Записки палеонтолога. По следам предков

На следующий день вечером Семенов встретил меня, загадочно улыбаясь под влиянием свежих впечатлений от самостоятельно разысканного святилища селения Камбулта, будто бы наполненного зубровыми черепами.

К святилищу Камбулты мы карабкались от базы прямо вверх. Выжженный солнцем склон с россыпями андезита и базальта был чуть прикрыт редкими побегами овсяницы, маков и кустиками барбариса. Солнце пекло невыносимо, крупные сплющенные улитки — геликсы уже забрались на теневые участки валунов.

Святилище находилось в развалинах средневекового укрепления. Это была просто небольшая комната из камня, по одной из стенок которой было уложено десятка три черепов крупных быков, коров, овец и несколько черепов восточнокавказских козлов. Терять время здесь не стоило. Произведя запись и пощелкав фотоаппаратами, мы спустились обратно. Нас неудержимо манила знаменитая пещера Олисай-Дон, или Дигоризед.

Добраться до Заделеска по узкой тропинке, вниз по правому склону ущелья Уруха, не составило труда. Приземистые прочные домики, сложенные из камня, лепились по склону один над другим. Крыша каждого строения обычно служила двориком для более высоко расположенного соседа. К северу от Заделеска, всего в двух километрах, высилась отвесная стена слоистых юрских известняков Скалистого хребта. Она была распилена по вертикали метров на 800 рекой Урухом. Мы жадно обшаривали ее неровную розовато-палевую поверхность в бинокли. Вверху на наклонных, залитых солнцем площадках и обрывах лепились курчавые сосны. Белая боевая башенка как бы приклеилась на трети высоты обрыва в небольшой нише. Немного левее и выше ее темнел треугольник наших стремлений — пещера Дигоризед. Нам редко приходилось видеть что-либо живописнее этой стены. Вокруг нас уже толпились юноши, с любопытством рассматривая наши автоматические малокалиберки и оптику. Они услужливо объясняли, что право участвовать в пиршестве имеют лишь почетные старики. Замечательной особенностью пещеры, по их мнению, бывает особая бодрость, возникающая после обильных приемов под ее сводами ячменной самогонки. Ведь ни один старик на выходе ни разу не сорвался с крутого обрыва. Чувствовалось, что и сами они были бы не прочь получить право участия в пещерном пире (рис. 18).

Миновав небольшой травянистый амфитеатр с чуть заметным источником на дне, мы быстро поднялись по крутой тропинке, вьющейся меж известковых скал. Она привела к узкой площадке над обрывом и сложенной на извести стенке, закрывающей вход в пещеру. Серые от лишайников скалы были украшены кустами можжевельника, шиповника и барбариса. Со священным трепетом мы отворили бревенчатую калитку и проникли внутрь.

Перед нами открылась высокая пиршественная зала с бурыми от копоти стенами. Грубые, низкие скамьи и такие же узенькие столы, сделанные из сырых свежерасколотых сосновых бревен, занимали ее центральную часть. За скамьями виднелся большой очаг, сложенный из тесаного камня. У задней стенки лежали две большие глыбы известняка, оборвавшиеся когда-то с потолка. Меж ними была зажата куча черепов и рогов разных копытных. Там же на сучковатой жерди висела гигантская деревянная уполовня и пук деревянных резных фетишей, низанных на мочальную веревку. Под ними стояла жестяная копилка для приношений и огромные деревянные посудины для раскладки мяса, заполненные кубками — футлярами рогов зубров. За очагом справа виднелся сплошной серый завал черепов домашних быков, зубров, оленей, уходивший в глубину темного отрога пещеры (рис. 19). На столбе перед завалом висела старая жестяная иконка с выцветшим ликом не то Николая Угодника, не то Георгия Победоносца.

Рис. 18. В стене юрских сланцев темнел треугольник пещеры Дигоризед. Фото автора, 1947.

Лежащая на жердях и бревнах огромная куча побелевших от дождей и солнца оленьих рогов, вырубленных с куском лобной кости, нависала многопудовой тяжестью над пиршественной залой. Она являла собой как бы апофеоз оленьих охот в Дигории, так как эти великолепные звери были окончательно уничтожены здесь лет сорок тому назад (рис. 20).

В целом все это напоминало трапезную каких-то фантастических троглодитов и бесподобную смесь христианско-языческих культов.

Вспоминая описание Н. Я. Динника, мы убеждались, что за 60 лет здесь почти ничего не изменилось. В переднем ряду костного завала можно было насчитать те же 19—20 черепов зубров, а то и несколько больше. Здесь же виднелись три или четыре крупных уродливых черепа «верблюдов», о которых писал великий кавказский немврод и натуралист. Эти обломанные, а местами и обрубленные топором безрогие черепа очень смахивали, впрочем, на черепа крупных оленей или лосей.

Пока мы осматривались, горная ласточка хлопотливо влетела под свод, подкармливая запоздалых птенцов. Из-под груды черепов выбралась сизо-пепельная снеговая полевка и, блеснув на нас бусинками глаз, быстро быстро полезла куда-то вверх по вертикальной стенке. В течение ближайшего получаса были слышны лишь жужжание и щелчки компуровских затворов наших фотоаппаратов.

Рис. 19. Среди тысяч черепов быков и оленей встречались черепа зубров. Фото автора, 1947.

В конце концов мы понемногу освоились и, не теряя драгоценное время, принялись за разборку костного завала меж каменными глыбами. Были сняты сверху три черепа кабанов, череп буйвола. Далее пошли вываренные черепа баранов, быков. Изредка попадались черепа оленей, косуль. Обильно пересыпанные тяжелой известковой пылью, местами слегка жирные, они чередовались с изогнутыми прутиками — символически изображавшими ярмо, с обломками полуистлевших древков стрел. Иногда звенели и исчезали в пыли выпадавшие серебряные монеты, железные наконечники стрел. Большинство их имело либо широкую плоскую ромбовидную пластинку, либо копьевидный шестигранник. Семенов быстро и аккуратно записывал и отмечал под мою диктовку вид, возраст и пол забитых животных.

Наконец из-под скалы был вытащен последний рог оленя и между камнями забит шурф. Прокопать рыхлую известковую пыль удалось лишь на 60 см, дальше саперная лопатка натыкалась на сплошную каменную плиту. Оба мы были вконец измучены впечатлениями, разборкой черепов, раскопками и остальную часть дня использовали на обследование соседних с пещерой мелких гротов по террасам обрыва.

Рис. 20. На полатях лежала груда рогов оленей. Фото автора, 1947.

В сумерках, когда мы раздобыли в Заделеске великолепной картошки, у пещеры объявился мой бакинский приятель палеонтолог Н. О. Бурчак-Абрамович. Он был как всегда совершенно бесподобен. Из-под огромного козырька допотопной кепки хитровато и добродушно щурились маленькие глазки и топорщились короткие рыжеватые усы. За широкой сутулой спиной отвисал огромный драный рюкзак и притороченный к нему обрывками шпагата спальный мешок. Из-под спального мешка в свою очередь торчала ржавая штанга гигантского циркуля, выделывая при каждом повороте хозяина сложные пируэты, явно небезопасные для окружающих. Не найдя попутной машины из Чиколы, он прошел пешком километров двадцать, собирая по пути любезные сердцу папоротники и ящериц.

Пользуясь чудесной погодой, мы разостлали свои спальные мешки прямо у источника и, поужинав, заснули сном праведников.

С помощью палеонтолога работа пошла быстрее. Мы стремились по возможности сберечь древнюю святыню. В ближайшие два дня ряд за рядом осторожно разбирались и перекладывались черепа большого завала. Изредка хрустели нежные межчелюстные кости, вываливались зубы, отпадали роговые чехлы. На некоторых черепах виднелись какие-то свежие поломы, смазанные налеты пыли. Черепа лежали рыхло. Все больше создавалось впечатление, что кто-то уже до нас переворошил эту коллекцию. Кто был это? Археолог, палеонтолог или просто авантюрный турист, разыскивавший какие-то жалкие приношения покровителю охотников — языческому Авсати или осетинскому Георгию Победоносцу — Восчерджи?! Ржавые железные наконечники стрел продолжали по-прежнему изредка вываливаться из черепов в пыль завала.

За разборкой и промерами время быстро уходило, и после второй тысячи записанных черепов было решено прервать работу. Оставалось разобрать еще немного меньше половины завала, но нас потянуло устроить разведочный поиск других коллекций.

На левом склоне ущелья, против Заделеска, виднелось небольшое селение Лесгор и развалины старого Лесгора. Обрывы Скалистого хребта были там не менее живописны, и можно было ожидать новых интересных капищ, которые носили здесь название «куфтона». Переправившись туда на следующий день, мы разыскали на току председателя сельсовета — молодого дигорца и, сославшись на распоряжение райисполкома, попросили его показать десгорскую куфтону. Молодой человек сделал это без всякого энтузиазма.

Шагая впереди, он скоро подвел нас к отвесной скале Скалистого хребта, рассеченной неглубокой щелью. Здесь у подножья валялось несколько отбеленных солнцем черепов кавказских козлов, свалившихся откуда-то сверху. Председатель начал быстро карабкаться вверх, на выступ угловой скалы. Мы с упоением лезли вслед за ним. Тропинка, чуть заметная вначале, становилась все более четкой, и через несколько десятков метров перед нами открылась очень удобная, небольшая травяная площадка, огороженная скалами. У вертикальной стены виднелся небольшой каменный заборчик, а за ним в открытой сверху расщелине — небольшая выставка: иконостас из выбеленных черепов животных. Было заметно, что куфтона уже давно не посещалась. Заборчик и нижние ряды черепов проросли высокой крапивой и сборной ежей. Не видно было и свежих приношений. Лишь подкопченный костром череп зубрихи с сохранившимся роговым чехлом и с обрывками связок, надетый на сук соснового бревна, свидетельствовал об относительно недавней гибели зверя.

Пока мы фотографировали костный завал, наш чичероне, потоптавшись, распрощался и в заключение попросил не ворошить костей, иначе, по убеждению стариков, «может испортиться погода». Не протестуя, мы пока что принялись за завтрак, вполне оценив уют площадки.

Разбор и подсчет иконостаса дал еще один череп лосихи, череп маленького зубренка, десятки черепов кавказских козлов, оленей и около сотни домашних быков, овец и коз.

Покончив с разборкой, мы попытались разыскать самостоятельно куфтону старого Лесгора в глубине щели и по окраине скальной стены. Местами на различных высотах в стене попадались уютные ниши, пещерки, полузакрытые кустами шиповника, можжевельника. В двух навесах у подножья стены нашлись, правда, две семейные куфтоны с десятком овечьих и козлиных черепов, но и только. Меж тем надвинулся туман и возможность дальнейших поисков исчезла.