Записки на портянках
Шрифт:
– Танечка, ты куришь?
– Нет, жру их, как коза. Знаешь, как козы папиросы жрут! Рассказывай, с чем пожаловал. Твою мать, Сенька!
И она вновь одарила его горячим поцелуем.
– Конечно знаю Ебана, – оскалился в улыбке человек в пальто, – сам его посвящал в революционеры. Моя школа.
– Только вот провалил я задание, – сказал, шмыгая носом, Семен, – нет у меня ни письма, ни гостинца.
– А куда ж все это подевалось?
– Да мы его того… по дороге экспроприировали, – потупившись, сказал Палыч.
– Соберешь из своего пайка, – распорядился Костя, – а пока погутарим. Танюха!
– Уже!
Пока Константин
– Здорово тут у вас, – сказал Семен, – тишина.
– Да уж, природой бог не обидел… За это и выпьем!
И Константин одним махом опрокинул стакан, больше, чем наполовину наполненный первачом.
– Ух! – крякнул он, и закусил хозяйским пучком лука, предварительно побывавшим в солонке.
Танюха тоже выпила одним махом и, занюхав рукавом, налила еще. Семен закашлялся. Крепкая зараза!
– Как вы ее пьете? – спросил он.
– А вот так, – сказала Танюха, и выпила полный стакан, как воду.
– Ты пьешь? – продолжал удивляться Сеня. Он помнил свою жену тихой, застенчивой, домашней…
– А что, не пила? – поинтересовался Константин.
– Даже в рот не брала! – ответила уже начавшая пьянеть Танюха.
– Кто бы мог подумать! – всплеснул руками Костя. – Революция тебе на пользу.
– Наливай.
– Скажи мне, Семен, А тебя в революционеры посвящали? – похабно подмигивая, спросил основательно захмелевший Костя.
– Не а.
– Ну, так нельзя!
– Костя, он мой муж все-таки.
– Ну и что?
– Я первая. Тем более что это мой медовый месяц.
– Так вы еще не…?
– Ни-ни.
– Тогда другое дело. Забирай его в кибитку.
Но Семену было не до кибиток. Волнения, да и лошадиная доза самогона с непривычки сделали свое дело, и он лежал ничком на траве с блаженной улыбкой на своем еще совсем детском лице.
– Голый номер, – сказал голосом знатока Палыч, – пусть лучше спит, где упал.
– Нет, но это принцип… – не унималась Танюха.
– Давай я за него, – предложил Костя.
– С тобой я и так каждый день почти, а вот с законным мужем ни разу.
– Непорядок, – поддержал ее Палыч.
Очнулся Семен в постели уже за полдень, если верить, конечно, пробивающемуся сквозь занавески солнцу. Голова болела неимоверно, при этом она гудела, визжала, сопела и пыхтела на все лады. Вот только соображать она не хотела. Семен с трудом вспоминал вчерашний день. Последнее, что он помнил, – был стакан самогона и почему-то расстегнутые штаны. Все пили за него и с чем-то поздравляли, а Танюха, почему-то совершенно голая орала похабную песню. Потом острая боль в заднице, которая несла в себе нечто очень приятное и что-то заполняющее рот…
Потом плясали звезды, а кто-то далеко кричал:
– Кому к Ебаной матери?
И пустота…
И вот он лежит в постели, у кого-то дома, совершенно ничего не помня и не понимая. А ведь он сейчас должен быть… Острое чувство вины заставило его подняться на ноги. Одежда аккуратно висела на стуле. Кое-как одевшись, он отправился на поиски людей.
В маленькой кухоньке, пахнущей едой и домом, суетилась женщина средних лет. Кого-то она напоминала, но Семена сейчас волновал этот запах дома. Как он соскучился по домашней жизни. По матери с отцом, по сестрам, которых у него было семь, по работе рано утром, когда пахнет травой, а земля пышет силой. Только теперь, оказавшись рядом с этой совершенно
чужой и почему-то ставшей ему родной женщиной, он понял, как он истосковался по дому.– А, проснулся… иди завтракать, – сказала она ласковым голосом, – спасибо за гостинцы. Налить подлечиться?
Слава богу, подумал Семен, и еще он подумал: Вот ты какая, Ебана мать.
Часть 2
– Вот что, Ебан, – сказал мне товарищ Сам, – собирайся. Поедешь домой.
– Отпуск? – обрадовано спросил я. Давненько я мечтаю об отпуске. Еще с того времени, как…
– Нет, Ебан. Гражданская война заканчивается. На фронте мы и без тебя справимся, а вот в тылу… Плохое дело в тылу, скверное. Совсем бандиты замучили. Последнюю кровь из людей пьют. Так что посылаю тебя на более серьезную войну, чем эта. Но ты парень крепкий, а главное сознательный. Выдюжишь. Поступаешь в расположение Губернского ЧК.
Я хотел, было возразить, что мое место здесь, на фронте, но после слов товарища Сама, любые отговорки выглядели малодушием. Мне оставалось только согласно кивать и сглатывать слюну.
– В общем, Ебан, партия направляет тебя в ЧК, а партии видней. Не подведи.
– Постараюсь, товарищ Сам, как можно бодрее сказал я и вышел из кабинета.
Я узнавал и не узнавал Губернск. Город сильно изменился за время моих скитаний. Вымершие в период войны, улицы вновь были полны народа. Появились новые вывески. Кипела комсомольская кровь в жилах комсомольских строек, которых в Губернске было целых пять. Строили даже аэродром.
Отделение ВЧК находилось в помещении закрытого и ставшего мне вторым домом губернского борделя. Здание так и не отремонтировали, а некоторые окна скалились фанерными фиксами. Новую вывеску прибили аккурат прямо под старой, и моему взору открылось:
ГУБЕРНСКИЙ БОРДЕЛЬ
ОБЛАСТНОЕ ОТДЕЛЕНИЕ
ИМЕНИ ФРУНЗЕ
Какой-то умник умудрился оторвать «ВЧК» между «Областное отделение» и «Имени Фрунзе». Внутри тоже почти ничего не изменилось, разве что исчезли некоторые предметы роскоши, да со стен смотрели окруженные пикантными картинками вожди. За любимым столом мадам сидела до боли знакомая женщина, затянутая в кожу и с папиросой в зубах. Она положила ноги на стол, и рассматривала сквозь дым носы своих сапог с выражением мучительной скуки на красивом лице.
– Молодой человек… – строго начала она, однако ног со стола не убрала, – Ебан! Ты что ли! Узнаешь?
Она уже висела у меня на шее.
– Товарищ Блядь?
– Уже нет. Теперь я секретарь комсомольской организации Губернска и ответственный секретарь ВЧК.
– Круто.
– А ты как думал?
– Как вы тут?
– Да ничего, живем. Бордель, вот видишь, закрыли, пришлось заняться общественной работой.
– Получается?
– Да в принципе то же самое
– А как девчата?
– Кто как. В основном в пионервожатые подались, а Наташка учительница начальных классов. Помнишь ее?
– Спрашиваешь.
– Так какими судьбами?
– Направлен к вам в ЧК на работу.
– Так ты теперь дома!
– Почти.
– Да брось, домой будешь каждую неделю ездить. Да, чуть не забыла! Ты уже определился?
– С чем?
– Остановился где?
– Да пока нигде.
– Вот и хорошо, будешь жить у меня.
– А удобно?
– Еще как удобно! Возражений не принимаю.