Записки провинциальных сыщиков

Сообразив виденное мной и сообщенное ямщиком, я пришел к убеждению, что тут дело неладно. Но, чтобы не дать следователю заметить мое сомнение и подозрение, я выразил ему искренне соболезнование по поводу такого несчастья и сейчас же послал своего десятского в деревню Нечаевку с приказанием старосте оказать самое быстрое и усердное содействие розыску злоумышленников. Я распорядился, чтобы нарядили для этого верховых и в случае поимки преступников представили их в Никополь под строжайшим караулом. Потом разыскавши и собравши все вместе, мы со следователем сели на перекладную и поехали в Никополь. Дорогой я сказал Кречету, что по приезде в Никополь я только выпью чаю и сейчас же сам пойду в деревню Нечаевку, и просил описать приметы злоумышленников и платья их.

Но он мне на это ответил, что тогда сильно испугался и решительно ничего не помнит, тем более что на дворе было еще темновато, а эта катастрофа произошла очень быстро, почему он и не успел заметить злоумышленников. При этом он просил меня в тот же день послать с нарочным письмо к доктору Гарину, не особенно утруждать себя пространным дознанием по этому делу, а только составить протокол осмотра и с нарочным отправить его в суд.

Оттуда, мол, будет командирован следователь для производства следствия и, таким образом, они уже расследуют все детали этого дела с помощью его, Кречета. Я согласился с его мнением, сказав, что действительно так нужно поступить, чтобы не испортить дела, и мы по приезде в Никополь расстались.

Передав жене всю эту историю со своим мнением и напившись чаю, я поехал в деревню Нечаевку, предупредив жену, что ежели я сегодня не ворочусь, то, значит, я заеду к своей двоюродной сестре, живущей от этой деревни верстах в пятнадцати.

Приехав в деревню Нечаевку, я еще застал своего десятского, которому приказал сообщить дома, будто [я] напал на след злоумышленников, а сам поехал дальше. Между тем я полагал, что так как буду иметь дело с самим судебным следователем, то нужно на случай неудачи принять относительно себя все меры предосторожности, – по пословице: «Не суйся в воду, не спросясь броду». Я поехал прямо в Екатеринослав, явился к исправнику и обстоятельно все доложил ему, причем высказал свое подозрение, что все это устроил сам Кречет, и уверенность, что мне удастся доказать это фактически с разысканием даже денег. Исправник, выслушав все это, сейчас же, хотя уже было более девяти часов вечера, повез меня к губернатору.

Губернатор принял нас, вполне согласился с моим мнением и послал нас к прокурору для доклада об этом деле. Мне он сказал: «Вас же прошу поторопиться с производством этого дела». А так как я доложил ему об опасности быстрого командирования следователя, которое может испортить и прекратить все мои расследования, то он, обращаясь к исправнику, сказал: «Попросите прокурора не торопиться посылкой следователя, а его лично попросите завтра утром [прийти] ко мне». Мы с исправником прямо от губернатора отправились к прокурору и, на мое счастье, застали его дома.

Он выслушал все подробно и предложил немедленно отправляться и произвести самое тщательное расследование, пользуясь широчайшим образом статьей закона, где говорится, что чины полиции в отсутствие следователя располагают его правами. От прокурора исправник пригласил меня к себе ужинать, а после ужина я выехал обратно в Никополь.

Дорогой я узнал, что письмоводитель Кречета проехал на почтовых лошадях в Никополь за день до приезда его самого и что вещей у него было далеко немного, так что, по моему мнению, и это обстоятельство имело большое значение. Ямщик с предпоследней станции перед Никополем, везший Кречета, к своему показанию ничего не прибавил. Только на мой вопрос: «Подмазывали ли на станции неточанку?» – он решительно заявил, что не подмазывали.

Возвратившись домой в тот же день, перед вечером я зашел к Кречету, застал там Гарина, прочел им обоим составленный мной протокол осмотра и сказал, что сейчас отправляю его прокурору. Они нашли, что протокол прекрасно составлен. Когда же я передал, что все мои поиски злоумышленников остались напрасными, то Гарин чрезвычайно смутился, а Кречет в утешение сказал:

– Поверьте, это ничего не значит. Увидите, приедет следователь, вероятно, по важным делам, так он отыщет деньги и разбойников.

Но видно было по наружному виду Гарина, что он мало этому верил; жена Кречета тоже была в большом волнении и произносила только: «Это ужасно, это ужасно». Она жаловалась на то, что им нечем будет жить целый месяц, так как и жалованье, полученное в Екатеринославе, также ограблено. При виде искреннего горя Гарина и разыгрываемой супругами Кречет комедии мне стало тяжело на душе, и так как я был очень утомлен, то не остался ужинать и отправился домой.

На другой день рано утром я послал за письмоводителем следователя и от него узнал, что он взят был Кречетом в Екатеринослав неизвестно для чего, прожил там почти два дня, ничего не делая, а затем ему было вручено жалованье за месяц и довольно толстый пакет на имя жены Кречета; покупок было очень мало. Кречет приказал ему покупки и пакет отдать жене и предупредил, что это очень важный пакет и его нужно беречь, чтобы не потерять. Сообразив все это, я пришел к несомненному заключению, что Кречет всю эту историю с деньгами Гарина сам подготовил и устроил и ссылается на вымышленный грабеж. Гайка с колеса не могла свалиться сама: ее отвинтил Кречет, когда ямщик уехал за табачницею. По его же приказанию ямщиком были оставлены на неточанке вожжи. Письмоводителя он брал, собственно, для того, чтобы отослать в пакете жене деньги, принадлежащие Гарину. Я обо всех этих данных составил протокол с заключением: сделать у Кречета обыск.

Пригласив двух местных купцов для приcyтствия при обыске и захватив двух десятских, я отправился с ними на квартиру следователя Кречета. Его и жену мы застали пившими чай; оба при нашем появлении очень смутились. Он взволнованным голосом обратился ко мне с вопросом:

– Что это вы навели целую ватагу полиции и посторонних людей?

Когда я сказал, что мне предстоит сделать у него обыск, он начал горячиться, кричать, что этого не позволит, что это небывалая история – у следователя делать обыск.

– Как вы смели даже подумать об этом? – закончил следователь.

Жена его пришла в ужас и упала в обморок. Заметно было, что это искусственный обморок, но я все-таки послал за доктором. Как только я сделал это, она вскочила с кресла и хотела уйти, но я остановил ее, предупредив, что если она не исполнит моего приказания добровольно, то я заставлю силой выполнить его. Тут пришел доктор; я приступил к обыску.

Прежде всего был осмотрен комод, и там в первом же ящике я нашел более ста рублей денег. Затем при дальнейшем обыске в углу за большим в раме «Распятием Спасителя» я нашел все 4400 рублей. Осмотрев же корзину с порванными бумагами, я нашел не совсем изорванный конверт, на котором был адрес жены Кречета, писанный его рукой. Когда я вложил в него найденную мною пачку кредиток, то оказалось, что он как раз вмещает эти деньги. Я составил протокол обыска и постановление о домашнем аресте Кречета.

Сделав все это при страшной растерянности супругов, я ушел из квартиры Кречета. Гарина уже не было в Никополе, он отправился домой. Поэтому я послал за ним нарочного, и в то же время обо всем подробно донес исправнику и прокурору тоже с нарочным.

На другой день вечером около 10 часов приехал исправник со следователем по особо важным поручениям и застал у меня Гарина, который уже получил сполна свои деньги и заявил всем присутствующим, что только благодаря чуду его деньги не пропали и что он никак не надеялся на такой оборот этого дела. Изготовив в надлежащем порядке все бумаги по этому делу, я передал их прибывшему следователю.

Суд приговорил Кречета к лишению всех прав состояния и чинов и к ссылке на поселение не в столь отдаленные губернии Сибири.

Перевод в Верхнеднепровск. Убийство еврейки и ее сына

В последнее время службы моей в Никополе вышли некоторые недоразумения с [городским] головой. Он начал требовать от меня содействия в его незаконных делах. Так как его поддерживал исправник, то я во избежание дальнейших неприятностей просил у губернатора перевода и в скором времени меня назначили полицейским надзирателем в г. Верхнеднепровске. Здесь открылось широкое поле для моей деятельности по раскрытию серьезных преступлений.