Записки провинциальных сыщиков

Рис. 5. Верхнеднепровск. Здание уездного земства.

Вскоре по вступлении моем в должность на главной улице города в питейном заведении была убита хозяйка его, еврейка, с 14-летним ее сыном. Помню хорошо, что это случилось накануне праздничного базарного дня, ночью, в начале октября месяца 1869 года. Дело было так: утром является ко мне старший десятский, докладывает, [что] в городе все благополучно, и уходит. Затем через полчаса он торопливо возвращается и докладывает, что случилось несчастье: в питейном заведении, невдалеке от моста, на главной улице города убита еврейка с сыном. Я наскоро оделся и с ним же отправился на место преступления. У дома, в котором лежали убитые, народу было масса; но мало этого, народ забрался уже и в комнату убитых. Я сейчас же удалил оттуда всех, оставив только двух понятых, десятского отправил за двумя другими десятскими, а сам зашел к исправнику и судебному следователю доложить о происшествии и последнего пригласить для осмотра. Следователь ответил, что он прийти не может, болен. Тогда я приступил к осмотру трупов, комнаты и всего находящегося в ней.

Труп еврейки (с несколькими рассеченными ранами) лежал на земляном полу вблизи большого деревянного открытого сундука. Замок был отперт, в замке торчал ключ, на котором висело несколько других ключей. Вокруг трупа огромная лужа крови. Мальчик, тоже убитый, лежал на печке, весь в крови, также [как и женщина] с раздробленной головой. Внизу на полу возле печки валялся топор, лезвие и рукоятка которого были в крови. В сундуке все платье было перерыто, и денег не оказалось нигде; окно и двери были совершенно целы. На столе стояла потушенная сальная свеча в подсвечнике и около нее лежала пачка простых фосфорных спичек. Преступниками не оставлено никаких предметов, которые могли бы служить уликой, но по всему видно было, что убийство совершено злоумышленниками, близко знавшими убитую еврейку.

Поставив караул в квартире убитых, я приказал никого не впускать туда, а сам отправился к евреям, жившим в том же доме, где совершено убийство, через коридор напротив. В этой квартире евреи были все спокойны, так что заподозрить их участие в этом преступлении я решительно не мог. Я начал расспрашивать их, с кем была знакома еврейка и кто ее посещал из более или менее подозрительных личностей.

Многие показали, что несколько дней у нее работал на дворе в качестве поденщика отставной солдат Фома Горбань, да и так вообще бывал у нее частенько и сиживал во дворе. Зная Горбаня за человека нетрезвого, ленивого и уже замеченного в небольших кражах, я сейчас же с понятыми и десятскими отправился к нему на квартиру, которая была, кстати, близко от места происшествия. Хозяина мы не застали дома, застали только его любовницу, спавшую на печи. Разбудив ее, я приказал ей слезть с печи и позвал к себе. На допросе она чрезвычайно растерялась; видно было, [что] она ночь провела без сна и пьянствовала. Я провел обыск квартиры. На столе найдены остатки хлеба, два пустых шкалика из-под водки и два кувшина, наполненных водкой; на лавке стояла миска с мутной водой розоватого цвета, в ней, вероятно, мылся Горбань.

На вопрос, где ее сожитель, она ответила, что он пошел на базар. Я сейчас же послал за ним десятского, а сам с понятыми расположился ожидать. Десятскому приказал, что если он найдет Горбаня, то чтобы очень за ним смотрел и привел сюда. Просидев около 20 минут, мы в окно увидели, что Горбань идет домой один с корзиной в руках. Войдя в избу и увидя меня с понятыми, он совершенно растерялся; даже корзина с съестными припасами выпала у него из рук. На мои вопросы он отвечал невпопад. Когда я его обыскал, то за обшлагом рукава солдатской шинели нашел 14 рублей: девять кредиток рублевыми билетами и одну пятирублевую в крови. Осмотрев [его] шинель, я на ней нашел много свежих кровяных пятен, происшедших, вероятно, от взмаха топора. У него на руках, хотя они и были вымыты, в складках кожи видны были следы крови. То же оказалось и на сапогах; хотя они были свежесмазаны, но кровь была явственно видна между подошвами.

Долго Горбань не сознавался в своем преступлении, лживо опровергая все фактические доказательства; но когда я нарисовал ему картину преступления и сказал, что еврейчик жив, все видел и рассказал, то тут уже Горбань перестал запираться и сознался.

Он рассказал следующее: месяца за три до преступления он по нужде заложил этой еврейке пальто своей любовницы за два рубля. Так как наступала осень, начались холода и ходить без пальто нельзя было, то любовница его не давала ему покоя. Наконец, не имея денег, он решился пойти ночью к еврейке и выпросить у нее пальто, обещая следуемые деньги отработать; в крайнем случае он намерен был отнять у нее пальто. С этой целью он почти уже на рассвете отправился к еврейке и, так как был хорошо с ней знаком, постучал в окно и просил ее отворить дверь. Он сказал ей, что желает выкупить пальто и принес деньги, а пришел так рано потому, что его любовнице нужно идти на базар. Еврейка долго не соглашалась отпереть дверь, но наконец отворила и впустила его в дом, где уже горела свеча, стоявшая при входе на столе. Едва войдя в комнату, он потребовал, чтобы еврейка показала ему пальто, но та, в свою очередь, упорно требовала прежде деньги, наконец согласилась, отперла сундук и вынула оттуда пальто. Горбань хотел было схватить пальто и убежать, но в то время, когда он отнимал пальто, еврейка ударила его по лицу. Это его взбесило. Оглянувшись кругом, увидел под скамейкой топор, схватил его, ударил еврейку по голове, а потом уже бессознательно начал наносить ей удары. В то время, когда он уже покончил с еврейкой, мальчик на печке начал кричать. Горбань и его хватил по голове топором, сначала обухом, а потом несколько раз ударил лезвием. После всего этого он взял находившиеся наверху в сундуке деньги, 22 рубля кредитными билетами, и пальто, потушил свечу, затворил все двери и ушел.

Горбань за это убийство присужден был к пятилетней каторжной работе.

Убийство Мартина Грицая

По истечении нескольких месяцев прислал однажды за мной совсем во внеурочное время исправник и приказал мне сейчас же отправиться в подгородное село Пушкаревку для производства дознания по делу об убийстве крестьянина того села Мартина Грицая с целью ограбления. Через час я уже был на месте происшествия и увидел такую картину: на пороге избы, находившейся шагах в двадцати от ворот, лежал труп человека лет семядесяти. Большая половина трупа выдавалась во двор. Он был босой, в холщовой рубахе и таких же штанах, в которых левый карман был совсем вырезан. Рана нанесена ниже левой лопатки острым орудием и довольно широким; под трупом и около него видна была лужа крови. Я приступил к расследованию.

В избе находилась жена убитого, старуха, которая показала, что незадолго до рассвета кто-то постучался в окно, и ее муж, отворив дверь, вышел на двор. В ту же минуту он сильно вскрикнул, и затем все затихло. Подождав немного, она засветила свечку и, так как муж не возвращался, вышла в сени и слышит, что кто-то хрипит. Она заметила, что дверь на двор открыта. Тогда она взяла свечу и увидела, что муж ее окровавленный лежит на пороге совершенно без чувств. Разумеется, она пришла в ужас, начала кричать, но на помощь никто не приходил. Тогда она отправилась к соседям, которые и нашли убитого в том положении, как выше сказано.

Так как на месте преступления вещественных доказательств не было найдено никаких, то открыть убийц представлялось возможным только посредством расспросов. Вследствие этого я обратился к старухе за разъяснениями. Она рассказала, что муж ее на последней ярмарке в селе Лиховке продал две пары волов за 180 рублей; да, кроме того, у старика еще были свои деньги, сколько, она не знает, и что он деньги носил всегда при себе, это могли знать и посторонние. К ним в дом часто заходили соседи – мужики и бабы – поговорить, потому что старик был умным и добрым человеком. Часто заходил и сын убогонького соседнего помещика, жившего верстах в восьми от них за речкой, и всегда подолгу просиживал. Больше она не припомнила посетителей.

Из расспросов соседей об убогоньком помещике выяснилось, что это мелкопоместный дворянин Иван Воронов, который имеет двух сыновей и дочь. Старший сын лет двадцати пяти, малограмотный; долго шлялся по Кавказу и другим местам, теперь же живет у отца и занимается сапожничеством. Семья эта живет чрезвычайно бедно и хозяйством почти не занимается. Посторонние люди подтвердили показания старухи, что сын Воронова действительно часто бывал у убитого старика.

О старике сказали, что он слыл за богатого человека и имел деньги, которые всегда носил при себе. Сообразив, что этому кавказцу у убитого крестьянина нечего было делать ни по положению, ни по каким-либо общим интересам, я заподозрил его и, взяв понятых, поехал к Вороновым. По приезде к ним во дворе я застал младшего сына Воронова, мальчика лет пятнадцати. Подозвав его к себе, я начал [его] расспрашивать, но он был бледен и дрожал как в лихорадке. Несомненно было, что тут что-то неладно. Я его сдал десятскому, а сам с понятыми отправился в избу. В избе была бедность ужасная; в ней сидел старший сын Воронова Николай и шил простые сапоги. При моем появлении он заметно взволновался и побледнел. Когда я осматривал его руки, они дрожали. При расспросах старика Воронова о том, отлучался ли сын его куда-либо в эту ночь, он утверждал, что Николай никуда не отлучался, что он не совсем здоров, все утро проспал и только что встал с постели. Сам Николай сказал, что действительно он уже несколько дней не выходит из дому и всю последнюю ночь провел дома, так как ему нездоровится.

Видя, что тут ничего не добьешься, я оставил десятского с понятыми у Воронова смотреть за ними, а сам, взявши младшего сына Петра, отправился к соседнему помещику Гапоненко и там начал расспрашивать. Хотя Петр немного оправился, но таки в нем были заметны волнение и страх. Долго пришлось его уговаривать и увещевать, чтобы он сознался; я объявил ему, что брат его уже сознался, но я хочу еще и от него услышать, как было дело. Тогда он в присутствии Гапоненко рассказал следующее: еще накануне происшествия брат его водил в степь и говорил, что в эту ночь он его возьмет к старику Грицаю, что ему там нужно взять семена для баштана [15] и что когда он будет идти, то разбудит его. Действительно, ночью Николай разбудил его, и они степью и вброд через реку, а потом через огород, пришли к избе Грицая. Николай оставил его у ворот и приказал ему смотреть, чтобы никто не пришел, а сам постучал в окно. Что там происходило – он не видел и не знает, но слышал скрип отворяющейся двери в избе и вслед затем вскрик старика.

15

Баштан – то же, что и бахча.

Потом, через несколько минут, брат вернулся к нему, и они ушли домой тем же путем. По возвращении домой, так как у них было белье мокрое от перехода через речку, то они зашли в свою клуню [16] и там переоделись в приготовленное заранее белье. Он из клуни вышел раньше, а затем [вышел] его брат, и они отправились в дом спать. В доме отец и сестра спали. Что случилось со стариком Грицаем, он не знает, но помнит, что когда они проходили мимо избы, то там слышался крик. Петра я оставил под присмотром у Гапоненко, а сам опять возвратился к Вороновым и обыскал Николая Воронова, но ничего не нашел. Затем я зашел с понятыми в клуню, где нашел две пары мокрого нижнего белья и спрятанный в соломе кровли полотняный сверток, в котором оказался карман, отрезанный от холщовых штанов, и в нем 275 рублей денег разными кредитными билетами. Николай Воронов сознался во всем и вместе с братом был передан суду.

16

Клуня – хозяйственная постройка для молотьбы и хранения хлеба.