Записки сержанта

– Переходим, товарищи, к следующему вопросу – выборы нового состава группы народного контроля. Какие будут предложения?

– Я думаю, что группу народного контроля надо оставить в прежнем составе, пусть учатся работать, – предложил Ермаков.

– У кого еще какие будут предложения? Кто за предложение Ермакова Андрея Сергеевича, прошу поднять руку. Единогласно.

– В заводской столовой надо навести порядок, – с обидой в голосе наказывала Клавдия членам группы народного контроля. – А то сварят – есть невозможно.

– Дорогая Клавдия, нет у группы народного контроля таких полномочий, – с нехорошей, ехидной улыбкой принялся объяснять Вершинин, – при завкоме имеется спецкомиссия по общепиту. И она, только она занимается вопросами питания на заводе.

Клавдия обиделась. Если на то пошло, она сама, без народного контроля могла сходить в завком спросить, почему в столовой плохие обеды .

– Котлеты рассыпаются, есть невозможно, – заметила и Иванова.

Чебыкин взял слово, плохо было с режущим инструментом.

– Товарищи, ничем помочь не могу, – отвечал начальник цеха. – Сколько нам дают инструмента, столько мы и получаем. На большее рассчитывать не приходится. Леонид Иванович, и от нас много зависит, от нашего отношения к инструменту. Взять резец. Мы с вами, чуть отломился кусочек от напайки, сразу его выбрасываем. А ведь его можно перезаточить. Если нет времени сразу заточить, – потом. Богатые мы, скажу я вам, за счет государства.

– Кто еще желает выступить?

Желающих не нашлось. Собрание и так затянулось.

7

– Следующая остановка – «Школьная».

«Хорошо съездили, отдохнули, – думал Чебыкин, глядя в окно. – Посмотрели цирк. Что ни говори, а культурные мероприятия сплачивают коллектив. Чаще надо проводить подобные мероприятия. От них большая польза».

Со скрежетом шумно раскрылись задние двери, из автобуса вышли Клавдия с Плотниковым. Они стояли на обочине дороги, ждали, когда пройдет транспорт, чтобы выйти на тротуар. Плотников смеха ради лез к Клавдии обниматься. Она не противилась. Но когда Плотников надоел, она грубо, по-мужски оттолкнула его от себя. Рано, в октябре, уже выпал снег. Сразу стало холодно. В автобусе было тепло, даже жарко. Зойка Копылова дремала, устало развалившись в кресле; ей выходить у больницы, это через полчаса, конечная остановка. Выражение брезгливости, пресыщенности застыло на ее бледном измятом лице. Клипсы, броши разные, цепочки, зажимы – все это болталось на Зойке в изобилии. Все украшения ее были не дорогими, по зарплате в 85 рублей. Такой нарядной ее еще никто не видел.

–Ну ты даешь! Тебя встретишь на улице и не узнаешь, подумаешь, артистка какая-нибудь, – все удивлялась Лысенко.

Зойка была довольна.

– Да не узнаешь. Артистка, – вторила она.

Автобус мягко подкатил к универмагу, опять шумно раскрылись задние двери.

– Счастливо доехать. До свидания. Спасибо за компанию. Ну, давай! –чуть тронул Чебыкин Сапегина за плечо, направляясь к выходу.

Мария Павловна Хмелева, Клюев, Садовский уже вышли из автобуса. Мария Павловна была новый человек в цехе, недавно устроилась. Токарь. Приехала из Ижевска. Среднего роста, молодая миловидная женщина.

– Мария Павловна, разрешите я вас провожу, – предложил Чебыкин. – Быстро темнеет.

– Пожалуйста, – была не против Хмелева.

– Хорошо отдохнули, правда? Целый год собирались в цирк и, наконец, собрались. То автобуса не было, то еще что-нибудь. Система у нас такая: на все надо разрешение, справка. В детстве я мечтал стать акробатом. Шаловливый я был. Ох и доставалось мне от отца. Один раз он меня так отшлепал ремнем, что я сесть не мог. Я не обижаюсь на отца. Как-то надо было меня учить. В школе я учился с тройки на двойку. Не было у меня тяги к учению. Если бы не Яковлев, один мой знакомый, я бы, наверно, техникум не закончил, бросил. Он меня уговорил не бросать. Хороший парень.

– Ух! Еле догнал вас, – отдувался Клюев. – Бежите как на пожар. Мария Павловна, берете меня в провожатые? Надежней будет. Двое. Целая охрана.

– Опоздали. Я уже пришла.

– Ничего. Я теперь знаю, где вы живете. В гости приду. Можно?

– Пожалуйста, приходите. Чаем напою.

– Чай у меня и дома есть.

– А больше ничего не держим. Закон не позволяет. До свидания.

– До свидания, Мария Павловна. Спокойной ночи. Всего хорошего, – подал Чебыкин руку.

Мария Павловна прошла в подъезд.

– Леонид Иванович, разговор есть, – хотел Клюев выговориться, устал: дома – скандал; на работе тоже неприятности.

Чебыкин умел слушать, если с чем был не согласен, то делал это незаметно, ненавязчиво.

– Леонид Иванович, я всю жизнь проработал слесарем. Чего я добился в жизни? Богатым стал? Да ничего подобного. На книжке триста рублей лежит – вот все мое богатство. В работе я никогда последним не был. Да мне ничего и не надо. Только иной раз обидно делается: работал, работал, а добра не нажил. Все, выходит, проел. На брюхо работал.

Клюев одевался просто. Зимнее пальто он носил уже шестой год. Ворот рубашки расстегнут, шея открыта.

– Сергеевич, застегни рубашку. Холодно.

– Я холода не боюсь!

– Ты, Сергеевич, верно заметил, – тяжело вздохнул Чебыкин. – Мы, в основном, работаем на себя, чтобы сытым быть, одетым. …ну на большее денег не хватает. Но есть еще один момент – через труд человек утверждает себя в жизни. Конечно, много у нас в цехе ручного, рутинного труда. Что поделаешь. Позавчера я был на дробилке. Там – сущий ад. Пыль, грязь, холод. Как там люди работают? У нас в цехе еще хорошо, работать можно. Светло, тепло.

– Рабочий человек не ценится. Так, работяга.

– Ну, Сергеевич, ты зря это… Рабочий человек – это главная фигура на производстве. В капиталистических странах как делается: прогулял человек – сразу выгоняют, а мы боремся за человека, воспитываем его. Ну выгоним мы прогульщика. Он устроится на другое место, там будет прогуливать.

– Один раз ошибешься – весь год будут помнить, весь год будешь плохим. А, что там говорить!.. – Не затем Клюев начинал разговор, чтобы ругаться. – Не поймем мы друг друга никогда.

– Подожди. Почему не поймем? – хотел бы Чебыкин разобраться. – Может, действительно, я что-то не понимаю, бываю не прав. Так ты подскажи. Мы делаем одно общее дело – выпускаем щебень. Нам нечего делить, как ты считаешь?

– Я никак не считаю, – отмахнулся Клюев. – Я – человек маленький. Считай не считай, все равно по-моему не будет. Вот так!

– Ты, Сергеевич, зря обижаешься. Ты бы мог быть передовиком, если бы с дисциплиной подтянулся. В работе тебе нет равных. Мне иной раз тебя даже жалко.