Записки нечаянного богача 3

— А её тут и быть не может, — кивнул Второв, — но заработает, когда выберемся. Наверное. Бер, проводи нас, пора нам! — крикнул он медведю. Тот вздохнул тяжко, с видимой неохотой вставая на четыре лапы, зевнул, почесал правой задней под брюхом и покосолапил к западному краю поляны. Следом за бурым проводником построилась пара седых молодых бойцов, Ваня и Коля. За ними шагал шеф. Головины шли дальше. Мы с последним воином, тоже Димой, замыкали колонну. У каждого из последних четверых на плече лежало по концу большой еловой ветки, на которых возвращались домой тела тех, кому не суждено было пережить эту вьюгу.

Звуки мы начали слышать, отойдя от Дуба метров на полтораста, не меньше. Судя по ним, в этих глухих местах стало вдруг очень оживлённо. Одних вертолётов я на слух насчитал штуки четыре. На их фоне почти неслышно зудели над деревьями поисковые, видимо, дроны. Завибрировали, включаясь, все телефоны. Вздрогнули одновременно братья и бойцы, прижав ладони к левым ушам. Фёдор тут же начал что-то бубнить себе за пазуху, отрывисто, рублеными движениями отмахивая свободной рукой. Судя по звукам над головами, две вертушки стали удаляться, а вот квадрокоптеров над нами наоборот стало больше. С противным звуком бормашины один из них, с два кулака размером, проскользнул меж ветвей и завис перед колонной на уровне глаз. Он был как-то хитро окрашен в матовый тёмно-серебристый цвет так, что на фоне неба вообще не замечался, наверное.

Медведю вся эта технологическая канитель явно была не по нраву. Он остановился как вкопанный, стоило только различить звуки техники. Мы будто прошли какую-то невидимую границу и тоже услышали их, а мишка уже стоял, крутя головой и недовольно морща морду. Второв обошёл застывших Колю и Ваню, присел перед медведем, став одного с ним роста, обнял и что-то проговорил на ухо. Наш бурый провожатый ткнулся ему лбом в плечо, а потом лизнул руку, развернулся и прошёл мимо нас, словно растворившись среди еловых лап в трёх шагах за нашими спинами.

А дальше — всё, как в песне поётся: «конец простой: пришёл тягач, и там был трос, и там был врач»*. Только вместо тягача нас ждал вертолёт, стоявший на какой-то специальной сборной площадке — я и не знал, что такие бывают. Тёма рассказал, что при необходимости на болотах, суглинках и неустойчивых грунтах они очень выручают. Мы курили, сидя на краю этого рукотворного острова, развёрнутого буквально на берегу Горнего озера. Рядом медики обрабатывали руки Михаила Ивановича, хотя как по мне — последний штрих с медвежьей слюной им было не переплюнуть. Но раз уж по протоколу предусмотрен осмотр первого лица на предмет полученных травм — лезть без толку. Империя мощного старика работала как часы, что с ним, что без него, и во многом это было связано именно с неукоснительным исполнением правил. Что логично и резонно, конечно.

Нам, остальным, другие в это время мазали обмороженные лица и пальцы жирной вонючей дрянью. Тёме выдали какой-то ортез, чтобы закрепить колено — врач, обкалывая ногу, сказал, что, скорее всего, мениск порван. Неприятно очень, мягко говоря, но не смертельно. В контексте нашей лесной прогулки — совершенно точно. Четыре тела загрузили на борт первыми, положив ближе к кабине пилотов. Мы расселись по своим креслам после. Чёрный вертолёт донёс нас до аэродрома, кажется, быстрее, чем доставил сюда, к озеру — минут за десять. Хромая, шипя и охая, выгрузились и поковыляли к самолёту побольше, с разделённым кругом на фюзеляже, на котором прилетел откуда-то Второв. Кажется, это было две-три жизни назад. Сам мощный старик задержался в салоне вертолёта. Он клал ладонь на грудь каждого из четверых погибших и что-то говорил. Прощался и благодарил за службу, наверное. О том, почему троим повезло, а этим — нет, у меня не было ни единой мысли, кроме: «так Боги управили». И, кажется, я наконец-то начинал чувствовать места, куда нечаянным богачам не стоило совать любопытную серую морду.

Весь полёт до Херес-де-ла-Фронтера я проспал. Тёма растолкал меня, когда самолёт уже никуда не ехал, и смолкли моторы. Вчетвером мы спустились по трапу, пройдя мимо замершего экипажа во главе с командиром воздушного судна. На земле нас ждал привычный и почти родной Раулито, который при виде Михаила Ивановича вытянулся и сделал серьёзное лицо. Хотя Тёму, вышедшего первым, он встречал какой-то звонкой местной хохмой. Мы спустились и погрузились в космолёт, стоявший прямо возле трапа — видимо, у отдельных лиц не было необходимости бить ноги даже по «зелёным» дипломатическим коридорам. Мне же это было только на руку — я ноги сбил ещё на Новгородчине, и за время перелёта они меньше болеть не стали.

Мы выходили из машины возле кафе дона Сальваторе. На улице светило яркое солнце, и было предсказуемо тепло и хорошо. Открылся задний борт, и подиум со ступеньками выехал как раз в сторону океана, поэтому его мягкое дыхание ощутили ещё в салоне. После ледяного ада днём это было просто неописуемо приятно и замечательно, невероятно, у меня аж в глазах защипало. Я повернулся к веранде и увидел всех своих. На глазах жены были слёзы, а руки она держала прижатыми к груди. Точно так же стояли рядом Лена, Мила и Бадма. За перилами скрывалась баба Дага, но судя по тому, что можно было разглядеть между балясинами — в той же позе. Лорд смотрел на нас, разинув рот, будто забыв напрочь все манеры, привитые ему чопорными островитянами в альма-матер. Рядом с ним с такими же лицами стояли Ваня Второв и Антон. Они все явно волновались за нас. Я вспомнил про четыре чёрных мешка в салоне Ка-62, которые к тёплому морю не полетели. В глазах защипало ещё сильнее.

Раздался топоток маленьких ног, и с крыльца слетели два визжащих ураганчика — Аня и Маша. Мы с Михаилом Ивановичем поймали дочерей, я традиционно подкинул свою к заходящему солнцу, только медленно, невысоко и всего один раз, а он опустился на колени и целовал Марию Михайловну так, будто не виделись они несколько лет.

Отпустив дочь, он шагнул вперёд, глядя на замеревших на веранде наших.

— Спасибо вам, родные, — громко сказал он и поклонился. Мы с Головиными повторили движение синхронно, всей шеренгой.

У Нади с утра всё из рук валилось. Стоило мужу выйти за порог — со стола будто сама спрыгнула его любимая чашка. И раскололась не как обычные глиняные, на черепки, а разлетелась вдребезги, так, что пришлось подметать, а потом мыть пол и выкидывать тряпку. Ещё и палец порезала. Глубоко. Как раз возле обручального кольца.

Серёга проснулся от испуганного вскрика Милы. Влетев в ванную комнату, откуда донёсся звук, увидел её, застывшую напротив зеркала. Которое крест-накрест пересекали чёрные трещины.

— Оно само, Серёж. Просто взяло и лопнуло, — дрожащим голосом прошептала молодая Ворона.

А с первого этажа раздался голос старой:

— Дети!

Лорд с невестой слетели по лестнице, как никогда до этого. Но баба Дага просто сидела у открытого окна, будто глядя задумчиво в садик за ним.

— Пойдёмте к Волковым в гости. Надо там быть. Накапай мне капель, Мила — душа не на месте, — попросила она.

У Лены Второвой остановились дома все часы, даже электронные, и даже какие-то невероятно модные и дорогие, настольные, которые подарил мужу очень известный часовых дел мастер. Константин Юрьевич уверял, что его подарок вечный и скорее Земля остановится, чем встанут эти часы. Гении — вообще народ самонадеянный. Но когда из рук выскользнула и грянулась об пол, осыпав ноги осколками, рамка со свадебной фотографией, которую она часто держала, вспоминая тот счастливый день, стало ясно — быть беде. Лена крикнула детей и побежала к Наде. Они как-то удивительно быстро сдружились, несмотря на не очень большую разницу в возрасте и очень большую — в социальном статусе мужей.

Женщины сидели на тёплых ступенях крыльца. Лорд подпирал плечом лимонное дерево рядом, крутя в руках бесполезный телефон — ни мой, ни Тёмин номера не отвечали. Баба Дага вместе с прибежавшей следом Бадмой, на которой не было её привычного лица, да и вообще никакого не было, сидели в теньке. Дети растерянно замерли рядом. Никто не разговаривал, словно боясь нарушить неосторожным словом висевшую тревожно-зыбкую тишину.

Вдруг голос Старой Вороны резанул по ушам и заставил вздрогнуть каждого: