Записки гробокопателя

– Добрые люди отрезали...
– Красавец поднял стакан.

– Шапана?
– поинтересовался Синяк, чокаясь с ним.

– Зачем шпана, - улыбнулся красавец.
– Коммунисты.

– О, бляди!
– воскликнул Синяк, уже влюбленный в красавца.
– А чего ты им сделал?

– Смеялся.

– А-а, - протянул Синяк, хотя ничего не понял. И повторил налив. Красавец не возражал.
– А слышать не мешает?
– спросил Синяк.

– Лучше стало, - улыбнулся тот.
– Ярче звук.
– Он тонкими смуглыми пальцами шевелил на столе бумаги.

– Чего ищешь?
– поинтересовался Синяк, желая пособить.

– Как фамилие?

– Сурали. Бошор Сурали.

Синяк на правах хозяина полез в стол - человек все-таки на самолет спешит - и нашел бумагу.

На красивом бланке КСП писатели просили президента России предоставить выдающемуся деятелю культуры Бошору Сурали политическое убежище и гражданство России. Поэт постоянно подвергается угрозам физического уничтожения... Среди подписавшихся была и фамилия Романа.

Синяк пожалел, что, не разобравшись, стал грузить Бошора. Ему, видать, своих проблем выше крыши.

– Я, веришь, коммуняк зрить не могу, - сказал Синяк.
– Своими бы руками душил...

– Зачем так строго?
– улыбнулся Бошор.
– Сами тихо уйдут.

– Пока идти будут, мы с тобой сдохнем, - проворчал Синяк, чокаясь с ним.

– На все воля Аллаха. Подождем.

Синяк достал "Беломор".

Закурил и поэт. И Синяк по дыму учуял: не просто курево, дурь шмалит.

– Будешь?
– Бошор протянул ему благоуханный косяк.
– Качество гарантирую.

– Вообще-то уже не балуюсь...
– засомневался Синяк, - но давай. За компанию и жид удавился.

– Хорошая пословица, - оценил Бошор.
– У нас тоже есть... Коня подковывают, ишак копыто сует.

– Еврей, в смысле?
– недопонял что-то Синяк, ибо анаша была чересчур крепка. Он протянул папиросу назад Бошору.
– Тебе если гражданство-то дадут, где жить будешь?

– Аллаху акбар, - снова улыбнулся Бошор, и Синяк понял, что эта тема не для трепа. И чуть не вякнул: живи у меня. Полагая, что переберется к Саше. А все виски плюс дурь. Размягчает.

– Хватит!
– резко сказала Саша, входя в комнату.
– Больше не могу там... Очередной скандал... Роман на Сурова бочку катит. Моча в голову ударила. Привет, Бошор. Письмо про тебя еще не отправили...

– Ничего, ничего, - замахал поэт красивыми легкими руками.
– Это не срочно.

Синяк удивился: такой мужик, а чувствуется, робеет Сашки. А та чуток этим пользуется.

– Ну, твой Бадрецов!..
– она покрутила головой.
– Что пьете?.. А накурили!..

Синяк открыл форточку.

– Жалко, у Жирного голос не ораторский, - сказал он.
– Я ему еще в школе говорил: сделай ты себе, Жирный, голос нормальный, девки давать будут...

– Да при чем здесь голос!
– Саша раздраженно вытряхнула пепельницу в корзину.
– Вон у Миши Жванецкого тоже тембр высокий, а какой успех!

– Короче, мента сняли?
– спросил Синяк.

– Да какое это играет значение!
– Саша выключила Мадонну, раздраженно зашарила сигареты, не нашла.

Синяк достал на выбор - сигары и "Беломор". Саша закурила папиросу.

– Стучал, не стучал... А кто, интересно знать, не стучал? Вон попы и то стучали... И не покаялись. Чего все к Юрке пристали?! Не пьет, не ворует, никому не мешает...

– Я не стучал, - негромко заметил Бошор, как бы про себя.

– Ну и молодец!
– Саша раздраженно затоптала вонючую папиросу в пепельницу.
– Сиди, радуйся...

– Тебе межгород звонил, - вспомнил Синяк.
– Писклявый такой.

– Фируз!
– ахнула Саша и схватилась за телефонную трубку. Вот еще чем хороша была служба в КСП. Беспрепятственно, то есть забесплатно, можно было звонить в Кувейт и в Англию.

– Салямат, - кротко поздоровалась Саша с бывшим мужем. Спокойно, уговаривала она себя, не психовать.
– Позови, пожалуйста, Фируз.

Но тот занудил. Фируз заболела. Ее нет дома. Она в Англии. Абд эль Джабар всегда врал тупо, лениво, без выдумки.

– Заболела или в Англии?
– напирала Саша и, поняв, что проиграла разговор, выкрикнула, прежде чем положить трубку: - Козел! Мудила!

– Любимые слова!
– мечтательно прикрыв глаза, сказал Синяк.

– Да-а, - согласился Бошор, кивая.
– Жалко, что я только вполуха могу слышать такую музыку. Кому посвящены эти прелестные звуки?

– Муженек мой бывший, - проворчала Саша.

– Счастливый человек, - вздохнул Бошор.
– У нас женщины так не говорят. Скажи, друг, - обратился он к Синяку, до сих пор не зная его имени, а спросить, видимо, было не принято по восточным законам нелюбопытства.
– Скажи, вам тоже пришлось немного полежать в турьме?

– По глазам прочел?
– обрадовался Синяк, проводя обрубком пальца по векам.
– В ней, родимой... Бошор, жди малку, не уходи, я сейчас мигом Жирного высвобожу и... Предложение имею.

– Как скажешь, дорогой, - сдержанно улыбнулся Бошор.

Синяк влез в собрание уместно. Был перекур, пили кофе. Роман сидел под пальмой, низко опустив лысоватую голову. Распухший, бордовый.

– Права человека... права человека, - монотонно скрипучим голосом повторяла кому-то в углу женщина с низкой седой челкой.

– Жирный!
– тихо позвал Синяк.

– При чем здесь права человека!
– раздраженно пророкотал сзади дикторский голос, перекрывая все остаточные шумы. Синяку показалось, что включили радио.
– Своего товарища...

– Он мне не товарищ!
– крикнул из-под пальмы Роман.

Синяк обернулся к "диктору". Тот оказался видным мужиком с роскошными усами, жидкой кожей на лице, лет шестидесяти. Он сидел на диване, между его ног была зажата палка с резной звериной головой.

– Чушь все это!
– не обращая внимания на реплику Романа, продолжал усатый.
– Мы собрались поездку обсудить, а не спасать страждущее человечество. Давайте продолжим, хватит пить кофе. Мне вообще решительно противен общий тон Бадрецова, это его расследование...

– Как я понимаю, Роман хочет нас взять на гоп-стоп, - раздался приятный неспешный голос.
– Я против такой лагерной методы...

Синяк встрепенулся, высматривая говорящего. Оказался пожилой усталый дядька с лицом активно выпивающего. Вроде бы свой: и нос перебит, и курит по-родственному, в кулак, а поди ж ты - с козлами вместе!..