Записки партизана
Шрифт:
— Здравствуй, Потаповна!
К ней подошла группа молодежи — слесари батуринской бригады.
— Говорят, Шлыков подарочки получил? — спросил бригадир Миша.
— Михаил! — сердито оборвала его Потаповна. — Молод ты еще…
— Поздравь его! — с дрожью в голосе крикнул Миша. — Скажи, батуринцы поздравляют… с лакейским мундиром!..
И с этими словами Миша, а за ним и другие завернули за угол дома. Старушка стояла, не замечая дождя: она думала о Шлыкове.
Неожиданно раздался звон разбиваемого стекла.
Анна Потаповна вернулась в контору,
— Прочитай, — сказал он. — Сам не могу…
— Развязываю я бечевку, — рассказывала потом Потаповна, — руки трясутся, никак не распутаю… Развернула наконец бумажку. Большими буквами красным карандашом написано одно слово: «Иуда». Уж не знаю, как вышло: не хотела говорить, а вырвалось у меня против воли это проклятое слово!.. И сама испугалась: разве можно такое говорить? А он стоит посреди комнаты, руки опустил…
— Ничего, Потаповна… Ничего…
Анна Потаповна вспомнила Мишу-батуринца. И поняла — его рук дело.
— Мишка это! Батуринец! — сказала она.
— Не все ли равно, Потаповна, кто, — тихо ответил Шлыков. — Важно, что это свой, русский. Ведь ради них я этот тяжелый крест на плечи взвалил…
Шлыков сел, задумался.
— Все снесу, Потаповна, — проговорил он. — И подарок от господина Родриана, и этот… подарок. Все! Только бы по-нашему получилось. Только бы дожить…
Он встал, подошел к Анне Потаповне.
— Есть к тебе, Потаповна, одна просьба, — голос его дрогнул. — Видишь: по самому краешку хожу. Каждую минуту могу сорваться… Ну так вот, если не доживу до наших — а они вернутся! — и услышишь ты, что говорит кто-нибудь про меня: изменник Шлыков, предатель, — скажи тогда всю правду обо мне, все, что знаешь…
Анна Потаповна молчала. По морщинистому лицу ее потекли слезы.
— Не надо, не плачь! — сказал Шлыков. — А пока молчи, Потаповна. Иначе — конец мне.
На следующий день после банкета Анна Потаповна пришла в механические мастерские за несколько минут до обеденного перерыва.
— Ну-ка, Михаил, — обратилась она к молодому бригадиру. — Собери мне своих… Всю твою гвардию. Да только так, чтобы поговорить можно было без посторонних.
Когда после гудка на обеденный перерыв мастерские опустели, батуринцы собрались в дальнем углу полуразрушенного здания. Самого Батурина не было: его вызвал к себе Герберт Штифт.
— У меня к вам, ребята, серьезный разговор, — сказала старуха.
Батуринцы переглянулись. Они никогда еще не видели свою старую табельщицу такой взволнованной. Миша, стоявший позади всех, оглянулся, словно намереваясь незаметно отойти в сторону.
— Не первый год я вас знаю, ребята, — продолжала Потаповна. — При мне вы сюда учениками пришли. При мне начали в люди выходить. Скажу, не таясь: гордилась я батуринцами. В первых рядах шли на комбинате. Не было для вас слова «не можем». Все могли! Бывало, ночи не спали, а раз
надо — делали. Одно слово — «батуринцы»!Ребята стояли молча. Они никак не могли понять, к чему же клонит Потаповна.
— А сейчас? Что с вами стало? Будто подменили вас…
— Да в чем дело, Потаповна? — не выдержал Миша.
— В чем дело? Сам знаешь — в самовольстве. Вам одно говорят, а вы свое гнете. Все по-своему повернуть норовите. Пропадете ни за что и все большое дело загубите. Нет, ребята, умных людей надо слушать!
— Это кого же? — зло крикнул Миша. — Не Шлыкова ли?
— А хотя бы и Шлыкова, — ответила Потаповна.
— Понятно, откуда ветер дует! — засмеялся Миша. — Понятно! Не нравятся господину Шлыкову батуринцы. Иуда! Нет, пока живы батуринцы…
Миша осекся: в глазах Анны Потаповны, устремленных на него, он увидел такую тоску, что ему стало не по себе.
— Все сказал, Михаил? — голос старухи дрожал. — А теперь послушай, что я тебе скажу… Знаешь ли ты, что только по милости этого «иуды» ты на свете живешь? Думаешь, ему неизвестно, кто камень в окошко бросил! Стоит Шлыкову шепнуть — и висеть тебе на перекладине.
— Ну, это еще доказать надо!.. — смущенно пробормотал Миша.
— Нечего и доказывать: сама видела, собственными глазами.
— И ему сказала? — вырвалось у Миши.
— Сказала! Потому что знаю: Гавриил Артамоныч умрет, любые муки вытерпит, а своего не предаст. Помнишь, историю у Покатилова? Когда немецкие солдаты окружили ТЭЦ? Ведь тогда Покатилов на волосок от смерти был. А у него ни один волос с головы не упал. А почему? Потому что Шлыков спас: сама, собственными ушами слышала, как он перед Штифтом всю вину на себя взял. Своей головой рисковал, а товарищей из беды вызволил… Мало тебе этого? Да что там!.. Все мы в ноги должны Гавриилу Артамонычу поклониться за то, что по земле ходим, воздухом дышим. Он нас бережет, а сам…
Потаповна замолчала: перед ней стоял техник Васильев. Он появился неожиданно. По его виду, растерянному и удивленному, Потаповна поняла, что он все слышал.
— Ты зачем? Что тебе надо? — сердито набросился на него Миша.
— Чертеж передать… срочный, — смущенно проговорил Васильев, понимая, что пришел некстати.
Миша отвел Васильева в сторону.
— Эх вы, вояки! — Анна Потаповна вздохнула. — Сказала вам, чтоб без посторонних! А вы даже этого сделать не могли…
— Не беспокойтесь, Потаповна, — успокаивал ее один из батуринцев, молодой слесарь Гриша. — Васильев никому не скажет! Свой человек…
— Ну, сказанного не воротишь!.. Вот что, ребята, у меня к вам еще дело есть: Свирид Сидорович Лысенко приказал, чтобы завтра в обед все комсомольцы пришли в подвал гидрозавода. Миша знает куда… И подумайте, о чем я вам говорила…
На следующий день в обеденный перерыв Лысенко заглянул к Вале: ее маленькая радиостанция разместилась в укромном уголке громадного, заваленного хламом и мусором подвала гидрозавода. Около Вали сидел Миша-батуринец.
— Ты зачем здесь? — строго спросил его Лысенко.