Записки гробокопателя

– Кильку без водки не есть!
– скомандовал он, заметив, как Павел, умявший курей, нацелился на кильку.
– Не положено.

– Васин, - робко сказала Мири, - а можно мне кильку без водки?

– Возьми, - разрешил Васин.
– А тебе, Павел, со всей апломбой заявляю: будешь притеснять сестру, увезу ее к себе на дачу. У меня там кот Полкан, Мурка с выводком. Умная такая кыса эта Мурка: поймает грызуна и несет свою жертву детям, а ведь ничего не кончала. Машка, внучка у меня есть. Скоро внук будет.

– А у тебя дети есть. Васин?

Петр Иванович опешил.

– Если внуки есть, стало быть, и дети есть. Игорь. Врач на "Скорой помощи". Кто заболеет, любого вылечит. И еще у меня сватья, певунья знаменитая. Ох, баба! Красавица!.. Живем все дружно, только по-разному нитку сучим.

– Васин, а тебе сколько лет?
– вдруг спросила Мири.

– Мне? Шестьдесят один.

– Ты тоже имеешь красивую жену?

Задумался Петр Иванович.

– Не очень-то.

– Странно, - сказала Мири как-то по-взрослому.
– Ты имеешь сексопиль. Ты знаешь, что такое сексопиль?

– Мири!
– одернула ее Алка.
– Не приставай к человеку.
– Она сунула Петру Ивановичу колесико ананаса. Но Петр Иванович ананас отверг.

– От ананаса у меня узда зажевывается. Во рту заеды получаются, кислота теребит... Лучше я покурю, пожалуй.

Мири пододвинула к нему пепельницу.

– Рассказывай, пожалюйста.

– Да что рассказывать? Один я остался, как сундук с товаром. Шутка такая. В общем, это все ерунда непосредственно. Катер вот у меня сгорел - это жалко...

Поели-попили. Алка, нарушая шабат, ушла в ванную включить стиральную машину. Отключится она сама по себе, все выстирав, отжав и просушив. Так что если и навредит шабату, то самую малость.

Петр Иванович, сытый, довольный, откинулся на спинку дивана. Расстегнул рубаху.

– Мири, мне Машка заказала привезти лошадь для Барбия. Кто такой Барбия?

– Это просто, - кивнула Мири, - это мы купим. А что у тебя висит на шее? Она пересела поближе.
– Покажи, пожалюйста.

– Крест православный. Павел, включи!

Пашка, кряхтя, включил вентилятор. Но прохлады он не добавил, только месил жару. Петр Иванович снял с шеи крест.

– Каждый человек русский должен носить крест. Ты, например, Мири, человек еврейский, тебе крест тоже подходит...

– Ну, не совсем, - улыбнулся Мишка, не отрываясь от Голанских высот.

– А ты чего не разливаешь, Михаил? Ты что, с водкой "на фе"? Смотри, приходить не будет.

– Где ручка, Пашка?
– крикнул Мишка.
– И бумагу.

– И еще: убить - гасить в шубу, - довольный своей нужностью, сказал Петр Иванович.
– Записывай, Павел подмогни отцу.

– Я не умею писать по-русски, - виновато опустил голову Пашка, протягивая отцу ручку.
– И читать по-русски не умею. Не ругай меня, Васин, пожалуйста.

Петр Иванович опешил. Такого он не ожидал.

– Не понял. Раз просишь, ругать не буду. Но все равно - не понял. А эта, мелкая?
– он кивнул на Мири.

– Я тоже не умею, - радостно отозвалась девочка, вылизывая остатки мороженого из коробки.
– И читать, и писать.

Мишка разлил водку.

– Не впрягайтесь, Петр Иванович, - он чокнулся с гостем.
– Мы с Алкой ничего не можем поделать. Не хотят, сволочи. Может, убить?

Петр Иванович молча выпил и крякнул как положено.

– Ну, ладно. Так на чем тормознулись? Насчет креста?

– Я вот что ношу для Бога, - Мири вытянула из-за ворота маечки серебряную шестиконечную звезду на цепочке.

– Мой могендовид. Хочешь, он будет твой? Но ты ведь не еврей, ты можешь иметь проблемы с твоим Богом...

– Бог, Мири, запомни, один на всю хиву, - наставительно сказал Петр Иванович и для серьезности разговора даже застегнул рубашку на последнюю душную пуговицу.
– У одних он - Будда, у русских - Христос, у чурок - Аллах... Тут главное - вера.

Мири стянула с себя цепочку.

– На.

Петр Иванович, не ожидавший такого поворота, вопросительно взглянул на Мишку. Мишка зевнул, лениво пожал плечами. Петр Иванович прицепил могендовид на одну бечевку с крестиком.

– Ну, тогда будем здоровы!

– Лэ хаим!

5

Суббота. Шабат в разгаре. С утра опохмелялись, но не слишком.

– А что, музей открыт сегодня?
– поинтересовался Петр Иванович. Достопримечательности непосредственно?..

– "Метро закрыто, в такси не содют..." - пропел Мишка.
– Шабат во всем околотке. Алка в лаборатории сегодня дежурит. Пашка! Будешь поваром.

– Ага, - въедливо усмехнулся Петр Иванович.
– В лаборатории, выходит, можно. Не возбраняется. Гляди, как интересно: то понос, то золотуха. А музей, значит, аля-улю?

По правде-то говоря, Петру Ивановичу не больно хотелось на экскурсию. Это он скорее, чтоб хозяев не обидеть. Тем более где Христос родился, он уже видел. В Вифлееме. Где харч покупали.

– А что если Петр Иванович у нас на крыше позагорает?
– предложил Мишка. Павел, отнеси гостю матрац.

Настроение у Петра Ивановича было отличное. Да у него всегда было хорошее настроение, кроме когда живот с перепоя гудел или остеохондроз в руки стрелял. Или - не к столу будь сказано - в мошонку. От хребта туда боли иной раз отдавались. Но это все чепуха, так сказать непосредственно. Главное, жив. В оккупации не подох; после войны голодуха - снова живой; отец в штрафбате сгинул, матери на переезде "кукушкой" голову отсекло - обратно живой! И на зоне не пропал. Там, правда, уже взрослым был. Бога гневить не надо. Главное, чтоб из жопы пыль не шла!

– Ладно, Михаил, не мни водку!
– весело призвал он хозяина.
– По последней, и - на крышу!

Плоская крыша, залитая раскисшим от жары гудроном, была густо заставлена солнечными батареями: их-то, оказывается, и выдумал на весь Израиль, а также для всех арабов Наум Аронович, первый муж Ирины Васильевны. Ячеистые стеклянные щиты батарей уставились в синее прокаленное небо. В некоторых ячейках стеклышки были выбиты, в пробоинах валялись окурки, смятые пачки сигарет и даже пустые банки из-под пива. На веревках между солнечными батареями сушилось разноперое белье. Рядом стояло несколько стульев из белого пластика, такой же столик на невысоких ножках.

Петр Иванович, покуривая, облокотился о заграждение - обозревал субботний иерусалимский двор. Пашка притащил на крышу матрац, пепельницу и зачем-то еврейскую газету. Он стоял рядом с гостем, готовый комментировать происходящее внизу и вокруг.

– Дай я покурю из твоей сигареты, - робко попросил он, поглядывая на дверь.

Петр Иванович удивился, но оторвал у беломорины обмусоленный конец, сунул папиросу Пашке.

– А мать узнает?..

Пашка задымил отчаянно и башкой замотал: не узнает.