Записки на портянках

– Пусть теперь, гады, локти кусают. Сами не захотели выходить на субботник.

Теперь у нас было жилье, да и чекистов мы смогли разместить не без комфорта.

Ликвидация кулачества проходила в два этапа. На первом этапе кулаки практически круглосуточно строили комсомольское общежитие на триста человек. Конечно, некоторые неразумные кулаки пытались халтурить и даже жаловаться в Губернск, но после пары-тройки расстрелов стали работать, как миленькие. Получив дневную норму, кулаки работали вплоть до ее выполнения, после чего отправлялись на ужин (кормили мы их один раз в день) и загонялись в холодный, полуразобранный, а если точнее в недособранный сельсовет.

И все косились на дом крестьянина Израела. Крестьянин Израел никому не давал покоя самим фактом своего существования. Был он самым зажиточным в Небритове и даже имел свой собственный трактор, причем единственный в округе. Жил он с двумя сыновьями Михаилом и Данилой. И продолжал жить спокойно, готовясь к посевной и ремонтируя трактор. Кулаки ненавидели его лютой классовой ненавистью неимущих. Они лишились всего, а он!… Ненавидел его и Владимир Владимирович, искренне считавший, что если с кого и надо было начать раскулачивание, так это с Израела. Но Израел был неприкосновенным, а Машка бегала к нему со свежими пирожками, строила глазки и все спрашивала:

– Когда же вы меня, Кузьма Георгиевич на тракторе покатаете?

– Теперь уже скоро, – отвечал он, – вот только колечки поменяю.

Владимиру Владимировичу не жилось спокойно. Каждое утро он отправлял на нас доносы в Губернск, и даже написал одно длинное письмо в ЦК, но все шло своим чередом. Он даже пошел на низость, и заставил раскулаченных кулаков подписаться под очередным своим посланием. На следующий день его вызвали в Губернск, откуда он вернулся злым, но уже тихим, и больше не путался под ногами.

Наконец, общежитие было готово, и Андрюша выступил перед кулаками с пламенной речью. Говорил он долго и грамотно. На языке Толстого и Тургенева. Говорил о светлом будущем, о расцвете Небритова, о торжестве справедливости и всеобщей любви и благодати.

– Вот каким будет Мир. Но для того, чтобы сказка стала былью, необходимо покончить с разной сволочью, которая забилась по углам нашей светлой отчизны, и заражает своим зловонием… – его слова заглушил своим грохотом трактор, – …вы будете, зная, что свою небольшую лепту вы внесли в дело революции своим трудом для будущих поколений. Вы испытали на себе, почувствовали, что чувствовали те, кого вы нещадно эксплуатировали. Но вы работали не на мироеда-кровопийцу, которыми были вы все, а на историю, на детей и внуков, которые будут жить уже в…

Снова загрохотал трактор, теперь уже надолго. Шум приближался, и ошалелые от происходящего люди увидели Израела с Мандариновой, лихо подъехавших на тракторе. Мандаринова, спрыгнув на землю, уверенно подошла к двум чекистам, прошептала им что-то на ухо, и они, не долго думая, лихо заломали руки Израелю. Это происходило под рев мотора, и было похоже на сцену из немого кино. Только после того, как Израел был успокоен хорошим ударом ногой в живот, Мандаринова догадалась заглушить трактор. Она была довольна.

– …вам предстоит отдать последний долг. Вы слишком долго пили соки из нашей народной земли. Настал час вернуть все сполна. Разрешите поздравить вас с успешным окончанием первого этапа раскулачивания и переходом ко второму.

Кулаков разбили на тройки и вывели в поле, где их заставили рыть неглубокие траншеи. Затем их расстреливали по очереди. Следующая тройка закапывала предыдущую. Последнюю могилу чекистам пришлось зарывать самим.

– Понял теперь, дура? – говорил Андрюша Бурцману. – Стратегически надо мыслить. Ну, расстреляли бы его сразу, кто бы тогда трактор делал?

И они выпили на брудершафт.

– Едут! Едут!

Весь день мы готовились. Еще раз проверили комнаты в общежитии, накрыли столы, приготовили хлеб-соль. Над входом красовался свежеиспеченный плакат ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ ДОМОЙ! Несмотря на раннюю весну, в каждой комнате стояли цветы.

– Едут! Едут! – вопил истошно с крыши общежития юный чекист Вася Лютиков, которого мы отправили туда впередсмотрящим. Васек был счастлив. Но он радовался не столько явлению новой эры в лице прибывающих на нашу стройку трехсот комсомольцев, сколько возможности слезть с крыши и отправиться в теплую комнату, да накатить водки. Молодежь.

Комсомольцы не ехали. Они шли. Извивающаяся серая колонна, а сбоку… Конный конвой! Да и сами комсомольцы… Они все были в одинаковых телогрейках, с вышитыми на груди и на спине номерами, в одинаковых валенках и шапках!

– Мать твою за ногу! А это еще кто?! – вырвалось у меня.

– Комсомольцы, товарищ Ебан, как и заказывали, – Андрюша был доволен.

– Но почему…?

– Взяты на трудовое перевоспитание.

– Они заключенные?!

– Бывшие. А теперь это ударный комсомольский отряд №1 и ударный комсомольский отряд №2. Мальчики и девочки. Причем поровну.

– Но почему они?

– Отстали вы, товарищ Ебан, от жизни. Сейчас эпоха комсомольских строек. Строек много, комсомольцев мало. Да вы не волнуйтесь. У нас половина ударников пятилеток из заключенных будут.

– Чего ж ты раньше-то не сказал.

– Да как-то вопрос не поднимался, и потом…

– Черт!

– Что с вами?

– Я совсем забыл про речь!

– Ничего. Вы у нас живая легенда. Найдете, что сказать.

Комсомольцы прибыли. Мы расписались в получении партии, слово «заключенных» было старательно замалевано, а вместо него стояло «комсомольцев», видать формуляр стандартный, в количестве 300 человек.

– Может к столу? Намерзлись ведь, – пригласили мы конвой, но начальник что-то буркнул про службу, остальные обречено вздохнули, и они отбыли восвояси.

Комсомольцы выстроились в две очереди перед столами регистрации, держа в руках новенькие, вчера только полученные комсомольские билеты. Многие по привычке называли номера, но сидящие за столами сотрудники ГПУ их резко одергивали:

– Ты, мать твою, комсомолец или кто! Чтобы больше этой уголовщины!..

Наконец, комсомольцы были распределены и зарегистрированы. Они бросили вещи и спустились в столовую, к накрытым столам. Там же стоял стол президиума и трибуна.

– Товарищи комсомольцы! С приветственным словом… – объявил Андрюша.

С богом! Бодрым шагом я взошел на трибуну, и…

– Здравствуйте товарищи комсомольцы! Сегодня мы стоим на рубеже эпох! Вся страна в едином порыве строит новый светлый мир! И все это в окружении империалистической сволочи, которая так и видит наш трудовой народ на коленях, в рабстве! Не выйдет! Не выйдет у них, товарищи! И ваша судьба, товарищи комсомольцы, во многом является символичной и характерной для нашей эпохи! Вчерашние отверженные, сегодня вы здесь. Сегодня вы – отряд передовой молодежи, на который равняется вся страна! Оправдаем же доверие партии. Не осрамим почетное звание Комсомолец! И пусть сейчас здесь продуваемый всеми ветрами пустырь. Скоро здесь будет великий индустриальный гигант! И воздвигнут он будет вашими руками, товарищи комсомольцы. Именно нам страна поручила построить здесь, возродить, воссоздать сердце отечественной пенькопромышленности. И это очень важное, ответственное поручение! Страна задыхается без нашей народной пеньки! Дефицит пеньки петлей сдавил горло нашей Родины, и мы…