Записки переводчицы, или Петербургская фантазия

— Треха абсолютно прав, — философски заявил Василий. — Либо не нужно начинать, а уж начали — доведите до конца. Считайте, что у нас экскурсия, потому что в настоящий момент мы с компаньоном проживаем в здании монастырской гостиницы, памятнике архитектуры ХIX века. А наше с ним темное прошлое и смутное настоящее не имеют к вам никакого отношения. Поскольку мы с вами живем, так сказать, в разных плоскостях, я стану вашим... — он прищурился, — гидом из параллельного, незнакомого вам мира, который тем не менее реально существует. Бомж, цыган, художник — разве это не иррационально по определению?

— А откуда вы пришли: из прошлого или вы гость из будущего?

— Из настоящего, мадам! Я не верю ни в прошлое, ни в будущее и представляю себе время как огромную катушку ниток, нанизанную на стержень нашей жизни. Витки повторяются, и в одну реку можно войти дважды и трижды — сколько позволят. Поверьте моему опыту, я тут насмотрелся кое-чего интересного...

— О! Вы путешественник во времени?

— Мы все путешественники. Сейчас будет первый сюрприз.

Мы бодро прошагали еще пятьсот метров. Я немного волновалась (как будто нашла под елочкой долгожданный подарок). Меня до краев переполняла благодарность за исполненное желание, хотя, честно говоря, я не знала, что теперь со всем этим делать. Оставалось только идти и незаметно косить краешком глаза на Василия, до смешного похожего на помолодевшего Деда Мороза с черной, чуть посеребренной бородой. Сходство удачно дополнял туго набитый мешок, от которого пахло ванилью и корицей. Счастливый Треха-Квадрига трусил рядом (видимо, изображая тройку коней), время от времени задирал морду и расплывался в феноменальной улыбке. При этом брови-бугорки подпрыгивали чуть ли не до холки.

Мы завернули за угол, и внезапно появился облупившийся старый дом, на две трети скрытый деревьями и кустами сирени. В нем не было ничего выдающегося — самая обычная, типовая постройка своего времени. Окна первого и второго этажей были заколочены, а в раструбе ржавой трубы голуби вили лохматое гнездо. Молодая березка вскарабкалась на крышу и свесила ветки до круглого чердачного окна. Грустный, притихший вид придавал дому таинственность: по каменным ступенькам бегали солнечные зайчики, между плит белели нежные звездочки ветреницы. Больше всего восхитила старинная медная колотушка, висевшая у входа на толстой цепочке.

— Нравится? — Василий снисходительно улыбнулся. — А теперь скажите, что кажется вам здесь странным?

— Ну-у, я не знаю... — И вдруг меня осенило: — Тишина! Простите, здесь же рядом трасса и супермаркет «Лента» — вот за этими кустами! Разве так бывает?

— Ничего странного, обычная ловушка во времени. Мы с Трехой здесь лишь нечаянные поселенцы. Я крышу потихоньку перекрываю, он вдохновляет и утешает. Конечно, настоятельница от шерстяного компаньона не в восторге, но сделала исключение! Берите молоток и стучите — там живут воспоминания, должны отворить...

Я помедлила.

— Да не бойтесь, этот молоток я нашел и повесил — этакая инсталляция.

— Ведь в каждом старом здании есть тайны!

— Отчасти вы правы: здесь в восемнадцатом году держали противников закрытия храма. Хотя мученики, как известно, спят сном праведным, и их души вы здесь, точно, не встретите.

— А чекисты? Они могли стать призраками?

— Да еще какими злющими! Я про них забыл, однако вы не волнуйтесь: этим — дадим особо решительный отпор. Входите! Не заперто. Это лишь обряд посвящения.

Я трижды стукнула молотком, звук гулко разнесся по пустому дому, и дверь мягко открылась. Впереди был длинный полутемный коридор. Слева и справа зияли остовы дверных коробок. Солнце проходило сквозь щели в деревянных щитах, и золотые лучи, в которых плясали пылинки, косо прочерчивали пространство. Со стороны коридор напоминал старый рояль, в котором выломаны клавиши, но почему-то уцелели золотые струны. Вверх, на второй этаж, вели остатки лестницы с провалившимися ступеньками. Дыры были небрежно прикрыты паркетными досками с прибитыми поперечинами. Я немножко замялась, не решаясь вступить в солнечный лабиринт: мне вдруг показалось, что впереди под лестницей мелькнула легкая тень...

Василий покачал головой:

— Не бойтесь — это просто игра света, потому что качаются ветки деревьев. Ну что, сами подниметесь по такой лестнице? Квадрик и на трех влезал.

— Боюсь, я не смогу конкурировать с вашим компаньоном: две ноги — это все равно не три.

— Полезли? А впрочем, вы, кажется, в прошлом году ножку сломали?

Он подхватил меня на руки, поднял высоко над полом — на секунду почудилось, что я взлетаю, — и зашагал вверх по ступенькам.

— Надо же! Мне кажется, что я несу воздушную фею. А вы действительно ничего не весите, как положено Бересте. Вы фея, признавайтесь? Чего молчите, Анна Александровна? Неужели никто не носил на руках такую хорошую женщину?

— Почему же? Игорь носил. Но давно это было.

— А это кто? Ваш начальник? — прищурился янтарный зрачок. — Видел я, как он в буфете с вас глаз не спускал.

— Это он с вас глаз не спускал, потому что любопытный. А Игорь — мой муж, он умер.

— Извини, Александровна! А можешь глаза закрыть? Я хочу удивить и поразить.

Через минуту меня аккуратно поставили на пол и тихо шепнули:

— Раз, два, три — смотри!

Я стояла в центре странного круглого зальчика под самой крышей, окруженная невероятной, сказочной жизнью. Наверное, такой она будет после конца света, когда цикл начнет раскручиваться заново: ни одного человека на всей планете, только ангелы, за которыми следуют невиданные звери и птицы. Голубой носорог с мудрыми человеческими глазами стоит на радуге, а под ним красный бык раздвигает волны широкой грудью и держит на рогах солнце. На другой картине море соединилось с небом и через морские ворота, на которых сидит ангел, свесив ножки, плывет чудовищная и фантастически прекрасная Чудо-юдо рыба кит. На спине у нее пасется золоторогий олень, и крохотные существа с прозрачными крылышками стайками летят куда-то туда, где солнце садится в море.

— Это монады, — охотно пояснил Василий. — Такие же изящные, как ты. И прозрачные, как стекло, сердце и душу видно насквозь.

— Вы мне льстите, если так думаете. Боюсь, эта прозрачность — оптический обман. Надеюсь, что меня не видно насквозь: простота, знаете ли, хуже воровства, — недовольно сказала я.

И вдруг увидела необыкновенную картину, рядом с которой остальные померкли.

— И там монады! — вырвалось у меня. — Боже, какой золотой цвет! Как красиво! Что эта за картина?

— Называется «Возвращение в Эдем».

Сквозь закат, повернувшись спиной и не обращая никакого внимания на зрителей, ангел и единорог входили в сосновый лес, который художник превратил в золотую чащу. Ангел положил руку на шею единорогу, тот доверчиво прижался к его ноге...

— Единорога отчасти с Трехи рисовал, потому что настоящие единороги — звери очень серьезные и свирепые, а мне хотелось доброты и нежности.

— Вы их что, видели?

— А как же!

— Прекратите!

— Не прекращу! На закате поднимемся на чердак и я покажу место, где в это время открывается проход в неизведанное: сверху отлично видно.

— Там можно увидеть только Фонтанку.

— И что? Это вы видите Фонтанку, а они приходят поболтать со сфинксами и на вечерней заре пьют воду.

— Бедняги! Они же отравятся...

— Щас вам! Единорогу достаточно только посмотреть на сильнейший яд, чтобы его обезвредить. Стоит им дотронуться до воды, как она становится хрустально чистой. А потом из речных глубин появляются морские кони — гиппокампы — и резвятся среди розовых от солнца волн. Знаете как красиво!

— Н-не знаю...