Записки прижизненно реабилитированного
Шрифт:
— Ребята, сколько хотите?
Ответ был неопределенным:
— Теперь нам надо не только на опохмелку, но и на бутылку к обеду!
Рабочие получили 50 рублей на две бутылки «Московской особой» из расчета 21 рубль 70 копеек за бутылку, остальное на закуску. В дальнейшем дань взималась еженедельно.
Практика поборов с заведующих палаток отражала положение дел в теневой экономике в целом. На первый взгляд ее развитие нс требовало больших затрат, необходимых для капитального строительства, приобретения станков и оборудования, покрытия накладных расходов и организации системы торговли. Такая иллюзия создавалась в силу того, что товары производились на существующих государственных предприятиях и реализовывались через готовую торговую сеть. Организация подпольных цехов также стоила относительно недорого.
У палаточников назревало недовольство своим финансовым положением, В конце концов они обратились к Кохмашоку с просьбой об увеличении процента, который отчислялся им за продажу «левого» товара. Последовал отказ. В возникшем конфликте Сурков принял сторону палаточников. Он говорил шефу:
— За кусок, который ты отстегиваешь, торгаши не будут пахать и стараться продать свой товар. Им это не надо. Заведующие ищут и, будь уверен, найдут «левый» товар на стороне. Торговая сеть заработает не на тебя. Продукция залежится, пойдут убытки. Ребят надо заинтересовать в работе и заставить держаться за товар синдиката. Прибавь процент, Семеныч!
— Я потратился на разрешение открыть палатки. Теперь приходится откупаться от ревизий. Это стоит больших денег! — возражал Кохманюк.
— Давай прикинем, — предложил коммерческий директор и выложил готовые расчеты. Из них следовало, что синдикат за счет увеличения реализованной товарной массы покроет расходы на повышение доли в доходах палаточников и получит прибыль.
Михаил Семенович понимал, что Сергей Сергеевич прав, но категорически отказался принять его предложение. Он не мог перенести, что разумный план исходит от Суркова. Глава синдиката чувствовал, что его отступление повысит авторитет Сергея Сергеевича. Мешала согласиться и жадность.
Сурков попытался объяснить Кохманюку суть дела по-другому:
— Семеныч, пойми, людям надо дать жить. Они за это тебе все сделают!
— На… нищих, Бог подаст, — последовало в ответ. Надо отдать справедливость такту и воспитанности Кохманюка и заметить, что подобную словесность он позволял себе лишь в минуты чрезвычайного душевного волнения.
Поняв, что ему не удастся убедить шефа, коммерческий директор начал действовать. Договорившись с палаточниками, он провел атаку на главу синдиката. Выбрав момент, когда тот готовил для передачи в торговые точки партию медных брошек, изготовленных в подпольном цехе, Сурков как бы между прочим спросил:
— Семеныч, а какой процент пойдет торгашам?
— Как всегда, десять процентов, — не подозревая, что сейчас начнется буря, ответил Кохманюк.
— Это не пляшет!
— Что?!
— А то, что слышал! Торговля будет оставлять себе не менее двадцати процентов. Не согласен, не надо. Обойдутся без твоего товара. А ты ищи дураков в другом месте, — пояснил Сурков.
Михаил Семенович понял, что в синдикате существует организованная оппозиция. Как оказалось, она охватывала более 90 процентов торговых точек. Все они объявили полный бойкот товарам, предлагаемым Михаилом Семеновичем. Его предприятие затрещало по швам. Кохманкж был вынужден удовлетворить требования об увеличении доли торговцев в доходах. Одновременно он решил избавиться от Суркова. Задача относилась к числу сложных. Рядового сотрудника можно было уволить или подвести под монастырь, то есть под ревизию, следствие и суд. Этот способ расправы для коммерческого директора не подходил. Он знал слишком много. Приходилось ждать удобного случая. И случай представился.
5. Судный день
В начале сентября 1951 года в кабинет Кохманюка вошел инструктор райкома партии Гладкошерстный Стадий Кузьмич и секретарь партийной организации ОРСа Крыса Сидор
Аронович. Гладкошерстный был мелкой сошкой и не пользовался авторитетом у Михаила Семеновича. Глава подпольного синдиката имел поддержку у «первого» и мог позволить себе не считаться с инструктором. Не предложив гостю сесть, Кохманюк спросил:— Что у тебя?
— У меня все в порядке, а в вашем ОРСе засели враги, — ответил Гладкошерстный и, не дожидаясь приглашения, удобно расположился в кресле. Присел и Крыса.
— Какие враги? — удивился Михаил Семенович.
— Лютые! — произнес Сталии Кузьмич. — Вот сигнал от органов. — Инструктор протянул Кохманюку письмо, поступившее в районный комитет КПСС из МГБ СССР.
Михаил Семенович трижды прочел письмо, два раза про себя и один раз вслух. В письме в эпическом стиле сообщалось, что, как установлено органами МГБ СССР, Федотова Т., приходящаяся приемной дочерью сотруднику ОРСа коммунисту Суркову С.С., является развращенной Западом отщепенкой и женой врага народа. Муж Федотовой Т. разоблачен и обезврежен органами МГБ СССР как шпион и изменник Родины. Сурков С.С. проявил преступную политическую близорукость, не разглядел падения дочери, не оградил ее от тлетворного влияния Запада и способствовал вражеской деятельности, допустив ошибки в воспитании. В заключение указывалось на необходимость повышения бдительности и говорилось, что преступница разоблачена, получила по заслугам и осуждена на пять лет. Определенных рекомендаций, как поступить с Сурковым, не давалось. Назывались лишь его ошибки.
— Какие будут мнения? — произнес Кохманюк, закончив чтение, и, не дожидаясь ответа, сказал: — Я считаю, что Суркову не место в КПСС! Ему не место и в нашем передовом коллективе, — добавил Михаил Семенович печально, но с твердостью.
— Поддерживаю и одобряю! Мнение руководителя ОРСа абсолютно правильное, — заявил Гладкошерстный, словно он председательствовал на собрании. Крыса кивнул головой в знак согласия.
— Будем считать, что вопрос об исключении Суркова из партии и его увольнении с работы согласован с райкомом, — подвел итог Кохманюк.
— Да, согласован, — подтвердил инструктор, — хотя его никто не уполномочил решать судьбу Суркова.
Разговор был окончен, но Гладкошерстный не уходил. Он ждал от Кохманюка благодарности за поддержку. На конверт с деньгами инструктор не рассчитывал, он на это не вышел чином, но на дефицитный товар надеялся. Охваченный радостью, что теперь может извести коммерческого директора, Михаил Семенович забыл про Гладкошерстного. Тот кашлянул. Моментально поняв, в чем дело, Кохманюк сказал:
— Стадий Кузьмич! На складе есть китайские жилеты из верблюжьей шерсти «Дружба». Я сейчас позвоню, чтобы тебя отоварили.
Проводив инструктора, Михаил Семенович вызвал Суркова. Ему не терпелось унизить своего недруга. Как только тот вошел в кабинет, Кохманюк произнес многозначительно:
— Ну и дел же ты натворил!
— Мои дела с тобой общие, — неопределенно ответил Сергей Сергеевич. По мерзкой улыбке Михаила Семеновича он понял, что случилось что-то необычное.
— Ты меня в свои грязные антисоветские дела не впутывай! — завизжал Кохманюк. Ответ Суркова сбил его с толку и напомнил, что коммерческий директор знает про синдикат все. — Моя дочь комсомолка и учится музыке в Гпесинском училище. А твоя где? Где? Родине изменила!
— Ты опозорил наш коллектив и ответишь за это, — сурово сказал Крыса, желая показать свою значимость. — Сурков, мы рассмотрим твое персональное дело на партийном собрании.
Сергей Сергеевич понял, что оказался на краю пропасти.
Собрание с повесткой дня «1. Персональное дело коммуниста Суркова С.С. 2. Разное» состоялось через два дня. Народу в низком и длинном, как кишка, зале набилось до предела. Председательствовал Крыса. Он дал слово представителю райкома партии. Это был не инструктор Гладкошерстный, а сам третий секретарь райкома, ведающий идеологическими вопросами, Матвей Иванович Ушастый. Он лично приехал на собрание в ОРС ввиду важности дела. Ушастый сообщил о сигнале, поступившем из органов, и изложил содержание письма. На партийную организацию ОРСа, сказал он, легло пятно позора, и коммунисты должны решить, могут ли оставаться такие люди, как Сурков, в рядах партии. Затем Ушастый опустился на свое место в президиуме, скромно заявив при этом, что он не уполномочен вести собрание.