Записки из сабвея, или Главный Человек моей жизни
Шрифт:
Я вылезал из-за стола, долго шарил в карманах и, к великой радости начальника, доставал билет. Сергей заканчивал:
– Значит, так. Нас двенадцать человек. Мясо всем поровну. Я расставлю всю вашу команду на номерах в седьмом квартале. В загон пойдём мы втроём с Виктором и Петром Яковлевичем. С нами три лайки, если зверя остановят до номеров, то сами с ним управимся. Если зверь выйдет на линию – стреляете только пулями, никакой картечи, собак побить можно.
– Конечно, Сергей Алексеевич, нам бы поменьше ходить, да печёнку пожарить и винца попить, да с мясом домой вернуться…
Приезжим охотникам Сергей перестал доверять после того, как однажды, когда загонщики выгнали лося на стрелковую линию, старый коммунист-пердун, напугавшись, с пяти метров отстрелил сохатому копыто. Мы потом все выходные добирали его с собаками.
Надо признать, что работу свою Серёга знал отлично, да и кобеля натаскал классно. Обычно Сергей сам подходил на басистый лай собаки и брал лося. Восторгу охотников не было предела – и мясо жёнам привезут, и водки без них попьют.
Вскоре и я завёл западносибирских лаек, нахаживал их, днями и ночами пропадая в лесу, ходил на выставки и испытания. Моим питомцам присуждали дипломы за показанную на испытаниях работу – и по белке, и по кабану, и по утке. Но самыми ценными для меня были дипломы,
Ланка и Жбаниха
На базе в Агашкине была комната с отдельным входом для семейных, да и неженатые парочки туда забредали. Мы с Мариной частенько там ночевали. В этой келье и решил я провести с Ланкой долгожданные часы в любовных утехах.
Ночь была бурная – она глушила водку и выбегала под крыльцо подмываться, я пил крепкий чай и почти не слезал с неё до утра.
С рассветом, на шестой палке, она застонала, поплыла и… кончила! Я был очень горд за себя и за свой «мизинец»! Но утром Ланка почему-то быстро засобиралась домой, расплакалась в автобусе, а в электричке всё время молчала, уставившись в окно. Я вышел на остановку раньше неё, в Быково, и пошёл ночевать к отцу, так как сказал ГЧмже, что уезжаю на два дня.
К обеду прихожу домой и застаю Марину всю в слезах:
– Петя, Ланка с ума сошла!
– Ну что ты несёшь?!!
– Да-а-а! Её в психбольницу увезли сегодня, в Юрово. Говорит, что вороны на неё нападали и что в Агашкино с тобой ездила!
«Вот оно что, – думаю. – То-то она места себе не находила и такая странная утром была».
Я огорчился страшно, считая себя виновным в этой трагедии. А затем прикинул, что наследственность у неё дурная – и мать, и отец оба сильно пили, а отец вообще состоял на учёте в психушке. Да и сама Ланка квасила часто и помногу. В итоге я решил, что вина на мне, конечно, есть. Но, по большому счёту, я же хотел, чтобы она кончила, а не ёбнулась.
Так получалось, что когда я врал ГЧмже, будто остаюсь на ночь в Агашкине, а сам в это время прищучивал какую-нибудь тёлку, всегда происходили нехорошие дела.
Как-то раз договорился я о встрече со Жбанихой, известной быковской блядью. Её перетрахали почти все мои знакомые – и те, кто старше меня, и те, кто моложе, и моего возраста. Пёрли Жбаниху с младых ногтей, и я тоже бы мог, да не срослось как-то.
А уже после – женился в первый раз (той жене я не изменял).
Моя «первая» училась вместе со мной в медицинском институте, отличница, комсомолка и карьеристка, каких свет не видывал, родом из Карачаевска. Замуж она пошла исключительно из-за подмосковной прописки. Я догадывался об этом, но всё равно женился, поскольку приятное хотел ей сделать, – правда, и она не так много мне крови попортила. Хотя был один случай, весной семьдесят второго, когда жёнушка подсыпала в мой завтрак растёртую таблетку антабуса, а я утром был с глубокого похмелья. По дороге на работу, у станции Быково, мне сделалось плохо, я покраснел, пошёл пятнами и стал задыхаться, но прохожие вызвали «скорую», и меня откачали.
Умная женщина была, но рисковая, может, до сих пор жива.Значит, так…
Со Жбанихой я задумал хоть через двадцать лет наверстать упущенное.
Мы с Коляном охотились на уток в Агашкине, ездили туда на его машине «Жигули» шестой модели. Колина жена Ульяна до нашего возращения оставалась с Мариной в Удельной.
По дороге домой заехали к Вите в Быково, а на кухне у него сидит Жбаниха, бабища уже. Далеко за тридцать, раздобревшая, с высокой причёской, как у директрисы дворца бракосочетания. Хочет, как она заявила, «выпить и перепихнуться». Я Берковскому шепчу: «Поезжай домой, скажи Марине, что остался гусей ночью у реки сторожить, буду завтра к обеду».
Он уехал, а я провёл ночь с блядью-легендой. Мне казалось, что ночь эта должна сулить много интересного и познавательного. Жбаниха была крупнее ГЧмже и очень пьяная, что меня возбуждало, но фигурой сильно напоминала Марину. К тому же по жизни этой женщине уже больше хотелось выпить, чем секса. Но всё же на третьей палке она слегка потащилась и заохала, точно так же, как Марина при совокуплении.
От этого мне стало грустно, я быстро собрался и уехал домой в Удельную.
Поднимаюсь на четвёртый этаж, захожу в квартиру, а там Ульяна рыдает и Коля, расстроенный, на кухне сидит. Оказалось, что ночью, в то время когда я ставил раком Жбаниху в Быково, у него прямо со двора нашей пятиэтажки на Северной увели новую красную «шестёрку».
Через открытую форточку на кухне, где Марина с Ульяной пили водку, а Колян – грузинский чай, он услышал, как на улице хлопнули дверью какой-то машины и завели мотор. «Нашу, поди, угнали», – нехорошо пошутил Берковский. И хоть менты вскоре узнали о пропаже, Колин «жигуль» так и не нашли. Сейчас я бы мог за полчаса купить такой же, но тогда машина казалась мне пределом богатства, и я опять корил себя за то, что не устоял перед чарами Жбанихи и невольно, из-за своего донжуанства, стал виновником очередной трагедии.Сегодня опять сестричка новая… Тут медицинские сестры из разных концов земли – то индуска, то русская, то островная из Гвианы. Есть и симпатичные, с некоторыми и пообщался бы с удовольствием… Жаль, двигаться мне особо нельзя, разрешают только с боку на бок аккуратно переворачиваться. А ведь было время, когда я уже не очень молодой, где-то под сорок, но полный сил, летал по русским лесам без устали, что в жару, что в мороз… И не сказать, что мог выжать 200 килограммов, как Жаботинский, но вынослив был и смел. Без лицензии зверя валил, а потом ночью тащил в рюкзаке по зимнему лесу мяса килограммов под восемьдесят на себе. Путёвку по белке брал на сезон, а там уж что попадётся.
Отстрелянные гильзы
Поздним октябрьским вечером 1983 года я сидел на кухне, пил крепкий чай, курил «Дымок» и, с трудом подбирая рифмы, сочинял очередной стишок для Раменской районной газеты «За коммунистический труд».
Не видно солнца в вышине,
В понуром небе бродят тучи,
Дождь нескончаемый, тягучий,
Застыл в тяжёлом, долгом сне.
Дрозды слетаются гурьбой
На гроздья спелые рябины,
Роняют ягоды на глину,
О чём-то споря меж собой.
Остатки жалкие листвы
Крадёт ненастье у берёзы,
С продрогших веток льются слёзы
На стебли жёлтые травы.
А журавли в холодной мгле
Летят на юг, прощаясь с краем,
Который стал теперь для стаи
Всего дороже на земле.
«А вроде ничего получилось», – подумал я, перечитывая своё творение, и тут постучали в дверь.
Я подкрался, посмотрел в глазок и увидел рожу в милицейской фуражке.
«Что за чёрт? – подумал. – Полгода уже не пью. Ничего, кажись, не нарушал за последнее время».
– Кто там?
– Милиция, открывайте!
– Проходите…
В коридор вошёл незнакомый лейтенант.
– Вы – Шнякин Пётр Яковлевич?
– Да.
– У вас имеется охотничье оружие?
– Имеется.
– Разрешите взглянуть?
Я взял стул, влез на него, открыл антресоль и достал двустволку в дерматиновом чехле.
– Вот…
Мент расчехлил ружьё, поглядел сквозь стволы.
– А что не чищенное?.. Давно из него стреляли? – с подозрением поинтересовался он, обнюхивая патронник.
– Стрелял в конце сентября. А ружьё чистить не люблю. Ничего ему не будет, на мой век хватит.
– А гильзы отстрелянные есть?
– Конечно, я только капсюли пока не выбивал.
– Вот и хорошо. Дайте-ка мне парочку выбрать.
– Да что случилось-то?
– У нас инструкция новая вышла – хранить гильзы от всех единиц охотничьего оружия в Раменском районе. Вы с чем-нибудь не согласны?
– Почему, согласен… Забирайте, раз инструкция.
…В феврале восемьдесят девятого я охотился по белке недалеко от платформы «Вялки», что по Куровской дороге. Со мной согласился пойти напарник Виталий, тоже с лайкой. Я упросил его помочь натаскать мою молодую суку Ладу.
Виталик младше меня на три года и здоровый, как чёрт. Собака его отлично нахожена, с прекрасным поиском. Сразу видно, что хозяин её, как говорят, из леса не вылазит. Удачно поохотившись, решили отдохнуть. Вскипятили чай в чифирбаке, ели бутерброды с салом и грызли вприкуску желтоватый сахар.
– Петь, слухи ходят, ты в Америку собрался?
– Я-то собрался, только вряд ли пустят. Это всё непросто.
– А что в Штатах делать будешь?
– Не знаю, на месте разберусь, если визу дадут.
– А родственников у тебя там нет?
– Да откуда им взяться…
– Я бы не поехал. Как это… чужая страна… бросить всё…
– Мне мир посмотреть хочется. Да и себя испытать. Ты Сергея Живлова знаешь?
– Конечно.
– Так он в восемьдесят четвёртом в Якутии зимой охотился. Забрался туда, где сам хуй не бывал. Его из посёлка на вертолёте в тайгу забросили. А зимовья все заняты. Дали ему буржуйку, палатку, матрас и целлофан с брезентом. Спальник из Москвы он сам привёз. Полдня костёр жёг, землю отогревал. Потом, как прогорело, лапника нарубил и палатку поставил. Он её несколько раз еловыми ветками и целлофаном переложил, потом ещё брезент наверх и снегом всё засыпал. Для тепла. А какое там тепло! Взял с собой спиртовой градусник – ртуть твердеет от таких морозов. Минус пятьдесят четыре снаружи. Серёга в правилах читал, что на охоту, если температура ниже пятидесяти, выходить не рекомендуется. Проспал, говорит, день, с двумя собаками по бокам для обогрева. Глянул опять на термометр и заскучал: минус пятьдесят пять. А за ним вертолёт только через два месяца прилететь должен. Делать нечего, намазал лицо гусиным жиром и начал путики прокладывать, капканы на соболя расставлять. Короче, полтора месяца отхуячил. Мороз – пиздец, надоело всё. Но шесть соболей взял. И решил до большака пешком добираться – семьдесят километров. С одной ночёвкой. Я ещё поинтересовался: как же ты решился на такое? А если бы, к примеру, ногу подвернул? Ведь всё, край тебе в такой холод. Он отвечает: да в лесу ещё ничего, ветра-то нет. Вот если к ручью выйти или к речке, то даже слабым движением воздуха сильно лицо обжигает. Но дошёл он за два дня до дороги, а там на грузовике в посёлок подвезли. Четыре соболя он сдал, а двух под одеждой спрятал, когда на самолёте в Москву возвращался. Сестре на день рождения подарил. Я его спросил: «Сергей, а на хрена тебе такие мучения было принимать?» Он говорит: «Испытать себя хотел». – «А кому такое испытание нужно?» – «А мне», – отвечает… Вот и я, Виталь, испытать себя хочу: на что я у них сгожусь?
Мы затушили костёр и направились к дому. Прошли с полчаса, тут напарник остановился и махнул рукой в сторону:
– Петь, просеку видишь?
– Ну…
– Я в восемьдесят третьем году лося большого в этом месте взял. Мне ребятишки утром сказали, что быка в лесу видели. Я к знакомым охотникам сразу помчался, а все, как назло, на работе. Одному тяжело лося свежевать. А тут сосед Колька навстречу, тунеядец, бля. Сорок лет, а работать не хочет, выжрать бы только где. Ну, я ему и предложил со мной пойти. Кто же от свежего мяса откажется?
На́йду из вольера забираю, а она орёт, радуется, знает, что в лес нам идти. Ей ещё двух лет не исполнилось, но по зверю вязко работала.
В общем, и часа не прошло, слышу – заголосила. Кольке говорю: иди за мной, только тихо, не шуми. Минут двадцать подкрадывались. Смотрю: вот он, лосяра! И сучонка, как положено, с головы зверя работает, не бросается. Словно уговаривает его подождать.
Я два раза пальнул, оба – по месту. Бык ноги раскорячил, шатается из стороны в сторону, как пьяный, но не падает. А у меня всего две пули было. Подбегаю – и топором что есть сил по башке ему ударил. Повалился наконец. Я быстренько собаку к кусту привязал, только кровь спускать начал, вдруг голос сзади:
– Что же ты, гад, такого красавца убил?
Оборачиваюсь – егерь! Я Кольке крикнул: валим отсюда! Поводок с куста сорвал и к просеке с Найдой рванул. Метров пятнадцать пробежал – выстрел. И картечи свист! На мне плащ был брезентовый, длинный. Смотрю – а внизу от картечин две дыры в плаще пробиты. Вот сука!
На просеку выскочил и жду. Гляжу – вылетает егерёк-то из леса… Я в него и жахнул. Он упал, как подкошенный, а мы дальше дёру дали. Метров через сто Коля вопит: «Виталь, постой!» Подошел, трясётся:
– Что делать? Ты ж его замочил!
– Что делать? Молчать, бля. Ты вот что: давай вправо, а я влево. Круг сделай небольшой. Дома увидимся. И не вздумай говорить никому. Тебе, конечно, меньше дадут, но как соучастнику и браконьеру года два на зоне попариться придётся. Понял? Ну, смелей, шевели копытами…
Мы вечером встретились, самогонкой его угостил. Расслабился Колька немного, и руки перестали дрожать. Да, а егеря я слегка подранил, пятёркой по нему бил. Менты, правда, потом затрахали. Ходили по домам и гильзы отбирали у всех охотников. А что толку? Два ружья у меня официальных, а это не зарегистрировано было. Я его в лесу всегда прятал.
– Виталик, вот теперь понятно, почему тогда ко мне мент за гильзами приходил. Инструкция, говорил, новая вышла.
Пиздобол, блять!