Записки палеонтолога. По следам предков

Разнообразие остатков видов охотничье-промысловых животных, обнаруженных в отложениях Медвежьей пещеры, создавало уверенность в том, что древние уральцы в совершенстве владели высоким охотничьим искусством, используя по мере надобности весь набор здешних мясных и пушных зверей для пропитания и одежды. Множество косточек грызунов, мелких хищников и птиц оказалось захоронено в нижнем палеолитическом слое (бурого суглинка) в результате хищничества филинов и сарычей. Совы, очевидно, занимали пещеру после того, как ее забрасывала первобытная орда. Из погадок филинов и дневных хищных птиц в слои попали косточки ласок, горностаев, степных хорей, степных пищух, водяных крыс, обских и копытных леммингов, белых куропаток, рябчиков, тетеревов. Единичные косточки рыб принадлежали хариусам, которых тоже ловят наши филины ночью на перекатах.

Рис. 25. У перекатов, в опытах ловились хариусы и огромные щуки. Фото автора, 1963.

Орудий каменного века археологи обнаружили в общем немного. Инвентарь был беден, относится он к верхнему палеолиту, — таково было их общее заключение.

Между тем анализ видового состава остатков животных из палеолитического слоя суглинков все более убеждал нас, что обстановка эпохи верхнего палеолита была на севере Урала совершенно иной, чем ныне. Ведь в темнохвойной многоснежной тайге современного типа не могли бы жить степные хори, степные пищухи-сеноставки и быстроногие сайгаки. Не было бы условий в сплошной тайге и для мамонтов, бизонов и лошадей. Послеледникового рыхлого многоснежья в Приуралье совсем не мог переносить даже волк, который стал проникать сюда вновь из тундры с севера и из приуральских степей с юга лишь в последние годы по зимним тракторным дорогам, при начавшейся повсеместной вырубке лесов. Итак, во второй половине плейстоцена здесь расстилалась холодная степь или тундростепь, а лесная фаунистическая группировка была немногочисленна. Соболя, белки, бурундуки, бурые медведи ютились где-то по лесистым ущельям внутри горной системы и по приречным лесам. Зато некоторые звери — пещерный медведь, пещерный лев, мамонт, носорог, лошадь, овцебык и сайгак — были вытеснены с Северного Урала в конце последней ледниковой эпохи. Их место заняли лесные животные, приспособленные к лесной среде и многоснежью.

Современная таежная группировка зверей Северного Урала содержит лишь часть уцелевших крупных видов былого. Это северные олени, лоси, бурые медведи, лисицы, росомахи и заново появившиеся волки. Относительно недавно — в последнем тысячелетии — сюда проникли с запада лесные куницы, а в 50-х годах XX в. были завезены речные бобры и ондатры.

* * *

Через месяц, вдоволь накормив комаров и набрав изрядно костей в нашу коллекцию, мы возвращались обратно. Спускаясь по Малой Печоре, мы посетили Канинскую пещеру, которая расположена на 47 км выше устья Уньи. Она была уже раскопана В. И. Канивцом в предыдущие годы, но и до сих пор считается священной у народа манси — зырян. Разбирая слой за слоем, археолог дотошно проследил здесь маломощные отложения эпохи железа, бронзы и палеолита. Со сменой эпох и веков менялись и видовые наборы костных остатков. В верхних слоях вековой пыли эпохи металлов оказался завал нескольких десятков жертвенных черепов бурых медведей. В слое эпохи бронзы и раннего железа собрано более 6 тысяч костей и косточек других зверей, преимущественно лосей, северных оленей, бобров, зайцев, белок, куниц, выдр, росомах, песцов, волков, лисиц, водяных крыс. Среди косточек птиц преобладали остатки белых куропаток, гусей и глухарей. В средневековых слоях этой пещеры было найдено и несколько обломков бивней мамонтов со следами обработки. К сожалению, это отнюдь не значило, что наш волосатый слон дожил на Урале до нашей эры. В самом нижнем слое оказалось несколько десятков костей северного оленя, зайца, бурого медведя, барсука, песца и единичные — лося, бизона, овцебыка.

Для будущего палеонтолога Ирочки Кузьминой поездка в верховья Печоры не прошла бесследно. Она сумела объединить в коллекциях Зоологического института Академии наук сборы археологов и геологов и из серии пещер, обнаруженных по ущельям притоков Печоры — речек Уньи, Илыча, Подчерема. В результате обработки обильных материалов в 110 тысяч определимых костей и их фрагментов составилась довольно целостная картина истории фауны млекопитающих с плейстоцена до наших дней в районе Северного Урала и Печорского заповедника. Подробная и тщательно выполненная работа была успешно защищена исследовательницей в качестве кандидатской диссертации. На огромном материале Кузьмина убедительно показала смену тундрово-степной фауны плейстоценового Приуралья на таежную, лесную в конце плейстоцена, начале голоцена. Будущим исследователям природы Урала знакомство с печатной работой И. Е. Кузьминой (1971) будет безусловно необходимо.

В пещерах Партизанской долины

Уссурийский край — Приморье, таинственные хребты Сихотэ-Алиня — влекли меня еще в детстве, с тех пор как были прочитаны книги Н. М. Пржевальского, Н. А. Байкова и К. А. Арсеньева.

Сопки, маньчжурская и уссурийская тайга, непроходимые дебри, могучие кедры и ильмы, скалы, увитые диким виноградом, журчащие горные потоки, огромные кабаны и коварные тигры, бронзовые фазаны — все это будоражило воображение, увлекало своей дикой неизведанной прелестью. Однако, только будучи уже студентом, мне удалось впервые побывать на самом юге Приморья и прожить несколько солнечных дней на берегах бухты Витязь и бухты Горшкова, охотясь на нерп, косуль и пантачей пятнистых оленей.

В 20-х годах здесь, на полуострове Гамов мыс, группой пионеров-энтузиастов Приморья было организовано первое артельное промысловое хозяйство по разведению пятнистых оленей. Полуостров был перегорожен металлической сеткой, высотой в 4 м и длиной в 14 км. Хозяйство с 2000 оленей нужно было охранять от браконьеров и от хищников — волков и тогда еще нередких барсов и даже тигров. Двухнедельное пребывание там в гостях у артельщиков и пантовка оставили памятные впечатления на всю жизнь.

* * *

Пещерами Приморья, их палеонтологическим исследованием мне удалось заняться вплотную только в 60-х годах. Уссурийский край, как его раньше называли, это мечта каждого биогеографа. На основе анализа современных ареалов видов создано немало гипотез о путях формирования его флоры и фауны. Странная смесь тропических, северных и реликтовых животных и растений объяснялась спекулятивно и просто. В условиях сравнительно теплого климата, разнообразного рельефа и влияний прилегающих с севера, запада и юга участков сибирской, монгольской и китайской фаун и флор мозаичность здешних биоценозов казалась естественной. Не было только документальных — палеонтологических — фактов, подтверждающих гипотезы зоогеографов.

Эти факты пришли довольно неожиданно из долины Сучана. Владивостокский любитель-краевед Е. Г. Лешок увлекся в 60-х годах поисками и исследованием пещер. Получая о них сведения от местных жителей, Ефрем Гаврилович неизменно залезал сам в каждую обнаруженную щель, прокладывая себе путь лопаткой и кайлушкой, тщательно собирая при этом находимые кости и артефакты.

Так, им была открыта и впервые обследована небольшая пещерка близ села Екатериновка в известняковом массиве правого борта Сучанской долины. Отсюда до берега моря и порта Находка было всего 15 км и 200 км по шоссе до Владивостока. Расчищая отложения днища и замытые ниши стен, неутомимый краевед вскоре набрал сотни две тяжелых обломков трубчатых костей, зубов и челюстей каких-то крупных зверей. Переправив эти первые сборы в Приморский филиал Географического общества во Владивосток, Лешок рассказал о своих находках председателю Филиала профессору А. И. Куренцову. Выдающийся дальневосточный энтомолог, краевед и зоогеограф Алексей Иванович сразу же понял научную ценность этих сборов и вскоре отослал их на определение мне в Ленинград.

Уже беглый просмотр присланных костей показал их большую ценность для науки. Там были плечевые кости огромных бизонов, два зуба мамонта, массивные кости ног лошадей, обломки рогов оленей и лосей, обломки челюстей волков и пещерных гиен. Наиболее интересным при этом оказался тот факт, что многие кости были явно погрызены хищниками и грызунами, а перед этим разбиты искусственно в эпоху каменного века. Следовательно, пещера была обитаема палеолитическим человеком! Все это и послужило причиной для моего появления в долине Сучана летом 1967 г. в сопровождении Ефрема Лешка и группы студентов Политехнического института Владивостока — будущих спелеологов.

В погожий августовский день мы высадились из поезда на разъезде Екатериновка. Широкую долину окружали покрытые дубовым лесом, кустарниками и высокотравьем, насыщенные зеленью пологие сопки. Дальние хребты мягко терялись в голубой дымке. Местами выступали сероватые обрывы известняковых скал. На юге, у моря, близ устья Сучана вздымались два утеса, похожих на пирамиды. Эти горки — близнецы «Брат» и «Сестра», — как бы искусственно посаженные в конце Партизанской долины, вероятно, когда-то возвышались среди морских волн.

Нагретый воздух плавными волнами перемещался на полянах между дубовых и ореховых рощ. Узкие тропинки вились по склонам холмов среди зарослей разноцветных мальв, голубого цикория и гигантских колокольчиков. Около лужиц на влажную глину присаживались временами великолепные темно-зеленые бабочки хвостоносцы и светло-желтые аполлоны.

Мы разбили лагерь у живописной гигантской глыбы изъеденного карстом известняка, названной нами впоследствии сопкой Н. М. Пржевальского. Неутомимый путешественник и разведчик всего 100 лет тому назад охотился именно здесь — в окрестностях села Владмиро-Александровского на фазанов, кабанов и тигров. В средние века эту сопку как превосходную природную крепость использовали чурджени и бохайцы. Нам же предстояло заглянуть в значительно более отдаленное прошлое.