Записки Учителя Словесности э...нской Средней Школы Николая Герасимовича Наумова

Позади Виктора Елисеевича, две прижавшиеся друг к дружке молодых, красивых женщины. В той, что слева, легко было признать жену Петра. Нелли указала пальцем на вторую, в белой косынке, в светлом, приталенном пиджаке. Она вопросительно посмотрела на меня. Маша? Я молча пожал плечами. Скорее всего, ведь они были подружки.

И тут я услышал Сашин голос.

– С этой женщиной мы ехали в одном автобусе. Вместе сошли. Я сначала подумал, что она тоже спешит на похороны, но она прошла мимо дома бабушки.

Я посмотрел на Нелли. Маша приходила с Софьей попрощаться с покойной, Саша, видимо, этого не заметил, они принесли цветы и так же незаметно ушли, как и появились.

Когда уже начало темнеть, к дому подъехала чёрная ''Волга''. Из неё вышел Николай, прошёл во двор, поздоровался. Мы все смотрели на него, не зная, что и думать. Наконец, Николай начал рассказывать:

– Виктор Елисеевич на кладбище остался, меня отправил, сказал, сам придёт. Объяснил, хочется побыть одному. Я его с утра в аэропорту поджидал.
– Николай достал из кармана брюк ''Беломор'', долго не мог прикурить, спички ломались и не хотели зажигаться. Наконец жадно затянулся и, выдыхая дым, закончил.

– Надо ж, как не повезло. И командировку прервал, и самолёту по техническим причинам рейс всё откладывали и откладывали.

Поздним вечером отец с сыном уехали...

... Я уже рассказывал, что когда впервые увидел Елизавету Андреевну, то сразу же отметил для себя необычность её одеяния и внешнего облика, говорящих о принадлежности моей будущей хозяйки к какой-то кавказской национальности, что является не такой уж редкостью для нашего Северного Кавказа. Должен признаться, я долго ждал её рассказа о своём происхождении, о предках, кто они были и откуда, с трепетом предвкушал услышать захватывающую историю о похищении её бабушки лихим хлопцем, скажем, с погоней и остросюжетным развитием событий последовавших вслед за этим, и несколько был разочарован, когда услышал, что родители у неё были черкесы и никогда и никто женщин в её роду не похищал. Она говорила, а мне припомнилась моя последняя студенческая практика, когда я попал в среднюю школу в одной из казачьих станиц, расположенной в приграничном районе с тогдашней Чечено-Ингушетией и близко познакомился с четой местных педагогов Лукомовых. Екатерина Лукьяновна преподавала детям русский язык и литературу, а Пётр Матвеевич был историком. Это были истинные представители интеллигенции на селе. Интеллигенты до кончиков ногтей, я не оговорился, уважаемый читатель, именно ногтей. Сельский учитель в советские времена жил на скромную зарплату, если не сказать более точнее, - скудную. Поэтому, проживая в сельской местности, хотел он того или нет, вынужден был обзаводиться подсобным хозяйством и так же, как любой крестьянин имел огород, где выращивал для пропитания, помидоры, огурцы, капусту используя эти овощи для засолки и маринадов на зиму, не говоря уже о картофеле, а кроме всего прочего обиходить на подворье птицу, разводить прочую живность, и даже зачастую держать корову. Тот, кто знает, что такое работа на подсобном хозяйстве, тот хорошо представляет насколько она тяжёла и достаточно грязна. Но я никогда не видел, чтобы мои герои ходили по двору в нестиранных, затрапезных одеяниях, пусть зачастую и подштопанных умелой рукой Екатерины Лукьяновны, не без того, а в грязных - никогда! Тоже самое касалось и обуви. По существу, небольшой домик на окраине станицы с тенистой беседкой во дворе, увитой виноградом изабеллой, был островком сельской цивилизации. К Екатерине Лукьяновне и Петру Матвеевичу станичники, да и не только одни они, но и жители прилежащих хуторов и сёл, приходили в надежде получить какие-то советы по житейским вопросам, обращались с просьбами в составлении разного рода документов и бумаг. Чета педагогов находилась постоянно на виду у сельчан и не потому ли ещё ко всему прочему уместно упомянуть, что неотъемлемым атрибутом в их доме являлась щётка для ногтей, всегда лежащая у бруска мыла возле рукомойника.

Петр Матвеевич, когда началась война добровольцем ушел на фронт вместе со своими друзьями-сокурсниками по ставропольскому пединституту и боевое крещение получил под Малгобеком, где был впервые тяжело ранен. Его война закончилась под Кенигсбергом. Вернувшийся с фронта, израненным настолько, что врачи остерегались давать даже самые осторожные прогнозы на будущее, он не только выжил, но и закончил пединститут, работал в школе, обзавёлся семьёй, воспитал вместе с Екатериной Лукьяновной двоих детей.

Мы провели с Петром Матвеевичем в беседах череду вечеров и именно от него я впервые узнал, что в период массового заселения и обживания ставропольских земель в 18-19 веках у большинства мужской части первых поселенцев, особенно молодых, здоровых хлопцев, основу которых составляли потомки казаков Запорожской Сечи, появилась важнейшая житейская проблема: выбор оседлого образа жизни предполагал необходимость обзаведения семьёй, а невест-то, практически, не хватало. Выход из создавшейся ситуации, рискованный, правда, был найден. Ведь почти рядом соседствуют черкесы, кабардинцы, осетины, ногайцы, кумыки, греки или те же чеченцы. И вот самые отчаянные из них занялись опасным промыслом, умыканием невест у соседей. Пётр Матвеевич оговорился сразу, что гречанки, даже не смотря на близость в вероисповедании, шли на брачный союз с сорви-головами с великой неохотой, а Чечня, так та, на этом деле, вообще, в одночасье поставила точку. Однажды по утру казачий патруль на левобережье Терека увидел на той стороне страшную картину: на приречном дереве раскачивался труп молодого парня, висевший на собственных шароварах. Это могло означать только одно, что повешенный совершил насильственные действия против чеченской женщины или девушки. И полетела страшная молва из станицы в станицу, из одного мужицкого села в другое. Это возымело своё действие, желающие умыкнуть себе невесту в Чечне, объезжали её десятой дорогой.

Пётр Матвеевич был очень интересным собеседником, мне даже казалось, что он почему-то обязательно должен писать стихи.

Практика моя закончилась, я защитился и по распределению попал в э...Нск, но отношения наши не прервались. Мы переписывались, по мере возможности я приезжал к Петру Марковичу и Екатерине Лукьяновне в гости и вот в один из таких приездов, а случилось это незадолго перед войной в Чечне, он подошёл к книжной полке, достал оттуда общую тетрадь в синей обложке и начал читать:

Сидим. Молчим. Пробило семь.

По комнате лишь сумрак бродит.

Уходит женщина совсем.

Я не держу, пускай уходит.

Как медленно она встаёт,

Как медленно шагает к двери...

Мне поначалу подумалось, что я, наконец-то, дождался. У меня даже перехватило дыхание от предчувствия. Но оказалось, я ошибался.

– Эту поэму, а называется она ''Продолженье моё'', написал Гарольд эль Регистан, - начал рассказывать Пётр Маркович.
– Она настолько мне понравилась, что я переписал её из журнала '' Молодая гвардия'', а со временем выучил наизусть. Ты помнишь учебник ''Родная речь'', по которому учился в четвёртом классе?
– неожиданно спросил он.

'' Регистан и школьный учебник, какая тут может быть взаимосвязь?'' - подумал я тогда, но тут же на ум пришло: на обложке - репродукция картины И.Шишкова ''Рожь'' и я кивнул.

– А начинался учебник с гимна Советского Союза?
– раздумчиво произнёс Пётр Маркович, - И было тогда у гимна два автора, Михалков и Регистан.

– Вы хотите сказать, что это тот самый Регистан? (И вспомнилось, что уже в старших классах, я поинтересовался у нашего историка о странном превращении с гимном. Алексей Иванович Агаев, историк, работал, кроме того и директором школы. Невысокого росточка, удивительно подвижный и энергичный, простой в общении человек, с необычно начёсанным хохолком светлых волос, с слегка начинающими седеть висками, он, всеобщий любимец всех без исключения старшеклассников, с хитроватой усмешкой посмотрел на меня и похлопал по плечу, что могло означать только одно: не на все вопросы, которые тебя интересуют, я могу дать однозначный ответ.)

Лицо Петра Марковича просветлело.

– Именно это я и хотел сказать.

– И Вы раскрыли тайну исчезновения фамилии Регистан?

– Как тебе сказать, и да, и нет. Но вот что я хотел тебе показать.
– он полистал тетрадь и откуда-то из её середины извлёк пожелтевший от времени кусочек газеты, именно кусочек, когда-то измятый, так и неразглаженный со временем, аккуратно развернул его и положил передо мной.
– Когда в Чечне пришёл к власти генерал Дудаев, - продолжил Пётр Маркович, - я перевёз свою сестру, она тоже учительница, вместе с семьёй в нашу станицу. И сделал это, кажется, вовремя, через несколько месяцев началась война. Так вот среди вещей моих переселенцев было два небольших картонных ящичка, с упакованным хрусталем. И каждый предмет, будь то ваза, бокал или рюмочки были завёрнуты в обрывки газет, чтобы те не побились при перевозке. Вот в этот кусочек, - он указал пальцем, - была завёрнута ваза, он самый большой. Само провидение сохранило его. Лист газеты ''Грозненский рабочий'' оборван и с низу и с верху, но сохранилось самое главное. Посмотри на фотографию. Знаменитый танцор Махмуд Эсамбаев, электросварщица завода ''Красный Молот'' Сажи Умалатова и поэт Гарольд Регистан. Скорее всего это 1989 год, а речь в корреспонденции идёт толи о заседании Верховного Совета СССР, толи Верховного Совета республики. Выходит, автор гимна не только жив, как не старались недоброжелатели, чтобы его имя навсегда исчезло из литературных кругов, но и плодотворно работает.

– И даже стал популярным поэтом-песенником, - вставил я, - тексты песен ''Голубая тайга'', ''Море зовёт'' композитора Арно Бабаджаняна, принадлежат его перу.

Пётр Маркович согласно закивал головой.

– Вот-вот, как ни старался маститый поэт, автор знаменитого ''Дяди Стёпы'' избавиться от нежелательного соавтора, которому, скорее всего, и принадлежал основной текст гимна, ничего не получилось. Дело, скорее всего обстояло так. Молодой парень, фронтовик, тогда ещё студент литературного института, решил поучавствовать во всесоюзном конкурсе на текст гимна Советского Союза. Когда работа, на его взгляд, была закончена, он рискнул показать рукопись секретарю союза писателей Сергею Михалкову, чем самым уже тогда собственноручно подвёл черту незаслуженного забвения под своим именем. В этом деле осталось немало тёмных пятен, но меня волнует нравственная сторона вопроса. У Михалкова-старшего - два сына, оба подающие надежды кинорежиссёры, а Никита, так тот и актёр. Какой же пример подаёт отец своим сыновьям?

Со временем появился интернет. Вся информация, которая там была представлена по поводу, сказанного выше, сводится только к одним обидным высказываниям родни Регистана в адрес знаменитой семьи Михалковых-Кончаловских, но та, по понятным причинам, предпочитает отмалчиваться. А потом прошло не так уж и много времени и после появления на свет скандально-известной ''Цитадели'', скандальной, уже хотя бы потому, что крепости черенками шанцевого инструмента не берут, продолжения сериала ''Утомлённые солнцем'', на телевизионных экранах появился фильм о жизни и творчестве Никиты Михалкова, скорее всего, отснятого им самим. Правда разговор в нём сводился большей частью не о творческих планах и новых наработках актёра и режиссёра, а к показу, как и чем живёт сегодня мэтр российского кино. Действие происходит либо на фоне деревянной усадьбы, перед которой он гарцует на породистом рысаке, либо внутри её. Убранство деревянной усадьбы достаточно скромное, упор здесь сделан на экологически чистое помещение. Внутри двора просматриваются хозяйские постройки, на примыкающий к подворью взгорок взбирается широкий луг, за ним хлебное поле, правее лес, примыкающий к речке. Так и хочется добавить, у речки примостилась русская банька. Тихий, райский уголок русской глубинки. Сюда частенько наведывается оскароносный режиссёр, чтобы отдохнуть душой и телом от трудов праведных, собраться с мыслями и может даже и поработать в домашней студии. Казалось бы, что в этом плохого? Построено на заработанное, имеет, в конце концов, полное право. Да, всё так, если бы не один маленький штришок к портрету, перечёркивающий, всю идиллию сегодняшнего дня и объясняющий многое из жизни всего семейства, в том числе и скандальную составляющую вокруг кресла председателя комитета российского кинематографа. Покачиваясь в седле, Никита Сергеевич, толи от переизбытка самолюбования, толи от переполняющей нутро спеси неожиданно заявляет, что в подобной обстановке он чувствует себя ни много, ни мало русским барином.