Записки гробокопателя

– Васин, а что ты ешь, чтобы от тебя не пахло с водкой?
– поинтересовался он, выпуская дым колечками. Петр Иванович пожал плечами.

– Ничего такого не ем. Закусываю активно, и все. Лучше суповину, похлебочку... Хватит тебе курить, дурака валять!
– Он перегнулся через парапет.
– Рассказывай, чего тут? Куда это они? В церкву, грехи замаливать? Пускай, дело хорошее.

Внизу евреи, все в черном, все как один в очках, шли в синагогу. Вернее, как объяснил Пашка, в пять синагог, помещавшихся в одном длинном, похожем на барак строении с разными входами.

– А рядом что?
– Петр Иванович отобранным у Пашки окурком показал на непонятное сооружение, напоминавшее перевернутый горшок.

– Миква. Бассейн для женщин, когда водой так делают...

– Баня, что ли?

– Только без мыла. Баня для религии.

Петр Иванович вспомнил правила гигиены на Кавказе, где он служил пять лет, и, чтобы не конфузить дальше парня, остановил расспрос.

– Ясно. Почему все в очках? По религии?

– От книг зрение уменьшается.

– Отец и мать у тебя почему в очках обоя?

– Они ученые были в Москве, кандидаты наук.

– А здесь, выходит, не заладилось?
– посочувствовал Петр Иванович.

– У папы с работой проблемы, - Пашка кивнул чуть виновато: - Нагрузка маленькая, и кончается грант в университете... А мама имеет работу в больнице, но - анализы: кровь, моча...

– Кал, - продолжил перечень Петр Иванович.
– Выходит, глаза-то они себе еще в Москве посадили? Ясно. Ну они-то хоть ученые, а эти?
– он потыкал вниз мощным прокуренным пальцем.
– Чего эти вот под мышкой с собой целую библиотеку тащат? Дома почитать не могут?

– Им везде положено читать, - сказал Пашка, явно думая о другом. Чего-то он хотел, но стеснялся сказать. Потом все-таки решился: - Ты кушать не хочешь, я могу нести сюда. Скажи, Васин.

Петр Иванович рассмеялся.

– Ну и проглот ты, Пашка. Поясни мне еще чуток, и покушаем. Почему кто в шляпах, кто в тюбетейках. А вон и вовсе в малахае меховом пилит?

– Все хасиды, но все по-разному.

– А вон с мальцом в халате стеганом, этот кто?

– Опять хасид.

Петр Иванович агрессивно закряхтел и стряхнул пепел не в пепельницу, стоявшую на ограждении, а вниз, где возле подъезда сидели с детьми бабы в одинаковых прическах.

– Это знаешь, как называется?! Это сектанты называется! Непосредственно. У нас их на кол сажали и в избах жгли, чтоб не баловали!

Пашка, не желая включаться в компрометирующий его страну разговор, сделал вид, что углубился в газету. А может и правда, читал.

– Чего там?
– буркнул Петр Иванович, недовольный, что на старости лет сцепился с мальчишкой.

– Голаны арабам отдают, - повторил Пашка фразу, сказанную вчера отцом.

– Ну и что? На всех земли хватит, ладно уж вам чурок пригнетать. Я вон когда в армии служил, в дивизии Дзержинского, у нас поперву-то тоже над чурками мудровали. Мне не понравилось. Пару раз в клюв кое-кому дал и прекратил безобразия. У меня с левой хорошо идет.

Пашка тяжело, как взрослый, умудренный жизнью человек, вздохнул и сложил газету.

– Васин, ты этого не поймешь. Они стрелять начнут. Или взрывы делать. Как раньше...

– Ну уж так уж?

– Васин... Когда первые поселенцы землю, как это по-русски, - делали?..

– Обрабатывали, - подсказал Петр Иванович.

– ...обрабатывали, арабы стреляли по ним. Пришлось ездить в тракторах с броней. Землю делать. А когда делали землю руками, томаты и прочее так дальше - рядом был автомат. У мужчин, у женщин, у детей даже. И старые тоже имели вооружение. Так было.

– Не врешь?
– Петр Иванович почему-то безоговорочно верил этому жирному балбесу.
– Ну, так нельзя. Так люди не делают. Война войной. А крестьян на поле зачем? Тут арабы не правы. За это надо наказывать.

Петр Иванович совсем не собирался вступаться за евреев, но за них вступалась деревенская его душа.

– Ладно!
– оборвал он неприятную тему.
– Скажи лучше, почему вот у баб лица, в основном, приятные, одеты чисто, даже, можно сказать, модно, а прически одинаковые? Опять религия?

– Опять, - засмеялся Пашка. Почему-то здесь, на крыше, с Петром Ивановичем он стал говорить по-русски нормально, не как вчера.
– Это не прически. Это парики. Из волос.

– А под париком?

– Бритвой так делают, - Пашка погладил себя по голове.

– Броют?
– ахнул Петр Иванович.
– Налысо? А... мать твоя?.. Алка, в смысле, тоже?..

Пашка, заливаясь хохотом, схватился за живот.

– И нечего ржать...
– недовольно пробормотал Петр Иванович, понимая, что сказал что-то не то, но не понимая - что.
– Ладно, иди уж, жратву тащи...

Пашка, продолжая хохотать, мигом скатился с крыши. Но, похоже, не за одной жратвой, а чтоб и семью посмешить. Только чем вот?..

Вслед за Пашкой, который минут через пять приволок обед с ледяным пивом, показались на крыше и Мишка с Мири. Они весело лопотали что-то между собой по-ихнему и, смеясь, поглядывали на Петра Ивановича. Мири сразу бросилась к парапету, выискала внизу какую-то товарку и тоже начала лопотать ей что-то, смеясь, на своем еврейском. Петр Иванович, которого не оставляли сомнения, подошел и наклонился над ее головой, пристально изучая макушку. Потом протянул руку и, погладив девочку по голове, несильно дернул ее за волосы.

– Ай!
– взвизгнула Мири.

Пашка с Мишей, молча наблюдавшие за действиями Петра Ивановича, опять покатились с хохота.

– Да парики - это только у хасидок, когда они идут жениться!..
– задыхаясь и вытирая проступившие от смеха слезы, проговорил Пашка.

Посмеялись уже все вместе. Потом принялись за обед.

– Миша, объясни ты мне, Христа ради, - сказал Петр Иванович, нарезая окостеневшее в холодильнике сало.
– Вот все талдычут у вас про терроризм. Да и меня вчера два часа с чемоданами шмонали. Ну, когда война, это я понимаю. А сейчас? Да и кого взрывать, скажи на милость? Этих?
– Петр Иванович, брезгливо сморщившись, простер руку в сторону двора, где внизу мельтешили евреи. Он за ними опять успел понаблюдать, пока Пашка отсутствовал. Спешили они по своим делам молча, сосредоточенно, и эта их повышенная деловитость производила какое-то несерьезное впечатление. Будто придуриваются, в бирюльки играют.
– Ну кому их взрывать?!

– В общем-то, да-а...
– протянул Мишка.
– Эти-то, может, и не очень нужны. Но...

Но что "но", так и не сказал, а принялся за курицу. Петр Иванович решил, что опять сунулся куда-то не туда, и не стал допытываться. Помолчав, он тоже выломал у холодной курицы ногу, полил ее кетчупом. Закончив с курицей, заел ее картофельной стружкой - чипсами. Допил пиво.

После обеда посидели еще, покурили. Мири опять отправилась к парапету, свесилась вниз, что-то выискивая там глазами. Но Петру Ивановичу крыша уже осточертела, а загорать - так у него и на даче загара хватает.