Записки русского изгнанника

Отец тотчас явился с этой газетой к Великому Князю Николаю Николаевичу и спросил его, как совместить эту информацию с обещанным ему назначением главным командиром порта и вновь созданной первоклассной крепости Кронштадт.

— А вы читаете эту жидовскую газету? — иронически спросил его Великий Князь.

Через две недели та же информация «из высокоавторитетного источника» была повторена «Русским словом».

— Кому же вы верите больше? — последовал ответ. — Газетам или Великому Князю?

Но вот в «Новом времени» появилось известие: «На замену генерала Беляева, уходящего в отставку, выехал герой японской войны генерал Н.И. Иванов» [74] .

— Да, это верно, — подтвердил Великий Князь, — по цензу вы увольняетесь и передаете командование генералу Иванову.

Горе

I could not think where are thou art

Thou hast forgotten me,

But I forgot, then by thy side,

Thou coudst but mortol be!

Montgomery [75]

74

Генерал Иванов Николай Иудович 1851 г. р. Член Гос. Совета, постоянный член Совета гос. обороны. С 19 дек. 1905 по 6 нояб. 1906 — командир 1-го арм. корпуса. С 6 нояб. 1906 по 20 апр. 1907 временно исполнял обязанности военного генерал-губернатора Кронштадта.

75

Я знаю, где б ты ни была,

Ты всей душой моя…

Но чтоб ты смертной быть могла,

О том не думал я!

Монтгомери. (Перев. автора)

Наверное, существуют поветрия не только в виде эпидемических заболеваний, они захватывают массы и в других отношениях. Не успел я тайно повенчаться, как выяснилось, что не я один прибег к такому способу разрешения этого жизненного вопроса.

Через несколько дней писари показали мне секретнейший запрос, исходивший от командующего войсками гвардии о предоставлении ему списка офицеров, находящихся в тайном браке. Великий Князь сам только что обвенчался без огласки и теперь заинтересовался, кто еще додумался до такого решения.

В бригаде были офицеры, находившиеся в постоянной связи, но женатых церковным браком без огласки не оказалось.

Всем известен брак молодого конногвардейца Биркупского, связавшегося неразрывными узами с певицей Ряльцевой. Как мне говорили, товарищи поддержали его морально, предоставив дамам самим принимать юную чету или уклоняться от этого. Он с женою бывал у моего брата Николая Тимофеевича, своего товарища по выпуску.

Брак был заключен по самой пламенной любви, впоследствии он отдал свою кровь, чтоб спасти ей жизнь. Кто бы посмел становиться между ними в этом случае?

Маруся, — сказал я однажды, вернувшись домой, — на всякий случай, если ко мне нагрянет неожиданный визит, будь готова.

— А что мне делать тогда, Заинька?

— А вот что: приготовь себе место в гардеробе и, в случае чего, спасайся туда…

Предчувствие меня не обмануло. После обеда мы оставались одни, прислуга побежала за покупками. Вдруг звонок…

— Маруся, спасайся!

Я подошел к дверям. За ними стоял капитан Свидерский-Пономаревский, мой новый командир.

— Ты не занят?

— Нет, нет, как раз кстати… Милости просим!

— Вот, решился нанести тебе визит.

— И прекрасно. Хочешь взглянуть на мое новоселье?

— Какая прелестная уютная квартира! Это столовая?

— Да. А направо мой кабинет. На кушетке всегда спит мой отец, когда приезжает из Кронштадта. Ему нравится, что там села одна пружина, и он уверяет, что эта ямка доставляет ему величайший комфорт.

— Там спальня… заходи!

— О, как уютно! Это портрет твоего батюшки?

— Да, он был тогда помоложе.

— А эта дама?…Какая красавица!

— Это моя мама. Я не знал ее, она скончалась через пять дней после моего рождения.

— Какое чудное лицо! Ну, я ведь только на минутку, пора домой! Я запер двери.

— Маруся!

Моя фея уже выпорхнула.

— Не догадался?

— Может быть, и догадался. Но ведь я не хотел его компрометировать в качестве сообщника моего преступления. Так спокойней и мне и ему!

При всем нежелании углубляться в решения социальных вопросов, я не могу удержаться здесь, чтоб не высказать моего личного убеждения. Ранее на офицеров не накладывалось никаких ограничений в отношении брака. Мой отец в 22 года женился на 20 летней девушке, имел от нее пятерых детей, и лишь неожиданная болезнь прервала их счастье десять лет спустя.

— Мои дети, — постоянно говорил он, — не получат от меня наследства. Я оставляю им только безукоризненное имя и безупречную кровь. И это была правда: все врачи, лечившие его потомство, подтверждали это. Но на его детей уже было наложено тяжелое ограничение: в наше время офицеру разрешалось жениться только в 23 года, и то при условии внесения реверса в 5000 руб., как гарантии, что супруги могут жить прилично; в наше время офицеру в 28 лет уже можно было жениться без реверса, но, тогда, как прежде, для брака требовалась лишь санкция командира, теперь уже требовалось разрешение общества офицеров (суда чести).

Таким образом, правительство накладывало двойную узду на цвет отборной молодежи. Сказать девушке: «Дожидайся меня пять лет», — это значило отказаться от ее любви. Требовать приданого, значит, надругаться над святыми ее чувствами. Юноша в 22 года, если он вполне здоров и нормален, должен жениться, иначе его организм будет жестоко страдать. У иных подобное воздержание действует на психику, у других — на сердце. Есть исключения, которые под влиянием беспредельной любви, чувства стыда и чести или глубокого религиозного подъема борются с этим — но это подвиг, которого нельзя требовать от масс, точно так же, как нельзя заставлять каждого ходить по канату.

В нашем выпуске было 70 молодых людей. Из них девять окончило училище такими же чистыми, как любая их сверстница. Но общий взгляд на нравственность был иной. С казенной точки зрения, училищный врач доктор Николаев в первые же дни поступления прочел лекцию по обращению с проститутками, дабы не захватить болезни. Взгляд его был чисто утилитарный: для изучения серьезных наук необходимо ясное и спокойное мышление, для сохранения душевного равновесия надо жить нормальной половой жизнью. Результаты немедленно сказались: трое захватили сифилис с первого же отпуска. Сколько же переболело поздней? Более счастливые находили разрешение в связи с замужними дамочками — по их мнению, в Петербурге все были «такие».

Интимная жизнь остальных мне осталась неизвестной. Но среди молодежи вообще существовало убеждение, что каждому приходится переболеть «детской болезнью» в той или иной форме. Вот что выродило наше поколение! Вот что сгубило наше потомство! Война и революция докончили остальное.

Никакая цивилизация, никакая медицина, ни даже гигиена не восстановят того, что погубило отсутствие духовной культуры, презрение к идеалам, аукцион всего святого ради получения каких-то засаленных бумажек, которыми дьявол дурачит лучшее создание Творца.