Записки из сабвея, или Главный Человек моей жизни
Шрифт:
– Марина, ты куда собираешься?
– Никуда, я уже ложусь, крем для лица ищу…
– Только не уходи, я быстро…
Врач померил мне давление, выписал рецепты и предложил:
– Петя, у меня заводской образец виагры имеется, пять таблеток. Хочешь попробовать?
– Давайте, может, и сгодится когда-нибудь…
И поехал назад, на той же машине – водителя попросил подождать. Прямо в салоне, без воды, проглотил таблетку. Ну, думаю, сейчас оторвусь по полной!
Вбегаю в квартиру, а там никого. Вот тебе и оторвался…
Сел за стол, закурил, стал прикидывать, что бы всё это значило, куда же она делась?
Через полчаса – звонок в дверь. Открываю – Марина, вся зарёванная, пьяная, тушь от глаз до шеи растеклась.
– Ты где была?
– Я хотела уйти… прошла полдороги, но потом решила всё-таки вернуться к тебе.
Виагра проникла в кровь, и мне не хотелось долго размышлять, куда она ходила. Тут же у стола снял с неё джинсы, развернул задом и заметил маленький кусочек бумажной салфетки, прилипший к анусу. Опять отбросил все мысли, только трахал её и в комнате, и в спальне, три
Что было дальше? Опять я вернулся к ней, и снова на один день, ГЧмже в очередной раз взбесила меня, и я отправился к себе. Но когда позвонил, она тут же приехала.
Я ещё раз убедился – без неё жить не могу, и не нужно больше копаться в этой грязи. Но внутри что-то толкало меня и било нещадно, до противной тошноты где-то в животе. Кто же тот гад, что разрушил нашу жизнь и поменял мою Маринку на эту растерянную и злую бабу?
Я опять напоил её, но ГЧмже упорно отказывалась назвать его имя, сказала только, что работают вместе. Я заказал такси и отправил её домой.Тёмный Пчельник
Назавтра, после работы, зашёл в супермаркет, купил еды. Бреду домой по широкому тротуару, а дождь прошёл недавно, только влажные пятна кое-где на сером бетоне темнеют, и ветер тихо шевелит под ногами сухие листья канадского клёна.
Я стал вспоминать – где же я раньше их видел? Липкая волна тоски проплыла по телу, и я вспомнил! Господи, я же видел это всё, ровно десять лет назад, под наркозом, когда мне Мефодьич аппендикс вырезал! Опять этот Тёмный Пчельник появляется предо мной, но уже наяву!!!
Я зарыдал и, чтобы люди вокруг не видели моих слёз и искаженного лица, бросился домой. Прибежал, упал на колени и начал молиться: Господи, помоги, спаси меня, грешного!
Потом позвонил ей и поведал, что мне привиделось. ГЧмже нехотя сказала:
– Я сейчас приеду.
– Не надо, я молиться буду…
Хотя знал, что в такой момент обязательно приедет. Но я ошибся, Марина так и не пришла.
Позвонил сыну. Яша был у меня через час, с работы ушёл. Мы сидели за столом, я плакал, а он задумчиво вертел в руках трубку телефона, который я недавно купил для этой квартиры. Вдруг догадка промелькнула у меня в голове:
– Яша, а можно узнать, по каким номерам с этого телефона звонили в последнее время?
– Можно, но только пять последних звонков, вот, смотри номера…
Последним был номер мобильного телефона, который я никогда не знал, значит, это Марина кому-то звонила позавчера. Волнуясь, набрал его и услышал мужской голос:
– Hello!
Я подумал, что это и есть тот самый латиноамериканец, который принёс мне столько боли и горя. Сдерживая себя, бодро поприветствовал его по-испански:
– Que pasa, amigo! – здорово, дружище, то есть.
– Sorry, wrong number, – ответил мужик по-английски и, кажется, с другим, не испанским акцентом. Говорит, мол, номером я ошибся.
– Ну, всё, Яша, понятно. Когда я был у врача, она бегала к нему.
На другой день я попросил её приехать, подпоил и начал допытываться, куда же всё-таки она уходила в тот вечер. ГЧмже продолжала стоять на своём, но, увидев добытый мною номер телефона, призналась: да, звонила, он приехал, и Марина сообщила ему, что они расстаются. А у меня перед глазами всё белеет кусочек бумажной салфетки, прилипший к её жопе. Бурным, видать, было расставание!
– Скажи мне его имя. Всё равно узнаю, телефон-то есть, – соврал я.
По мобильному телефону имя её любовника могли определить лишь в полиции или в ФБР. Но Марина не знала об этом, да и пьяная была:
– Жаки, – говорит.
– Какой ещё Жаки, латиносов так не называют.
– Он не латинос, он чёрный, с Гаити…
Вы можете назвать меня расистом, но мне противно видеть чёрных мужиков с белыми бабами, и наоборот. А неожиданное известие о том, что моя жена ебётся с негром, вызвало у меня сильный приступ рвоты, и я побежал в туалет блевать. Проблевавшись, подошёл к ней и сказал:
– Марина, ведь когда мой дед родился, они ещё ели друг друга, как же ты могла?..
– Да они такие же люди. Как ты не понимаешь?
– Да хули мне понимать?! У него же болт чёрный, как у осла!
– Нет, не чёрный!
– А какой?
– Золотистый…
Меня опять вырвало. Выйдя из туалета, я спросил:
– Давно ты с ним?
– С июня…
Шёл конец августа. Если он заразил её СПИДом, это уже можно было определить.
– Я тебя прошу поехать со мной провериться.
– Хорошо…
– А теперь уходи.
Протрезвевшая, она тихо вышла. Я из окна наблюдал, как Марина идёт по улице. Когда она свернула за угол, понял, что это конец , и, обхватив руками голову, завыл, как выл перед отцом, когда его, мёртвого, увидел лежащим на кровати…Агония
В начале сентября мы поехали в Манхэттен и сдали кровь на СПИД. Через день мне позвонил врач, сообщил, что всё в порядке и посоветовал пользоваться презервативами, думал, это я где-то подгулял.
Сказать честно, я не сомневался, что мы здоровы, просто ГЧмже захотел попугать, ведь на Гаити каждый четвёртый – ВИЧ-инфицированный. И не только попугать, а наглядно продемонстрировать, до чего она докатилась. Но и просто так простить ей негра у меня не получалось.
А она в те дни, казалось, очень виноватой себя чувствовала. Я думал, что Марина всё ещё любит меня, и ломал голову, как же выйти из этого положения.
Замочить чёрного
мне, конечно, хотелось. Дабы не искушать судьбу, отдал сыну свои охотничьи ружья на временное хранение. Негра можно было и зарезать, что я наверняка и сделал бы лет пятнадцать назад, однако, пожив в Америке, я стал немного рассудительнее.Ну, зарежу я этого повара, дадут лет семь. Если из тюрьмы вернусь, где работу найду? Даже в грузчики не возьмут! Да и вряд ли Марина дождётся меня. А так как вина полностью лежит на ней, мочить негра должна она сама. На суде прогонит, что жениться обещал, ну, там, семью разрушил… ещё что-нибудь наплетёт…
Годков пять присудят, за хорошее поведение полсрока скостят, а я ей верным буду и никогда в жизни не попрекну! Денег накоплю, и уедем мы из Нью-Йорка туда, где об этом никто не узнает.
Вот какие идиотские мысли бродили в моем воспалённом от ревности и безысходности мозгу.
Явился я к ней и предложил зарезать любовника прямо на работе. Причём один удар следовало, по моей задумке, нанести по гаитянским гениталиям. Марина пришла в ужас от такой идеи:
– Да я в жизни никого не убивала, только карпов живых на кухне. Совсем ты, Шнякин, охуел!
– Ладно, даю тебе сроку два месяца, другого выхода не вижу… Может, у тебя есть что предложить?
– Я работу поменяю…
– Да он тебя везде найдёт!
– Давай в другой город уедем.
– Так машина же у него, и туда притащится.
Агония нашей совместной жизни заканчивалась. Марина стала совсем чужой. Звонили мы друг другу всё реже, а наши короткие разговоры всё больше наполнялись бранью и грязью.
Потом женился Пашка. Взял в жёны «нелегалку» из Питера, которой была нужна гринкарта. Хоть я и растил Пашку двадцать лет, вывез в Америку, купил ему квартиру, дал денег на ремонт и мебель, оплачивал счета и даже поместил в больницу, где работал, чтобы помочь ему избавиться от наркомании, – на свадьбу меня не позвали.
Сказать по правде, не знаю, пошёл бы я туда, но всё-таки не пригласить меня было очень непорядочно с его стороны. Однако обижаться не стоило, он ничего не решал – за Пашу всё делала Марина, и расходы свадебные сама оплатила. А вместо меня на торжество прибыл её афро-гаитянский бойфренд. Посажёный отец, так сказать.
Все гости были в шоке. Как мне потом рассказали, Марина очень быстро напилась, шатаясь, весь вечер отплясывала, прилюдно целуясь взасос с новым «папашей»…
Со временем я узнал, что любовник её был дважды женат и имел детей от обеих жён. Зарплату, с учётом алиментов и поварской специальности, получал ничтожную, вот и решил одним выстрелом двух зайцев убить. Или, как говорят в Америке, одним камнем подбить двух птиц – и белую тётку потягивать и заодно потягивать бабки у её мужа.
У меня были основания подозревать его в этом. Где-то за полгода до Пашкиной свадьбы, когда мы ещё жили вместе, Марина попросила у меня триста долларов, подруге с работы одолжить. Я дал, конечно, но мне не понравилась напряжённость в её голосе и во взгляде. А потом, когда всё открылось, до меня дошло: деньги-то она просила для него!
В то время я часто звонил в Москву Берковскому. Часами обсуждали мою беду. Он всё пытался доказать, что в принципе я прожил эти двадцать лет не с той бабой – просто мне казалось, что она такая хорошая. А на самом деле обычная дура и блядь, которая меня никогда не ценила и даже обсирала за глаза.
А я всё умом-то понимаю, а сердцем – ну никак!
Колян меня спрашивает:
– Вот, Петруха, ты утверждаешь, что любишь её больше жизни, а сам подруг её трахал, разве так можно любить?
– Не знаю, наверное, можно, раз я люблю. Вот, скажем, даже в обычной семье мать любит всех детей, но одно чадо больше других. Ты, конечно, понимаешь, что я как бы себя выгораживаю. Но по большому счёту я не могу найти точного объяснения – люблю и всё…
– Петь, ты подумай, за что ты её любишь: глупая, далеко не красавица и поведение, скажем так, не ангельское.
– А она, наоборот, себя очень умной и привлекательной считает. Говорит: «Да что я, в зеркале себя не вижу?»
– Она бы лучше в женскую баню сходила для сравнения, а не перед зеркалом сидела!
Марина, конечно, толстая всегда была, только когда с негром связалась, стала резко вес сбрасывать. И хоть чёрные трахают любых белых баб – и страшных, и жирных, и сумасшедших, ГЧмже всё равно ради него похудела, а может, мне назло. Но вряд ли. Берковский сообщил вскоре, что Марина, как он выразился, «вычеркнула меня из своей жизни».
Я же, несмотря на все её выкрутасы, никогда не думал «вычёркивать» Маринку. А были моменты, когда следовало бы.Я понял, что у Марины отсутствует чувство жалости. Хоть и не раз умилялся, глядя, как она втихаря вытирает слёзы, просматривая какую-нибудь мелодраму по телеку. Всякие люди бывают. Встречаются без обоняния, например. А у меня был лучший друг, так он без чувства страха родился.
Человек и кошка
Мне шесть лет. Зима. Снегу по пояс. Играю один во дворе, вдруг слышу голос соседа Серёги:
– Петя, айда за сараи, там ребята кошку убивают!
Вместе с ним рванул к сараям. Интересно… Подбегаю. Трое пацанов пинают ногами котёнка. Он пытается шипеть, но не получается уже, просто еле слышный выдох из него идёт.
Сергей подбегает и бьёт по беззащитному тельцу тупоносым валенком.
– Петь, а ты что стоишь? Давай! Боишься?
Мне неудобно перед ребятами. Вдруг подумают, что трус. Подхожу к серому комочку, ударяю слегка ногой…
– Да разве так бьют, – говорит Юрка, – смотри!
Он выламывает штакетину с гвоздями из забора и несколько раз опускает её на полуживого котёнка. Тут он затих совсем. Кровь пролилась изо рта на белый снег. А зубы оскалились в страшной улыбке.