Записки из сабвея, или Главный Человек моей жизни
Шрифт:
Кстати, о блядях. Я вряд ли окажусь неправым, если заявлю, что почти в каждом русском городке, посёлке или деревне всегда созревали на радость мужскому полу девушки, которые охотно давали всем подряд. Как правило, они очень любили выпить, и это, безусловно, сближало их с мужиками и делало ещё доступнее. В молодые годы мне с таким контингентом не очень везло – сдерживала то ли природная скромность, то ли боязнь подцепить триппер – презервативами пользоваться я не любил.
Тогда ещё не продавались заморские латексные гондоны. Имелись в продаже только отечественные, Баковской фабрики, что в Подмосковье. Цена им была четыре копейки за две штуки. Так парами и продавались. Видать, коммунистические идеологи просчитали, что за ночь можно поставить не более двух палок. В аптеках работники так и называли их – «изделие № 2». Они частенько рвались ещё при надевании, несмотря на внушительные размеры – как в длину, так и ширину.
Но я не об этом…
Наташка
В нашу двухэтажку в Быково подселили семью, что жила раньше у пруда. Дом их бесплатно ремонтировал поссовет, предоставив в подвале временную площадь для проживания. Было это в семьдесят втором. Я успел развестись с первой женой, а встретить вторую мне ещё не довелось.
Семья переселенцев была стрёмная, родители сильно пили, а старшая дочь Наташка негласно соревновалась со Жбанихой по количеству огулявших её пацанов. Иногда мы встречались у подъезда, я робко здоровался и проходил в свою квартиру, размышляя, трахнуть её или нет. А трахнуть Наташку мне очень хотелось.
В то время меня назначили ночным дежурантом в московской аптеке на 2-й Владимирской, куда я попал по распределению. У доктора Юрия Николаевича я доставал рецепты с печатями и посредством несложных манипуляций превращал эти бумажки в этиловый спирт. Двести пятьдесят миллилитров за смену, больше брать было неэтично. Всё-таки клятву Гиппократа давал.
Как-то летом иду домой после ночной смены, а по дороге мне Наташка навстречу. Видно, что с похмелья, – а время девять утра, спиртное только с одиннадцати продавалось. Я кивнул ей, она, кивнув в ответ, пошла дальше. Я оглянулся, впился взглядом в её красивую жопу и неожиданно для себя громко окликнул её:
– Наташ!
– Что?
– Ты выпить хочешь? – У меня в пакете лежала заветная четвертинка со спиртом.
– А что у тебя есть? – Наташка с надеждой посмотрела на пакет.
– Спирт, но хороший. Ректификат. Из аптеки…
Когда я договаривал последнюю фразу, она уже подошла ко мне и, призывно заглядывая в глаза, игриво спросила:
– Точно хороший?
– Точно. В аптеке все-таки работаю. Только я неразбавленный пить не могу, горло дерёт.
– Пойдём, тут рядом старый участок, на нём никто не живёт, там колодец есть и стакан. А закусить-то чем?
– Вот две плитки «Гематогена». Из аптеки.
– Ну, пошли.
Меня слегка колотило от сильного желания – девка, конечно, красивая была. Мне двадцать два, а она на три года моложе. Минут через десять пришли на участок между жилыми частными домами, нормальный такой участок, с соснами и кустами сирени, травка зелёная кругом. Его, видать, от большого отрезали, но построить на нём ничего не успели. Я поставил на землю бутылочку.
– Я щас, Петь… – Наташка куда-то исчезла, а минут через пять принесла стакан и тёмную бутылку из-под пива, наполненную холодной водой.
– Давай, ты первый, – проговорила она, размешивая в стакане спирт засохшей веточкой.
Я развернул упаковку «Гематогена», разделил на две части и проглотил полстакана тёплого, ещё мутноватого от разбавления спирта. После бессонной ночи, проведённой на работе, я быстро захмелел, а у Наташки, наоборот, ни в одном глазу…
Время летело незаметно, и вскоре от напитка почти ничего не осталось.
– Правду ты, Петя, сказал, хороший спирт. Только мало. У тебя деньги есть?
– Есть немного, на два «Агдама» наберётся.
Солнце поднималось всё выше, начало припекать. Мы перебрались в тень, и я попытался залезть ей под юбку. Она, смеясь, отстранила мою руку и прошептала прямо в ухо, хотя нас и так никто не мог не только услышать, но и увидеть:
– Ты за вином сгоняй, и айда на быковский пруд купаться. Договорились? Только я вперёд пойду, буду ждать тебя в конце пруда, там, где лодочная станция раньше была. Найдёшь?
– Найду… Ну, я погнал.
– Ага…
Я шёл в гастроном, чувствуя в душе жестокую обиду – ну почему она мне не дала?! Всем даёт, а мне нет. Спирта было не жалко, завтра столько же принесу, жалко было себя, жаждущего любви, но обманутого коварной Наташкой. В магазине я встретил корешка, выпил с ним бутылку красного, и мы расстались. Взял обещанный Наташке «Агдам» – две по 0,75 – и побрёл под палящим солнцем на пруд. «Жара-то какая, – думал я. – Окунуться всё равно надо». Шёл, не надеясь, что встречу её на пруду и… ошибся! Она сидела под сосной, в тени, и радостно махала мне рукой.
– Наташ, извини, у меня закусить нечем, только вот, два пузыря…
– А зачем красное-то закусывать!? Не водка.
Стакан остался на участке, где мы разбавляли спирт, наверно, дежурный стакан был, уносить его с собой не полагалось. Я обжег полиэтиленовую пробку пламенем спички, зубами содрал её с горлышка – почерневшую, горячую – и протянул подружке бутылку:
– Пей, Наташ!
Она отпила чуть меньше трети небольшими, но частыми глотками.
– А ты?
– Я захмелел что-то, ночь не спал на работе…
– Ох ты, мой работяга! – Она прижалась ко мне и поцеловала в губы. «Вот те хуй – не болит, а красный! – пронеслось у меня в голове. – Что с ней случилось? Никак не пойму!»
Мы продолжали пить, я меньше,
она побольше. Вечерело. Народ медленно расходился с пруда, а у нас ещё полбутылки вина оставалось. Тут меня окликнул пожилой мужик, сосед по двору – дядя Вася Власов по кличке Сэр. Играя во дворе в домино, вместо слова «рыба» он постоянно кричал – «Йес, сэр». Во время войны он встречался с американцами на Эльбе, всегда гордился этим и сквозь долгие годы сумел пронести два английских слова. За что и получил эту необычную кликуху. Сейчас он был слегка выпивши и искал, где бы ещё догнаться.– Петь, дай глотнуть, я с похмелья…
Перспектива допивать из горла после Сэра Васи меня не прельщала. Я предложил Наташке выпить ещё, она отхлебнула добрую половину, а остатки мы отдали соседу вместе с бутылкой, добавив и пустую – ту, что прикончили вначале. Сэр влил в себя содержимое нашего подарка, сказал «спасибо» и незаметно растворился среди вековых сосен… Красивый закат усталыми лучиками отражался на темнеющей глади воды.
– Петь, я искупаться хочу, только ты не смотри, когда я раздеваться буду.
– А ты что, вся голая под платьем? – Я уже успел определить, что лифчика на ней нет.
– Не голая, но ты всё равно не смотри…
Я прикрыл глаза, потом услышал всплеск воды и увидел её, плывущую к середине пруда. Там, метрах в пятидесяти от берега, я знал небольшой пятачок мели, где вода была по грудь. Наташка доплыла дотуда и крикнула:
– Петь, давай сюда!
А на мне – синие «семейные» трусы из сатина… Правда, уже темнело, да и до подруги моей далековато, может, и не заметит этого позора. Я бросился в воду и мерными сажёнками поспешил к ней. Почуяв твердь под ногами, я тут же почуял и Наташку. Она сразу обняла меня. Я стянул с себя трусы, второпях потерял их в воде, поднырнув, снял трусики с неё, но нанизал их на правую руку, чтобы не повторить ошибки… Нащупал её мягкие, прохладные ягодицы и двумя руками притянул к себе, легко, словно пушинку… Наташка обхватила мою шею и поцеловала в мочку уха, а я сквозь холодок замутневшей от донного ила воды проник в её горячую плоть и, как Ихтиандр, начал блаженное действо. Даже сейчас, тридцать лет спустя, моё сердце учащённо бьётся, когда я вспоминаю эти яркие мгновения счастья… Вдруг слышу голос отца с лёгким мордовским акцентом:
– Петя, сынок, выходи, пойдём домой!
Смотрю, а он стоит с велосипедом рядом с моей одеждой и Наташкиным платьем:
– Петя, тебе говорю, домой пора.
Ну и тварь этот дядя Вася – Сэр, настучал отцу, падла. Если бы меня позвал кто-то другой, пусть даже заведующая аптекой, где я работал, или, хуже того, начальник Быковского отделения милиции, – я не вылез бы ни за что из воды, не кончив. Но трахаться на глазах родителя было чересчур. Я вернул подруге трусики и голышом поплыл к берегу. Отец подал мне брюки, помог надеть рубашку и ботинки, и мы, тихо толкая велосипед, двинулись к дому. Я оглянулся на пруд. Наташка всё ещё стояла на том месте, где десять минут назад мне было так хорошо.
– Сынок, ты что, совсем обалдел! Ты же сифилис от неё подцепишь! – приговаривал отец, сочувственно глядя на меня. – Ну нельзя так!
Не везло всё же мне с реальными блядями. Наташка вскоре загуляла с каким-то уркаганом, мы долго не виделись. Лишь однажды, остановившись с ней покурить у подъезда, я спросил: а почему ты не дала ещё на участке? Она ответила: дурачок, у меня месячные были. Точно, не везло…Куня
Хотя вру, с одной повезло. С Галкой Абузиной по прозвищу Мангуста – такая была приставучая, что только очень ленивый не познал её. Садясь на табуретку, она всегда специально оттопыривала свою круглую жопу. Мне давно хотелось её огулять, но она была подругой ГЧмже, поэтому одновременно трахать Ланку и Галку казалось мне опасным – могли друг на дружку Марине настучать. Решился я на это только после того, как у Ланки уехала крыша – мне уже привычно было иметь постоянную любовницу.
С Мангустой было хорошо. Тут-то и пригодились дурдомовские лекции «профессора» Берковского. «Ликалить» Галку мне нравилось, «пелотка» у неё была мясистая, или, по определению Коляна, «весёленькая», влагалище узкое и нежное. Кончала она только один раз за ночь, но при этом полностью теряла над собой контроль, дико кричала и царапалась или так сильно тянула меня за волосы, будто голову хотела оторвать. Кожа – бархатная, вот рожей немного не вышла и минет не умела делать как надо. Зато никогда не рожала, на теле не наблюдалось никаких складок, и даже когда ей было далеко за тридцать, небольшие груди всё ещё имели правильную, привлекательную форму. Я бы, наверно, влюбился в неё, если бы Маринка оставила хоть один кубический миллиметр пустого пространства в моём сердце.
Сравнения
Когда я жил с ГЧмже, мне всё время казалось, что по какой-то причине я недостоин её. Может быть, из-за моего «карандаша» – а об этом она часто мне напоминала, следуя, очевидно, своей любимой поговорке: «Если человека долго называть свиньёй, то он захрюкает». А может потому, что не было у меня приличных денег, к ним я, собственно, никогда не стремился. И, конечно, не имелось у меня машины, как у многих моих друзей и бывших её любовников. Машину я водить не научился, да и не хотел. А тем более не испытывал желания лежать под «консервной банкой» с набором ключей – грязным, в мазуте, масле и ещё в чём-то по локти, а то и ниже, и калечить руки о металлическую начинку средства передвижения.