Записки палеонтолога. По следам предков

В наши дни Кизеловская пещера находится примерно на высоте 70 м над руслом ручья. С эпохи обитания медведей речка Кизел, очевидно, врезалась на этом участке по крайней мере на 60—65 м. Что это было действительно так, показывает наличие костей выдр, которые обычно ищут убежища в пустотах, расположенных на уровне либо немного выше уровня воды. Возможно, что такая сильная врезка русла была обусловлена местными поднятиями известнякового массива.

При таком толковании давних событий уже нетрудно объяснима гибель мелких зверушек. Часть их — грызуны, землеройки, кроты — могла заноситься в пещеру полой водой, когда вход оказывался ниже уровня потока и в участке входа крутилась воронка водоворота. Другая часть подземных зверушек — соболя, куницы, ласки, а также кроты и мышевидные грызуны — могла просто проваливаться в первую залу с потолка по щелям в известняке. Они гибли либо при падениях, либо от голода, когда вход был уже засыпан. Летучие мыши и при нашем посещении залетали в смежные узкие щели в стенке известняковой скалы, забираясь, очевидно, в какие-то смежные внутренние пустоты.

Рис. 22. Механизм гибели зверей в Кизеловской пещере.

1 и 2 — уровни воды в межень и при паводке.

Тем не менее накопление большей части собранных нами костей и косточек относилось к эпохе жизни и гибели пещерных медведей. По анализу радиоуглерода в их костях эта эпоха отстоит не менее чем на 18 тысячелетий. За это время все мягкие части туш и тушек, связки, шкуры и волосы истлели все без остатка. Истлели и все остатки древесины, которые тоже заносило в пещеру.

Итак, на Среднем Урале нам удалось познакомиться с особым довольно редким типом пещер, промытых водой снаружи во внутрь. Пещеры этого типа оказывались своеобразной смертельной ловушкой для заселявших их животных, ловушкой, значительно более опасной, нежели пещеры более обычного — устьевого типа, т. е. промытые изнутри.

Карликовый пещерный медведь Кизеловской пещеры оказался особым видом, который был описан еще академиком А. А. Борисяком под именем российского пещерного медведя. Два черепа этого медведя были переданы в геологический музей Пермского университета, а собранный полный скелет дополнил коллекцию Зоологического музея Академии наук СССР в Ленинграде. На основе изучения строения скелета было доказано, что это особый вид, отличный от большого пещерного медведя Европы, Кавказа и Урала. По степени развития «пещерных» признаков он превзошел своего гигантского собрата.

В Медвежьей пещере. Летом 1961 г. я и моя помощница И. Е. Кузьмина приняли участие в археологической экспедиции на Северном Урале. Археолог В. И. Канивец и геолог Б. И. Гуслицер вели в верховьях Печоры и Уньи исследования пещер и их отложений, обнаружив там развитый поздний палеолит.

От Сыктывкара до поселка Курья на верхней Печоре нас доставил неизменный выносливый биплан ПО-2. Три следующих дня мы добирались на двух лодках до лагеря археологов — километров на 180 вверх по Печоре. Десятисильные подвесные моторы «Москва», закрепленные на легких тесовых плоскодонках, преодолевали один за другим бурные обмелевшие перекаты. Наши проводники, егеря Печорского заповедника, ловко маневрировали в струях, выбирая приглубые участки русла. Местами все же приходилось двигаться на шестах и вылезать за борт в обмелевшие хрустальные струи, проталкивая лодки по крупному розоватому галечнику. Залитые солнцем плесы, обрамленные у берегов плотными темно-зелеными зарослями голого подбела, зубчатые опушки пихтово-еловой тайги были прекрасны и бесконечно сменялись в неповторимом разнообразии (рис. 23). На перекатах плескались бойкие хариусы, хватая на лету мух и бабочек, а вечерами из глубин омутов, как ракеты, взлетали над гладью вод пудовые семги. Напуганные шумом моторов, разбегались по воде в забитые свалившимся лесом старицы выводки крохалей, гоголей и хохлатых чернетей. Но вот и долгожданная встреча в палаточном лагере археологов. Он стоял на низкой пойменной терраске под сенью елей и берез, уже беззастенчиво ободранных на растопку костра. Начальник экспедиции Коми филиала Академии наук Вячеслав Ильич Канивец дает любезное указание своим помощникам устроить нас поудобнее на свободной жилплощади — в просторных палатках.

Археологи обосновались здесь солидно. Три большие плоскодонные расшивы, оборудованные под рульмоторы, доставили сюда необходимое экспедиционное снаряжение. На речке против лагеря чуть ниже переката были выставлены четыре «кораблика» для ловли серебристых хариусов. Эти бойкие красавцы нет-нет, да и садились на крючки, сдобренные двумя-тремя перышками или кусочком марли. В жареном виде и в ухе хариусы были превосходны и значительно оживляли обычную тоскливую экспедиционную мешанину из подручной крупы, свиной тушонки и клеклых макарон.

Рис. 23. На плесе в верховьях Печоры. Фото автора, 1963.

Уже на следующий день тучи комаров облепили нас под пологом вековых пихт и елей, как только мы двинулись от палаток к Медвежьей пещере. До нее от реки было метров двести. На подъеме ко второй террасе сквозь чащу берез и пихт показался обрыв серой скалы, и в ней — темное полулуние устья пещеры. Вертикальная 20-метровая стена известняка была живописно увенчана по верхнему краю пихтами, кедрами и соснами (рис. 24). Ниже шел довольно крутой склон высотой 20—25 м в виде осыпи шатких известняковых глыб и дерна. Десять молодых рабочих-лаборантов выбирали ножами квадраты рыхлой породы у входа в пещеру. Большой раскоп был углублен уступами уже на 2.5 м и местами дошел до скального дна. В его стенках тут и там торчали обломки рогов северных оленей, косточки песцов и зайцев, обломки челюстей и зубы пещерных медведей, кости лошадей, овцебыков, мамонтов. Наметилось два горизонта накопления осадков: бурого суглинка внизу и серого — вверху.

Изредка то один, то другой рабочий с восторгом тащил Канивцу на осмотр древние артефакты: кремневые отщепы, ножевидные пластинки, скребки. Обломки костей и мельчайшие косточки грызунов — леммингов, полевок — тщательно собирались по горизонтам и квадратам и после просушки паковались в шифрованные мешочки. Наиболее эффектные образцы артефактов премировались в конце рабочего дня банкой сгущенки — традиционного лакомства туристов. Ира Кузьмина была без промедления усажена за предварительное освоение палеонтологического материала.

Из прохладного сухого устья пещеры открывался, между тем, вид на темные леса левобережья Печоры. В пещере было уютно и даже не кусали комары. Ширина входа составила 12 м, при высоте 3 м и глубине грота 20 м. Норма в 240 м² на 8—10 человек орды была не так уж плоха. Надев брезентовые костюмы, рукавицы и подвязав берестяные наколенники, мы поползли с одним из рабочих-студентов по острым обломкам известняка, выстилающим днище первого грота, в низкий дальний лаз. Через 50 м от устья пещеры он превратился в узкий туннель треугольного сечения. Местами теперь можно было выпрямиться в рост. Своды потолка туннеля, промытого сотни тысячелетий тому назад, были влажны. Здесь на глинисто-песчаных наносах при колеблющемся пламени свеч стали попадаться разломанные черепа и кости пещерных медведей. Они лежали горизонтально или торчали местами стоймя в полном беспорядке, очевидно, снесенные сюда потоками жидкого ила и песка из каких-то обрушившихся верхних залов. Изредка встречались и полузамытые в грунт единичные кости пещерных львов, а на поверхности лежали косточки современных зайцев, глухарей и рябчиков, затащенные, вероятно, лисицами.

Общая длина внутренних ходов, по замерам геологов, составляла до 480 м. В конце концов туннель кончился тупым завалом и нам пришлось повернуть обратно. Специальных археологических раскопок в дальних ходах В. И. Канивцом не предполагалось. По соседству с Медвежьей имелись еще две пещеры, одна из них — с обрушенным потолком, другая — наполненная льдом.

Рис. 24. В стене известняка зияло отверстие Медвежьей пещеры. Фото автора, 1963.

Ну что ж, древним печорским первопроходцам, как видно, жилось здесь неплохо. Обилие крупного промыслового зверя, уют гротов, основного и близлежащих, близость чистейшей воды, наличие топлива и, наконец, широта свободных пространств, а следовательно и отсутствие вероломных соседей, — все это могло только способствовать процветанию добравшейся сюда первобытной орды. Даже в наши дни небольшая группа выносливых и сметливых людей могла бы безбедно прожить в этом таежном краю при элементарной сноровке и при простейшем снаряжении эпохи бронзы, а быть может, и неолита. Рыба — хариусы, семги и щуки — в реке, лоси, северные олени, медведи, глухари и рябчики в тайге могли обеспечить круглогодичное снабжение белковой пищей при сохранении ее в вяленом, сушеном и копченом виде. Хватило бы и витаминов — черника и брусника, грибы имелись здесь в изобилии. Непосредственно за пещерой, в небольшом распадке, я встретил на экскурсии следы и тропы лосей, а на солнечных полянах наблюдал жировку медведя, увлеченно рывшего полевок, муравьиные кучи и корневища сложноцветных и зонтичных (рис. 25). Ребята археологической группы показали и магистральную лосинную тропу через печорский перекат, километров шесть ниже лагеря.

В течение одного из последующих дней мы поочереди пробирались в дальний туннель, собирали медвежьи и львиные кости и вытаскивали их на веревке в железном корыте. Исследование нескольких сот целых костей пещерных медведей, извлеченных из дальних ходов, убедило нас, что гибель этих мирных хищников и накопление их остатков в глубинных залах пещеры шли естественным порядком — без участия первобытных охотников. Медведи (и львы) гибли там постепенно от старости и болезней, а также придавленные сорвавшимися глыбами или утопленные в спонтанных потоках воды при спячке и отдыхе. Иная картина наблюдалась в раскопе у устья пещеры. Ведь именно этот сухой и светлый грот был привлекателен для человечьего жилья, и его-то и освоили древние уральцы.

Многие тысячи обломков разбитых костей крупных плейстоценовых животных не оставляли сомнений в том, что здесь хозяйничали люди каменного века. Они раздробили кости и черепа песцов, волков, пещерных медведей, росомах, соболей, зайцев, мамонтов, волосатых носорогов, лошадей, северных оленей, лосей, первобытных бизонов, овцебыков. Неожиданно попались даже единичные кости сайги. Так далеко на европейском севере ее остатки удалось обнаружить впервые. В XIX в. северная граница обитания этой антилопы проходила на тысячи километров южнее — за безбрежными таежными лесами, которые распространились по плейстоценовой тундростепи в послеледниковую эпоху.