Annotation

Михайленко Владимир Петрович

Михайленко Владимир Петрович

Записки Учителя Словесности э...нской Средней Школы Николая Герасимовича Наумова

''ЗАПИСКИ УЧИТЕЛЯ СЛОВЕСНОСТИ э...НСКОЙ СРЕДНЕЙ ШКОЛЫ НИКОЛАЯ ГЕРАСИМОВИЧА НАУМОВА''.

Книга первая.

Краткая предыстория появления на свет '' Записок''.

Одно время, когда я ещё учился в школе, в нашем классе, да и не только в нашем, стихийно возникло поветрие среди моих сверстников вести дневники. Сразу оговорюсь, большинство, попавших под влияние этой моды, составляли девочки. Мне никогда так и не довелось, по понятным причинам, прочитать дневник хотя бы одной моей одноклассницы, но представляется, что содержание его, кроме каких-то собственных переживаний и чувств, которые автор доверила бумаге, чередовались со стихами, в своём большинстве о любви, принадлежавших перу классиков мировой поэзии и молодых советских поэтов, с цитатами и высказываниями великих мыслителей, с текстами песен - новинками советской эстрады, с какими-то красочными открытками, которыми мы поздравляли друг друга со всевозможными праздниками и собственноручно изображёнными с помощью цветных карандашей цветами, отдалённо напоминающих фиалки, ландыши и разноцветные тюльпаны. Отдельным шиком считались засушенные цветы, те же фиалки, всевозможные листочки деревьев и кустарников, сорванные ещё зелёными или опавшим в пору осеннего увядания природы, вложенные между листками, что при отсутствии меры делали общую тетрадь до неприличия толстой и пухлой.

В моей голове даже мысли не было начать вести дневник. И останавливало, разве что, единственное: он мог попасть в чужие руки. Я даже представить себе не мог, что чувства и мысли, переполняющие меня в те времена, и, доверенные тетрадному листу, будет читать, кроме меня кто-то другой. Это уже гораздо позже, когда мои литературные работы были выложены в интернете, каждый рабочий день за письменным столом начинался с просмотра статистики полиставших их читателей, что является, пожалуй, единственным плюсом и преимуществом электронной книги перед печатным изданием, пахнущим типографской краской, ибо явно ощущаешь при этом неиссякаемый живой интерес прикасающихся к твоему творчеству людей, так согревающий душу и настраивающий на позитивный лад - писать и писать дальше.

Правда, когда я уже учился в институте, при себе всегда носил небольшой блокнотик, в который записывал, практически на ходу, заинтересовавшие меня чьи-то мысли, высказывания или понятия, разобраться в сути которых можно было уже только в спокойной обстановке дома и в редкие наезды в гости к родителям. До сих пор помню, что в самом первом своём блокноте я сделал для себя сокращённую пометку, как звали любимого коня Александра Македонского, а с пойманным на лету и помеченным - Азорские острова?, пришлось потратить вечер в тишине читального зала городской публичной библиотеки.

Таких блокнотиков у меня скопилось пять. Они и до сих пор лежат в ящике письменного стола, и я допускаю, что их листали в своё время мои дети, хотя вряд ли они могли почерпнуть для себя что-то полезное, потому что, когда-то, допустим, записанное на ходу - '' А.М. Буцефал'', пожалуй, вряд ли им проливало свет на истину, не говоря уже о коротких тезисных строчках, впитавших в себя целые истории, живущие в памяти, чтобы со временем найти своё место в моих произведениях.

Я не знаю, как это происходит с другими авторами, когда у них появляется необходимость поделиться мыслями и переживаниями со своими будущими читателями, но моя литературная деятельность началась именно вот с этих самых ''Записок''. В памяти сохранилось, как поздним вечером я установил на кухонном столе новенькую, ещё пахнущую заводской краской портативную пишущую машинку ''Москва'', вставил в барабан серовато-жёлтый лист дешовой писчей бумаги, разложил по левую сторону от нёё разрозненные, но пронумерованные листочки из школьной тетради, мою первую рукопись, чёрканную и перечёрканную вдоль и поперёк, и уже занёс указательные пальцы обеих рук над клавиатурой, чтобы напечатать первое предложение: ''Хочу прежде оговориться: село мне изначально не приглянулось''. Но что-то остановило меня. Я начал перебирать листочки, опять таки, с ручкой в руке, и... вот они, самые первые приятные муки творчества (а сколько их ещё впереди?!), когда, казалось бы, собственноручно отредактированная от первого да последнего слова рукопись, где уже всё, будто бы, выверено, где глаз настолько привык к тексту, что ничего не хотелось ни менять, ни тем более убирать или добавить, встал вопрос: ''А мог ли я за туманом увидеть село?''

Поначалу ''Записки'' задумывались, как небольшое документальное исследование, цель которого пролить свет истины на историю происхождения села э...Нского, нежели художественное произведение. Но чем глубже я вникал в суть дела поставленной перед собой задачи, тем больше во мне росло желание расширить эту тему, вписав в канву повествования несколько рассказов, небольших повестей и даже подборку глав романа, пусть не связанных между собой общей сюжетной линией, но героями которых являются э...Нчане, люди, вершившие историю села, с которым сроднился и прикипел всем сердцем.

Что получилось в итоге, судить тебе, мой уважаемый читатель.

'' Рейсовый автобус свернул с автотрассы на грейдерную дорогу и, набирая скорость, по накатанной автомобилями обочине, пошёл на подъём. Натужно преодолев большой бугор, как я узнал позднее, прозванный в народе Суркульским, получивший такое название от текущей неподалёку речки Суркуль, он облегчённо покатился мимо лесополосы, что оборвалась так же неожиданно, как и начиналась, и, проскочив между колхозными ремонтными мастерскими, располагавшимися по левую руку и нефтебазой с правой стороны, стал въезжать в плотную туманную массу. Ещё несколько минут назад я думал, что школу, в которой мне предстояло начинать свою трудовую деятельность, о которой знал только по наслышке, увижу из окна. Теперь и мечтать об этом не приходилось и потому я попросил сидящую рядом пассажирку, далеко немолодую, простую с вида женщину с загорелым лицом, в платке в мелкую чёрно-белую клетку, подсказать, где лучше сойти, чтобы поскорее добраться до неё, на что та ответила простым кивком головы, слегка прикрыв при этом глаза. Тем временем автобус сделал остановку, из салона вышло больше половины пассажиров и мы поехали дальше по грейдерной дороге вниз. Вот этот самый грейдер, и это тоже я узнал позднее, являлся ничем иным, как сохранившийся и служащий людям до сих пор Александровский почтовый тракт. Вскоре по правую руку из тумана выплыли очертания небольшой, огороженной штакетинной оградой церквушки, что легко взбежала и удобно примостилась на взгорке. Автобус, повернув направо и, продолжая трястись, на мокрых булыжниках грейдера, катился дальше и дальше. Именно тогда я впервые подумал, как трудновато приходится сельским мальчишкам-велосипедистам: в центр села мчишься с ветерком, а вот назад двухколёсного друга приходится катить. В этот самый момент я почувствовал прикосновение руки соседки к своему локтю. Она сказала, что скоро остановка, мне придётся пройти по ходу движения автобуса немного ниже и слева будет школа. Вот, наконец, передо мной и двухэтажное, старинной постройки кирпичное здание с красивой, замысловато сработанной крышей под железной кровлей. У входа, почти у самых дверей, стояло несколько парт, выстроенных в неровный ряд, ожидающих, как я понял, ремонта и последующей покраски. Мне повезло, директор оказался на месте. Это был моложавый, средних лет мужчина, широкоскулый, с выступающим вперёд квадратным подбородком, разделённым глубоко залегающей складкой. Пока он знакомился с моими документами, я написал заявление.

– Теперь Вас надо определить с жильём, Николай Герасимович, - сказал он, снимая большие роговые очки с толстыми линзами, и, продолжая держать их в руке, коснулся полусогнутым мизинцем гладко выбритой щеки, несколько раз провёл им вверх-вниз, словно проверял чистоту бритья.
– Давайте сделаем так: я предлагаю Вам первое время пожить у Елизаветы Андреевны Синенко. Старушка она одинокая, чистоплотная и отзывы Ваших предшественников о ней только самые положительные. У неё же, за умеренную плату Вы сможете и столоваться. Я сказал - первое время, - подчеркнул директор, - потому что к ноябрьским праздникам председатель колхоза обещает закончить строительство двух коттеджей специально для школы в коттеджном комплексе ''Ромашка'', но, как Вы сами понимаете, коллега, - продолжил он, улыбнувшись при этом, - жильё в первую очередь будет предоставляться молодым семейным парам.

Уже через каких-то полчаса, я стоял во дворе небольшого аккуратного с виду домика под черепичной крышей, с небольшим палисадником у окна, поглядывающим на противоположную сторону улицы, мимо которой проезжал, но из за тумана видеть, естественно, не мог. Тем временем распогодилось, выглянуло солнце. За плетнёвой изгородью просматривался огород , со следами выкопанного картофеля на большей его части, а прямо у плетня красовались два длинных ряда разлапистой капусты с огромными белыми вилками, на листьях которой всеми цветами радуги переливались капельки влаги, оставленные туманом. Елизавета Андреевна Синенко, в девичестве - Полулях, худощавая, но удивительно прямая, невысокого роста пожилая женщина в черном, до пят платье, в чёрном, под стать платью платке, с живыми карими глазами в обрамлении сеточек морщинок, под узкими дугами густых бровей, едва не смыкающихся на переносице, сомкнув руки под цветастым передником, пристально рассматривала меня, явно догадывалась о причине моего появления в её дворе. В свою очередь я отметил для себя, что и бросающаяся в глаза непомерно большая горбинка длинного носа Елизаветы Андреевны, и крылышки складок упрямости идущие от тонко очертанных ноздрей к острому подбородку, обрамляя старчески сморщенные губы, вроде бы должны были придавать строгость и грубоватость её облику, тем не менее, только подчёркивали былую красоту лица с явно выраженными чертами женщины-горянки. Улыбнувшись белозубой улыбкой, она приветливо пригласила меня в домик, чтобы показать мою половину, в которой мне предстояло жить, и тут же предложила отобедать. Для приличия я попытался отказаться от предложения, хотя, честно говоря, был голоден, но согласился сразу, когда услышал, что она тоже перекусит со мной за компанию. Пельменный суп был настолько хорош, что я даже не отказался от добавки. Здесь же, за столом мы сговорились о стоимости моего месячного проживания и столования и, заплатив за месяц вперёд, я поднялся и, поблагодарив хозяйку за вкусный и сытный обед, сказал, что до вечера поброжу по селу с целью ознакомления.

– Пойди, Коленька, погуляй, - совсем как старому знакомому, запросто ответила она и, проводив до калитки, коротко махнула мне рукой вслед. Я шёл и ещё не знал, что благодаря этой доброй женщине, ну хоть убейте меня, не налегает рука написать старушке, бабке Синенчихи, как её называли соседи, именно с её подачи, сяду за ''Записки учителя словесности'', параллельно с ''Записками'' напишу свой первый рассказ ''Сватовство рябого Дударика'', сюжет которого подсказал мне мой любимый ученик, а потом и пронзительно-трогательную, на мой взгляд, историю любви Виктора Синенко и Маши Дубовой ''Про любовь''. Именно Елизавета Андреевна сподвигла меня к литературной деятельности. Со временем пришло осознание того факта, что не могу обойти стороной её интересную судьбу, а это способствовало в конечном итоге взяться за написание многопланового романа, отдельные главы которого посвящены родителям её мужа.

Пока же я быстро шёл вниз по обочине грейдера и, опять таки, не знал, что пройдёт не так уж много времени и, начиная с затяжных осенних и зимних вечеров, когда наскоро проверив ученические тетради, до поздней ночи, рискуя в очередной раз не выспаться, буду слушать рассказы своей хозяйки о старине, (а рассказчиком Елизавета Андреевна была превосходным), о быте и нравах э...Нчан .

Там, где ниже церкви грейдер делает поворот, я увидел длинное одноэтажное кирпичное здание, которое оказалось, как впоследствии выяснилось, школой начальных классов, ранее - церковно-приходской школой, и я пошёл по направлению к нему, но, не дойдя, свернул к глубокому оврагу, перешёл через мост и направился вдоль него по тропинке, всё время сбегающей вниз. Тропинка то вплотную приближалась к оврагу, то опасливо отступала от кромки почти отвесного склона со следами свежих обвалов и вскоре я вышел к небольшой речушке, в которую впадал ручеёк, неторопливо текущий по дну оставшегося за спиной оврага. На бережку, поросшем мелкой, со следами гусиного помёта травой лежал видавший виды велосипед с прислонённым к раме старым трёхлитровым алюминиевым бидоном с глубокими вмятинами на боках, а в запруде неподалёку, двое ребятишек марлевой хваткой ловили пескарей. Увидев велосипед, мне тут же подумалось, что мальчишки живут где-то неподалёку, потому что хватку такой хрупкой конструкции, представляющую собой изогнутые, скорее всего из ивы, дуги, обтянутые марлей с прикреплённой к ним длинной толстой палкой можно было носить только в руках, да и то с определённой долей осторожности. Периодически, мальчишка, тот, что постарше, темноволосый, с выгоревшими за лето вихрами, вырывал хватку из воды и подносил к рыжему, веснушчатому карапузу с обгоревшим до облезлости кончиком носа, стоявшему чуть поодаль. Малыш принимался восторженно выхватывать подпрыгивающую, поблёскивавшую на солнце серебром чешуек мелкую рыбёшку, потом подбегал к бидону, чтобы проворно освободить руки от улова. Они настолько были увлечены своим занятием, что заметили меня не сразу, а заметив, насторожились. Тот, что постарше, стал изучающе рассматривать меня исподлобья, а карапуз, это бросилось в глаза сразу, боязливо заморгал глазёнками. Скорее всего, представилось мне, что совсем недавно, кто-то из старших либо уже пугал их, либо предпринимал попытку для каких-то своих целей воспользоваться велосипедом. Может быть, я даже и ошибался, но чтобы разрядить обстановку, я улыбнулся карапузу, подмигнув при этом, спросил: - А как называется речка?
– Каламык, - было мне ответом. И тут же старший, как-то светлея лицом, с деловитостью в голосе поправил его- Сухой К-карамык.