Записки Джека-Потрошителя

— Тогда понятно, почему он решил уехать. Его вполне могли заподозрить, хотя среди всех нас трудно вообразить более безобидного человека, чем Томпсон.

— Но вы ведь знаете, что у нашего друга весьма богатое на странности прошлое — тут и попытка самоубийства, и фантазии об убитых ведьмах. Он был бы просто подарком для полиции, ищущей кандидата в Потрошители, и я рад, что Томпсону удалось вовремя уйти.

— Любопытно, однако, почему его убили? Я говорю о Баллинге.

— Возможно, его просто хотели ограбить, а он попытался сопротивляться. Либо это как-то связано с его профессиональной деятельностью. Боюсь, мы вряд ли это узнаем — похоже, у полицейских и в этом деле нет никаких зацепок!

— Жаль, это был настоящий талант. Хотя думаю, его ждало незавидное будущее — будущее алкоголика, — делится мыслями Стивен. — Мне передавали, что в его квартире было не меньше полусотни пустых бутылок.

— А что, если это был Потрошитель? — спрашивает Сикерт. — Томас Баллинг писал письма от его имени, — Томпсон рассказал мне это по секрету! Потрошитель мог узнать об этом и найти его.

— Но как?

— Бог его знает. Может быть, у него есть болтливые знакомые в Центральном агентстве новостей — есть же у вас такие в Министерстве внутренних дел!

— И все же версия, пожалуй, чересчур смелая, — говорит Стивен. — Полиция, кажется, ее даже не рассматривает.

— Полиция, сдается мне, ничего не рассматривает вообще, она только регистрирует смерти и расписывается в собственном бессилии. Я хотел даже написать небольшую статью, но потом решил, что ее все равно не опубликуют. Но вы, мои друзья, — люди с развитым художественным вкусом — наверняка должны оценить изящество моих рассуждений!

— Мы всецело ваши! — в столь же шутливом ключе ответствует Стивен.

Сикерт отставляет сигару и предается красноречию.

— Я хочу не только вспомнить де Куинси и предложенный им эстетический подход к убийству, но и расширить его суждения в духе времени, отметив социальный аспект. Если мы не ограничимся художественными достоинствами при оценке произведения, если мы признаем, что не менее важным критерием является влияние, которое оно оказывает на зрителей, то у Потрошителя есть все шансы занять место среди великих художников мира сего! Взгляните, какое оживление внес он в общество. Люди приглядываются к своим близким, подозревая в них убийц. Они могут ошибаться, но не в этом суть — так или иначе, посредством такого пристального изучения они обнаруживают для себя что-то новое! Праздные умы теперь заняты более достойным делом, чем обсуждение светских сплетен — они придумывают, как поймать Потрошителя, а кто-то сумел выразить свои потаенные фантазии, сочиняя послания от имени этого монстра! Разве еще когда-либо нация была так едина в помыслах? Молодые и старые, мужчины и женщины, богатые и бедные! Иначе говоря, джентльмены, я уверен, что, если бы де Куинси писал свой труд в наши дни, он нашел бы немало пищи для раздумий!

— Браво! — саркастически усмехается Джеймс Стивен. — Вы превзошли самого себя.

Сикерт шутливо раскланивается.

— Хорошо, джентльмены, теперь давайте оставим в покое этого убийцу — право слово, даже газеты устали от него! — предлагает Дарлинг.

— Согласен, — принимает Стивен.

— Я вынужден подчиниться, — улыбается Уолтер Сикерт и с сожалением смотрит на сигару, погасшую во время его монолога.

А я смотрю на него, вспоминая слова Фрэнсиса Томпсона. Ведь Сикерт в самом деле мог быть Джеком-Потрошителем! Есть такие люди, которые талантливы во всем, за что ни возьмутся, и Сикерт как раз один из таких. Уверен, из него и убийца бы получился талантливый. Так и вижу, как он удаляется с места преступления, поправляя манжеты и нервно улыбаясь…

В начале следующего, 1889 года я ненадолго оставил Лондон, чтобы произвести кое-какие изыскания в Уэльсе, там, где Джон Беккет провел столько времени, прежде чем был изгнан своей общиной. Было приятно узнать, что имя этого человека не стерлось из памяти людской, и мне удалось найти в одной из библиотек уникальные архивные записи, которые должны были лечь в основу моего нового исторического исследования.

Нашего исследования.

По возвращении я встретился с Сикертом. После пожара, уничтожившего дом Беккета, мы стали видеться редко. Он пригласил меня к себе, выказав редкое для него радушие, и мы провели вечер, по-стариковски предаваясь воспоминаниям. Странно, но за всю беседу он ни разу не заикнулся о Джеке-Потрошителе, еще недавно занимавшем все его мысли. Однако, как оказалось, он просто откладывал напоследок одно важное сообщение. В конце вечера он провел меня в комнату, где хранил свои работы, и показал одну из них, написанную не так давно. Картина была написана в мрачных тонах и изображала мансарду в доме Беккета.

— Картина называется «Спальня Джека-Потрошителя», — сообщил он мне со своей обычной дьявольской усмешкой. 

Послесловие

Я рассматриваю эти убийства как нечто выходящее из ряда вон в истории нашей страны.

Сэр Чарльз Уоррен. Из доклада Министерству внутренних дел от 17 октября 1888 года

Голубоглазая ирландка Мэри Джейн Келли стала последней жертвой Джека-Потрошителя — во всяком случае, так гласит официальная версия. После ее убийства полиция задержала нескольких подозреваемых, чья непричастность была вскоре доказана, а сами арестованные отпущены с извинениями. Волнение среди населения пошло на убыль, в чем, несомненно, была заслуга Джеймса Монро, который активно поддерживал версию, по которой Потрошитель либо покончил с собой (тела самоубийц едва ли не каждый день находили в Темзе), либо оказался в сумасшедшем доме или тюрьме — за иное преступление.

Но жестокие убийства уличных женщин в Уайтчепеле продолжались и после ноября 1888 года. 17 июля следующего года погибает Эллис Маккензи, а через два месяца, 10 сентября 1889 года, полиция находит на Пинчин-стрит женский торс, лишенный головы рук и ног.

Коронер Уинн Бакстер проводит новые расследования, в отчетах и газетных статьях вновь появляются имена суперинтенданта Арнольда, шефа Уголовного департамента Андерсона, инспектора Дональда Суонсона и сержанта Уильяма Тика (именно он первым обследовал женский торс на Пинчин-стрит). Доктор Филлипс считает очевидным сходство между новыми убийствами и теми, что были совершены Потрошителем, и имя Джека еще не раз мелькает на газетных страницах, однако официальная позиция по этому вопросу уже никогда не изменится. Согласно ей, на счету Джека-Потрошителя лишь пять убитых женщин: это Полли Николе, Энни Чэпман, Элизабет Страйд, Кэтрин Эддоуз и Мэри Джейн Келли. Так считает большинство историков и криминологов (хотя некоторые предпочитают начинать отсчет с Марты Табрам, а иные исключают из числа жертв Потрошителя Элизабет Страйд).

История Джека-Потрошителя не закончилась в 1888 году, она не закончилась и поныне, столетие спустя. За прошедшее с тех пор время человечество пережило две мировые войны, революции, кровавые диктатуры, атомные бомбардировки Хиросимы и Нагасаки и множество ужасных катастроф — от гибели «Титаника» до террористического акта, уничтожившего Всемирный Торговый Центр в Нью-Йорке. Тем не менее имя Потрошителя не истерлось из людской памяти, о нем продолжают писать книги и снимать фильмы. Есть даже неофициальный термин «рипперология» (от английского слова ripper — потрошитель), которым именуют раздел криминалистики, посвященный изучению этого дела.

Трудно сказать, выдержал бы Потрошитель испытание временем, если бы был изобличен и пойман? Скорее всего, в таком случае он занял бы свое место в истории наряду с Криппеном или Джоном Хейгом, имена которых уже мало кому о чем-то говорят. [19]

Но этого не произошло, и Джек-Потрошитель остался загадкой.

В начале 1889 года Фредерик Эбберлайн вернулся к своей работе в Скотленд-Ярде, передав неоконченное дело о Потрошителе инспектору Генри Муру. Эбберлайн вышел в отставку в 1892 году, впоследствии он несколько раз сотрудничал со знаменитым американским агентством Пинкертона. После ухода со службы Эбберлайн признал в одном из интервью, что у Скотленд-Ярда не было никакого представления относительно личности Джека-Потрошителя. Фредерик Эбберлайн скончался в 1929 году.

19

Они были знаменитыми убийцами — Хоули Харви Криппен, пойманный в 1910 году сэром Уолтером Дью, чьи слова вынесены в эпиграф к послесловию, и Джон Хейг — «лондонский вампир», орудовавший в середине XX века.