мир Мейсенского фарфорового завода. Я лично видел под Краснодаром защищенные лишь навесами сотни заржавленных станков Лейпцигского завода тонких сукон.

9 мая мы прибыли в Варшаву. Переезжали через Вислу по временному деревянному мосту. Кроме наших подвод, ехали туда и сюда военные автомашины, многочисленные польские подводы. Теснота была невообразимая, люди кричали, ругались по-нашему и по-польски. Мы ехали медленно. С моста я мог разглядеть Варшаву, разрушенную, страшную; глядя на почернелые остовы зданий и костелов, я мысленно представлял себе — как прекрасен был раньше этот древний город на берегу широкой реки.

Переезжал наш длиннейший обоз, наверное, целый час. Переехали. И тут я увидел, как поляки прямо на обгорелых коробках домов вывешивают кое-как сшитые красно-белые флаги. Один старичок семенил со свертком бумаг, с банкой клея и кистью. Он остановился у ближайшей развалины и наклеил на закоптелых кирпичах небольшой плакат. Я прочел размашистую надпись: «Niemcy Scapitulovaly!»

Я тотчас же соскочил с телеги, подбежал к старичку. От него узнал: только что передавали по радио — в Берлине подписан акт о безоговорочной капитуляции. Прохожий поляк, потом офицер подтвердили известие.

Я встал и, пропуская мимо себя наши подводы, говорил сидевшим на них: «Мир, мир подписан!» Ястреб тоже соскочил с телеги, и мы решили, как приедем на вокзал, сразу выстроим роту.

Нам показали на вокзале — где разгружаться, к какой платформе подадут состав. Подводы подъезжали одна за другой. На вокзале стояла суетня. Сновали поляки с вещами, у всех были радостные лица, встречаясь, обменивались известиями. Щеголеватые польские офицеры с киверами в виде четырехугольника тоже ходили радостные. Девочка с сумкой, наполненной бутылками, бегала и весело кричала: «Лимонада кому нада!» Женщина с двумя термосами еще веселее повторяла: «Кава, грунза кава!» Солидный мужчина шел с ящиком и, смеясь басом, гудел: «Леды, леды!» И все разговоры, крики, смех были самые радостные.

Ну как же не радоваться? Ведь — Победа — Победа!!!

Выстроили роту. Пылаев сказал несколько слов. Говорил Ястреб. Потом все кричали: «Ура — великому Сталину!»

Эх, простым солдатам надо кричать ура, русскому народу надо кричать — ура… тьфу!

Подали эшелон. Прямо с подвод начали погрузку в товарные вагоны. Сперва грузили имущество казенное: разные инструменты, кузницу, самогонный аппарат, продовольствие, разные трофеи — личные и ротные, подводы, лошадей, коров. Ну, а мы как поедем? Я заглянул в два вагона, предназначенные для 1-го взвода. Да как же мы в такой тесноте и грязи поместимся? Девчата стали усердно мыть пол и стены. Надо нары делать, а из чего? А тут Литвиненко куда-то пропал.

Подошел ко мне Самородов и таинственно сказал:

— Я знаю, где достать доски, пойдемте.

Мы с ним пошли и вскоре в боковом переулочке увидели хорошенький домик, весь в цветущих вишневых деревьях, за высоким дощатым забором. Вошли в калитку потихоньку. Нас не интересовали ни дом, ни сад. Мы осмотрели забор. К столбам гвоздями были прибиты жерди, к жердям доски. Я насчитал 8 столбов. Если привести 16 бойцов с 16 ломами?.. Одна жердь прибита у подошвы столба, другая у вершины. Каждый боец за две секунды должен успеть оторвать их ломом. План похищения забора был составлен, оставалось его выполнить.

Через 15 минут бойцы потихоньку зашли в сад, у каждого столба встало по два бойца. Я остался на улице, свистнул в свисток, и через 15 секунд 16 бойцов понесли 8 звеньев забора, еще через час в наших двух вагонах были оборудованы великолепные дощатые, на стойках из жердей нары.

Нашему примеру последовали и прочие взвода, но доставали они заборы в других переулках.

Рассказывали о какой-то старушке, которая бегала по улицам и отчаянно кричала. Вот ведь, всю войну пережила благополучно, Варшавское восстание пережила, а забора своего лишилась в самый радостный день, в День Победы.

Вечером мне удалось достать экстренный выпуск польской газеты. Опять выстроили всю роту. Под огромным заголовком «Niemcy Scapitulovaly!» был напечатан текст капитуляции.

Переводя про себя знаменательные слова, я стал громко и раздельно читать о прекращении военных действий на земле, на море и в воздухе.

И опять все кричали: «Ура-а-а великому Сталину!»

Когда стемнело, в разных частях неба поднялись снопы разноцветных ракет. Это был первый салют, который я видел, он выглядел менее эффектным, чем нынешние салюты, но тогда на всех и на меня произвел большое впечатление.

Наконец явился Литвиненко в дым пьяный. Рассказал, что его встретили прямо на улице две полячки, зазвали в какой-то подвал, оборудованный под квартиру, и там угостили, подробностей он не помнил.

По случаю Дня Победы я его не стал бранить.

А ночью подали паровоз, и мы поехали в Германию.

Глава двадцать шестая Последняя военная весна

Сейчас не помню — до какой станции мы доехали за одни сутки. Тогда все железные дороги Польши спешно перешивались с западноевропейской колеи на советскую, на 9 см шире. Не помню — Познань мы проезжали еще в вагонах или уже на подводах. Видел там бесформенную громаду со стенами двухметровой толщины, всю в выбоинах от снарядов и еще в дыму пожаров. Такова была старинная крепость, откуда только что капитулировал немецкий гарнизон.

Проезжали мы через город Ландсберг — весь в гусином пуху, улицы были точно снегом засыпаны. Так наши молодцы отводили свой гнев, распарывая подряд широкие и пышные перины. Тогда ехало к фронту много различных частей второго эшелона, и улицы Ландсберга были ими запружены. По мостовой двигались автомашины, а по тротуарам подводы. Ехали сплошным потоком. Немки, поняв, что русских можно не очень бояться, с любопытством выглядывали из окошек.

Дальнейшее путешествие на запад, на подводах, мне запомнилось больше всего по цветущим яблоням. Яблони цвели по садам, дороги шли между их рядами. И белый цвет поднимал настроение, внушал надежду.

Войны больше никогда не будет. И в нашей стране произойдут большие реформы: уйдет в прошлое страшный деспотизм диктатуры — не пролетариата, конечно, а одного человека, который станет не только мудрым, но и добрым. Победители всегда добрые. И колхозов больше не будет.

Так надеялся не только я. Еще в марте наши политработники, очевидно получив инструкции свыше, поднимали солдатский энтузиазм доверительными беседами об уничтожении колхозов. Думается, что этот факт для историков XXI века весьма важен.