Записки о Петербурге. Жизнеописание города со времени его основания до 40-х годов X X века
Шрифт:
В 1786 году в Петербурге было голодно, цены на хлеб поднялись. Правительство открыло хлебные магазины для продажи бедным по низкой цене, но директор этих магазинов Маврин оптом продал хлеб купцам и нажился на этой спекуляции. Маврин не был наказан, так как правительство в это время было озабочено борьбой с вольнодумцами, по традиции считая грабительство чиновников простительной слабостью, а свободомыслие — смертным грехом.
О роскоши русского дворянства мы говорили много, но екатерининская эпоха все же поражает воображение. Один из путешественников, представленный ко двору, отмечал, что, в отличие от Европы, здесь не только женщины, но и мужчины украшают одежду множеством бриллиантов. Азартная карточная игра была официально запрещена, однако первыми игроками столицы считались фавориты Екатерины II — Г. Г. Орлов и Г. А. Потемкин. Да и сама императрица играла с придворными в карты
Англичанин Кокс, посетивший Петербург в 1778 году, писал, что старое азиатское великолепие смешалось здесь с европейской утонченностью. Вельможи старались перещеголять друг друга в роскоши. Во время путешествий Г. А. Потемкина вперед отправлялся английский садовник с помощниками, чтобы на каждой остановке устраивать пейзажный сад в английском стиле. Знамениты кареты того времени: зеркальная карета С. К. Нарышкина; карета со сложным механизмом, купленная К. Г. Разумовским за восемнадцать тысяч рублей в Лондоне и почти сразу заброшенная — из-за тяжести ее едва могли тянуть восемь лошадей; карета К. С. Скаврон-ского, покрытая стразами. В общем, это были золотые времена для дворянства, жившего в городе Петра в свое удовольствие.
Когда по случаю открытия памятника Петра в Петропавловском соборе проходила торжественная служба и священник с пафосом восклицал, обращаясь к его гробнице: «Восстань же теперь, великий монарх, и воззри на любезное изобретение твое!», вельможа К. Г. Разумовский, тихо посмеиваясь, сказал стоявшим рядом: «Чего он его кличет? Если встанет, то всем нам достанется!»
Петербург построен руками крепостных. Они составляли значительную часть населения столицы: по переписи первой четверти XIX века почти половину. Автор записок о России А. де Кюстин заметил, что Петр I и его преемники стремились превратить столицу в грандиозный театр. Но трагическое действие разыгрывалось за кулисами, и можно впасть в заблуждение, если принять за действительность блестящие декорации русской столицы.
Часть крепостных были постоянными жителями Петербурга, но многие приходили сюда на временные работы и жили в городе по нескольку месяцев. Грандиозное строительство, развернувшееся здесь, требовало огромного числа рабочих рук. Об этих работниках писал архитектор О. Монферран: «Двадцать лет, посвященных постройке Исаакиевского собора, позволили мне высоко оценить трудолюбие этих людей. Русские рабочие честны, мужественны и терпеливы. Одаренные недюжинным умом, они являются прекрасными исполнителями. Каждая губерния поставляет своих специалистов: Ярославская — каменщиков, Костромская — плотников, гранильщики и мраморщики приходят из Олонца... Проживая здесь без семей, они селятся группами по пятнадцать-двадцать человек, каждая группа имеет свою стряпуху».
Работа была изнурительной, и нередко крестьяне умирали в Петербурге или по пути домой. Примечательна статистика 1831 года, времени, когда условия жизни работников были лучше, чем в XVIII веке: за год в столице умерло более 20 тысяч человек, а родилось лишь 6,5 тысяч. Однако население столицы неуклонно увеличивалось за счет ежегодно прибывавших работников.
Как выглядели строители гранитных берегов Фонтанки, рассказывали их современники: «...с горя и нищеты они походили скорее на мертвецов. Эти бедные люди, без пищи и крова, со смертной бледностью на лицах, едва прикрытые какими-то лохмотьями, шатались, как привидения, по улицам. Надо было иметь каменное сердце, чтобы не чувствовать к ним сострадания» (А. Г. Яцевич. «Крепостные в Петербурге»).
Их обманывали наниматели, им чаще всего не доплачивали при расчете. Не раз работники пытались жаловаться властям. Так, 7 августа 1787 года на Дворцовую площадь пришли 400 депутатов от рабочих с Фонтанки с жалобой на подрядчика Долгова. Каждую из придворных дам в окнах дворца они принимали за Екатерину II, кланялись и знаками просили принять их прошение. Императрица не приняла их, а велела разойтись. Бедные люди продолжали оставаться на площади. Тогда ближайших 17 человек из них арестовала охрана Зимнего дворца,
а остальные в страхе разбежались. Арестованные предстали перед уголовным судом «за учреждение скопа и заговора». Таких историй в летописи Петербурга десятки, и когда узнаешь их, иначе смотришь на красоту Северной Пальмиры.Крепостные составляли дворню в домах знати. Даже небогатая дворянская семья в столице держала десяток крепостных слуг. А в доме богача Строганова на его семью из трех человек приходилось 600 слуг. Дворню кое-как кормили, ничего не платили, зато и служили многие из них кое-как. Крепостные мастерицы-швеи не имели права заводить семью, чтобы не «отвлекаться от работы». Хозяин мог своей волей сослать крепостного в Сибирь.
В домах вельмож было в моде держать слуг-иностранцев. Не только французских поваров: «...не было дома (богатого. — Е. И.), в котором было бы меньше 100 слуг различного рода — негров, турок — ив особенности карликов и карлиц, которые очень в моде. В каждой комнате у дверей стоят для услуг пять-шесть пажей... турок или казаков», — писал заезжий иностранец.
В Петербурге существовали рынки, на которых продавали крепостных. «Санкт-Петербургские ведомости» дважды в неделю сообщали о предстоящих торгах: «Продается мальчик 16 лет, знающий отчасти поварное искусство», «Продается охота на 16 гончих, а если кому угодно, то при сей охоте отпускаются ловчий и доезжачий», «Продается лет 30 девка и молодая гнедая лошадь»...
В крепостных театрах петербургских вельмож было немало талантливых актеров. На одном из спектаклей в таком театре хозяин, видя, что зрители покорены актерской игрой, в упоении кричал: «Это все мои дворовые ребята!»
Замечательна история крепостной актрисы Шереметевых — Прасковьи Ковалевой. Она получила хорошее образование, обладала дивным голосом и артистическим талантом. Под псевдонимом Жемчуговой она была известна всему театральному Петербургу. В 1801 году один из самых блестящих женихов столицы, граф Н. П. Шереметев, женился на своей крепостной. Поначалу этот брак был тайным, о нем объявили лишь в 1803 году, после рождения сына. Брак «богатейшего в мире вельможи с рабынею» произвел на современников огромное впечатление. А через три года после родов Прасковья Ивановна Шереметева умерла от туберкулеза во дворце на Фонтанке.
Сын П. И. и Н. П. Шереметевых не унаследовал широты взглядов своего отца. С большим трудом друзья уговорили Д. Н. Шереметева дать вольную его крепостному А. В. Никитенко, в будущем известному историку литературы, академику Петербургской Академии наук. «Что касается свободы, я решительно против нее. Люди, подобные вам, редки, и ими надо дорожить», — заметил он, вручая Никитенко вольную.
Особую группу составляли крепостные, отпущенные на промысел в столицу. Те из них, кто сумел разбогатеть, стремились выкупиться на волю. У графа Д. Н. Шереметева, владельца 125 тысяч душ, было много богатых крепостных. Одному из них, купцу Шелушину, получить свободу помог счастливый случай. Шелушин — один из богатейших рижских купцов — не мог найти невест своим сыновьям: девушки отказывались выходить замуж за крепостных, ведь и сами они тогда становились крепостными. Тщетно Шелушин предлагал Шереметеву 200 тысяч за вольную. Граф и без того был баснословно богат. В очередной раз приехав в Петербург с подношениями для барина, Шелушин застал его за завтраком. Тот пребывал в дурном расположении духа: в городе не было устриц.
«А, Шелушин, — воскликнул Шереметев, — ты предлагал мне 200 тысяч, но я не знаю, что с ними делать. Но достань мне к завтраку устриц, и ты получишь свободу!» Шелушин низко поклонился и сказал, что устрицы уже в доме. Бочонок внесли в столовую, на его крышке Шереметев подписал вольную купцу и его семье. «А теперь, господин Шелушин, я прошу сесть с нами за стол», — заключил он.
Многие замечательные люди вышли из крепостных: художники В. А. Тропинин, Г. В. Сорока, О. А. Кипренский, архитектор А. Н. Воронихин, поэт Т. Г. Шевченко. Этот перечень можно продолжать. Но, конечно, не всем одаренным людям удавалось вырваться из неволи. А. В. Никитенко описал в дневнике встречу в одном из петербургских домов: «Мы нашли мальчика лет 14, который в маленькой комнате срисовывал копию с картины Рубенса. Копия прекрасная... Это крепостной графа Головкина. Я говорил с ним. В нем определенные признаки таланта; но он уже начинает думать о ничтожестве жизни, предаваться тоске и унынию. Граф ни за что не хочет дать ему волю... Что будет из этого мальчика? Теперь он самоучкою снимает копии с Рубенса. Через 2 или 3 года он сломает кисти, бросит картины в огонь и сделается пьяницей или самоубийцею. Граф Головкин, однако, считается добрым барином и человеком образованным. О Русь! О Русь!»