Записки из страны Нигде

Я уж думала, никогда не увижу такого. Но вот еще одна книжка современных китайских поэтов (первым для меня стал сборник «Контуры ветра») – на сей раз это современная поэзия провинции Гуанси, «Слова, упавшие в воду», - и снова речь идет в первую очередь о вопросах, далеких от эгоистического самолюбования «творца» собой в своем творчестве.

Для нашего читателя основная проблематика дискуссий вокруг китайской (в частности, гуансийской) поэзии выглядит удивительной: уместно ли писать стихи на современном разговорном языке. Казалось бы, ответ должен быть однозначно «да», ведь мы же не в средние века живем. Но на самом деле все далеко не так однозначно. Для начала, и русская литература вовсе не на современном разговорном языке создается. Литературная речь всегда чуть-чуть архаична, она всегда отстает от современности. Если начать писать на том сленге, на котором мы разговариваем в быту, то это, во-первых, будет некрасиво, во-вторых, не всем понятно, а в-третьих, мгновенно устареет – достаточно чуть-чуть смениться эпохе, и всё. Для примера можно вспомнить популярный в «нулевых» «албанский» язык – когда говорили и писали с нарочитыми ошибками, например, если человек делал что-то не так и замечал это, он восклицал: «я креветка!», но на письме это выглядело как «йа креведко». Кстати, это «креведко», кажется, единственное, что задержалось в сленге после того, как «албанский» сошел со сцены. И не факт, что оно, «креведко», останется. Поэтому употреблять его в литературном языке пока не стоит. Подождем-с.

У китайцев все еще сложнее, потому что роль поэзии у них всегда была огромной и общественно значимой. Поэт в России больше, чем поэт. А в Китае он еще больше, чем в России. Стихи для китайцев обладают социальной мощью, в разы превосходящей привычную нам. И вдруг поэты начинают говорить языком обыденности. Это очень серьезно. Это, в общем-то, революция.

И для того, чтобы эта революция увлекла за собой массы, она должна обладать силой. А силой художественное произведение начинает обладать, когда создатель его решает по-настоящему серьезную техническую задачу. Почему «безделка» «Руслан и Людмила» произвела такое сильное впечатление? Потому, что Пушкин в этой поэме заговорил непривычным для эпической поэзии языком.

В предисловии к сборнику «Слова, упавшие в воду», Ши Цайфу (о котором или которой составители книги вообще ничего не сообщают) пишет следующее:

«В условиях стремительного развития интернет-технологий в XXI веке модернизация поэтического языка беспрецедентно ускорилась, именно субъекты поэтического творчества на разговорном языке стали определять творческую ситуацию и направления развития на всей поэтической арене. Однако стихи на разговорном языке вызывают и наибольшее отторжение. Причина этого в том, что поэзия на разговорном языке опрокидывает устоявшиеся эстетические взгляды…»

Далее автор предисловия, во вполне китайской традиции, находит истоки творчества на разговорном языке в далеком прошлом (ссылаясь на Ду Фу и т.д.), и, говоря об особенностях поэтического пейзажа провинции Гуаньси, также ссылается на старину: эта провинция «унаследовала дух ханьской культуры».

Одним из «сюжетов» развития современной поэзии Китая стало решение одновременно двух задач: формирования облика национальной поэзии на разговорном языке, т.е. новаторство с учетом древних традиций – с одной стороны, и вхождение в мировую культуру, преодоление типичной китайской самодостаточности – с другой. Причем на мировую арену китайской поэзии следует выходить не как экзотическому цветку, который цветет в оранжерее для избранных любителей, а как равноправному партнеру, с собственными неповторимыми чертами и вместе с тем понятному и близкому абсолютно для любого человека.

Старые переводчики (в первую очередь нелюбимая мной Ахматова) «адаптировали» дальневосточную лирику для русского читателя, делали ее похожей на привычную для нас поэзию. К счастью, изменилась не только китайская поэзия, изменились и переводчики. Те, кто переводил стихи из сборника «Слова, упавшие в воду», сосредоточились на смысле, а не на булькании «музыки слов».

Я хочу привести только одно стихотворение, прочитала его сто раз всем своим знакомым, теперь еще и перепечатаю.

Автор – Ши Вэйла. Год рождения 2003. Называется «Выжимая влагу»:

Одно и то же полотенце

Я выжимаю на десять процентов

Мама – на тридцать процентов

Папа – на пятьдесят процентов

Бабушка – на восемьдесят

А дедушка разок крутанул –

И сразу сухое.

(перев.Д.Р.Валеевой)

Безвременье как выбор

00:00 / 10.11.2018

По роду своих занятий я иногда читаю не только те книги, которые уже вышли, но и те, которые только готовятся к печати. Среди них – ожидаемая «премьера» в издательстве «Гиперион», роман «Дети Исана» тайского писателя Кхампхуна Бунтхави (1928 -2003). Как принято в таких случаях говорить, «его имя ничего не скажет российскому читателю, НО…»

НО – пора исправить эту несправедливость. И в первую очередь – несправедливость по отношению к российскому читателю, которому вскоре предстоит раскрыть удивительный роман и погрузиться в странный, какой-то тягучий, волшебным образом поглощающий с головой мир…

Таиланд известен «нашему человеку» прежде всего как туристическое место, где люди приветливы, а пейзажи красивы. Однако за каждым фасадом скрывается некая история, и у каждого народа есть своя национальная литература, в большой мере отражающая черты национального характера. Чем больше любишь Таиланд, тем правильнее будет познакомиться с текстами, запечатлевшими его дух, его настроения, его общую, коллективную память. Возможно, для Европы уже не безусловно правильным прозвучит утверждение: «Дух народа – это его литература», но на Востоке это все еще работает.

Книга Кхампхуна Бунтхави получила широкое признание на родине, в 1976 году роман был удостоен награды «Лучшая книга», а Министерство образования королевства Таиланд включило его в школьную программу обязательного внеклассного чтения. Иными словами, большая часть жителей страны знакома с этим текстом. И если русский турист, прибывший в Таиланд, также предварительно ознакомился с «Детьми Исана» (а в скором времени такая возможность у него появится), то у него с местными жителями возникает еще одно «общее поле».

Исан – северо-восточный регион страны. На самом деле туристов там немного, однако в романе раскрывается тема национального характера местных жителей, и это – едва ли не самое поразительное во всей книге.

В центре повествования – мальчик Кун (кстати, самого писателя в детстве также звали Кун, да и роман как таковой вырос из автобиографических, ностальгических очерков, создаваемых в разное время). Описана его семья, занятия этой семьи, разговоры с родственниками и другими людьми. Все это как будто незначительно – рыбалка, поездка в соседнюю деревню, встреча на дороге или на деревенской улице, многочисленные семейные трапезы, простые премудрости, изрекаемые стариками, болезни, домашние животные, хорошенькие девочки-соседки, старшие братья, женитьба… Обычная жизнь, показанная глазами смышленого наблюдательного ребенка.

Затягивает бытовое течение этой жизни, медленный ее водоворот. Вместе с тем невозможно не замечать, что во многих случаях персонажи реагируют на большие и малые события совершенно не так, как отреагировали бы мы. Интонация повествования, если допустима подобная метафора, расслабленная. Там, где европейский ребенок напрягался бы в поисках пропитания, лихорадочно искал бы возможность заработка, исанский ребенок упражняется в приятии обстоятельств.

Здесь мне хотелось бы остановиться на одной особенности. Произведение о ребенке, о детстве – это всегда текст о будущем, об ожидании и возможности перемен. В такой книге обычно как бы заключены два качества времени: время взрослых и время детей.