Заплачено кровью

– Как сделать... Сколько ни думай, а все зависит от удачи. Оборона у немцев здесь сплошная, все подходы простреливаются. Может быть, опять разведка боем?

– За одного пленного платить десятками жизней?

На следующий день расчет сержанта Михаила Хренова из зенитно-пулеметной роты лейтенанта Николая Пизова подстрелил легкий бомбардировщик. Самолет сел на болото недалеко от штаба 771-го полка, и тут же к нему побежали десятки людей. Из кабины вылез летчик, но, видя, что к нему приближаются русские, застрелился. Второй пилот начал, было, отстреливаться, попал в одного, но и сам был убит наповал чьим-то выстрелом из винтовки. Пехотинцы, облепив самолет, как муравьи, вытащили из кабины третьего летчика.

– Ребята!
– удивленно крикнул кто-то.
– Да он же без ног! Смотрите культяпки!

– Ишь ты, патриот фашистский, - со злостью сказал сержант Хренов. Тащите его, ребята, в штаб полка.

– Молодец, - подошел к Хренову лейтенант Пизов, - у тебя это четвертый?

– Два "мессера", "юнкерс", а теперь вот и "хейнкель", - довольно ответил Хренов.

– Кто подбил самолет?
– спросил Пизова Шапошников, когда в штаб принесли на руках пленного летчика.

– Опять Хренов.

– Как это ему все время везет?
– удивился Шапошников.
– Один из всего полка сбивает! Самолет сильно поврежден?

– Сел на брюхо. Да его там уже разбирают все, кому не лень. Пулемет сразу куда-то утащили.

Лейтенант Николай Пизов был назначен Шапошниковым командиром зенитно-пулеметной роты после гибели под Суражом старшего лейтенанта Христенко. В полк он попал в трубчевских лесах, из окруженцев. Шапошников сразу обратил на него внимание: небольшого роста, но глаза черные, упрямые и умные.

– Откуда выходите?
– спросил тогда Шапошников Пизова.

– От Барановичей. Есть там недалеко такая станция - Мир. Склады охраняли.

– Правда, что немцы долетали до вас перед войной?

– То и дело. Нам говорили: идут двухсторонние маневры. Сейчас это даже дико вспоминать. Их диверсанты связь у нас начали рвать еще с десятого июня, связистов наших подстреливали. К двадцатому июня мы к этому настолько привыкли, что ночью исправлять связь и не ходили, дожидались утра.

– А в Трубчевск с кем выходили?

– Одно время сами по себе, потом к "пролетарцам" пристали. Командир наш бросил нас в первые дни войны, ушел домой на Украину.

"Надежный, толковый парень. Воевать будет честно, - подумал о нем Шапошников.
– Этот не сбежит никуда".

Не успел Шапошников допросить пленного летчика, как к нему привели еще одного немца.

– А этот откуда?
– невольно удивился он.

– Едет на мотоцикле, между Бакланью и Юрково, там дорога у берега, и, видно, решил срезать угол, наши пулеметчики и подстрелили, - рассказал Бакиновский.
– Лежит, колеса у мотоцикла крутятся. Решили сплавать Богомолов из роты Вольхина. Он и подстрелил. Сел в лодку - и на ту сторону. Как немцы его не увидели - удивляюсь. Спали, наверное. А этот фриц даже не ранен был, только каблук пулей отбило. Без оружия и ехал. Богомолов подполз - он сам и руки поднял, и мотоцикл покатил - вполне исправный, ребята пробовали заводить.

– Да, вот так подарок. Иоффе, спросите его: куда он ездил?

– Возил приказ в штаб полка о переброске их дивизии на другой участок фронта, - перевел Иоффе.

Шапошников сразу оживился:

– Какой он дивизии? Восемнадцатой танковой?

– Да, а южнее, говорит, стоят части двадцать девятой моторизованной, четвертой и третьей танковых дивизий. Их дивизия будет сменяться первой кавалерийской.

– Спросите его: когда они собираются наступать?

– Не знает, не интересовался. Говорит, что он до войны пекарем был, в Вене. Спрашивает, где у нас здесь почта.

– Это зачем ему?

– Хочет матери пятьдесят марок отправить, в плену они ему все равно будут не нужны.

Все засмеялись.

– Ну и фриц. От нас матери в Германию деньги посылать! Вот чудак-то.

– Тихон Васильевич, - попросил Шапошников капитана Филимонова, - срочно доставьте пленного в штаб дивизии.

"А ведь это интересно, что их дивизию отсюда снимают. Видимо, готовят группировку для удара", - подумал Шапошников и сказал Бакиновскому:

– Сегодня ночью надо обязательно взять еще одного пленного. Готовьте группу Абрамова.

– Разрешите я сам схожу, товарищ капитан.

– Разве больше некому?

– Шажок только вчера ходил, отсыпается. А Абрамов - что-то глаза мне его сегодня не нравятся: убьют еще.

Поздно ночью Бакиновский разбудил Шапошникова.

– Товарищ капитан, есть пленный, кавалерист!

"Неужели танковая дивизия уже ушла? Быстро...".

– Разбудите Иоффе. Как ты его приволок? Сам брал?
– спросил Шапошников, затягивая ремень.

– Нет. Помните, я говорил, что есть у меня один юрист недоучившийся, бывший вор-наводчик из Одессы. Он и взял. Парень безответственный, но смелый.

Быстро допросив пленного, Шапошников позвонил в штаб дивизии. У телефона был майор Кустов.

– Алексей Федорович, только что привели пленного, из первой кавалерийской дивизии. Сегодня ночью они начали менять танкистов. Значит, тот пекарь-австриец сказал правду.

– Хорошо, - сонным голосом ответил Кустов.
– Я доложу Гришину. Ты смотри: пятый пленный за две недели! А в тех полках, сколько ни ползают - ни одного.

30 сентября, перед обедом, командир роты лейтенанта Вольхин сидел у своего блиндажа и сушил портянки, щурясь на осеннем солнышке. Было тихо, немцы не стреляли второй день и поэтому напряжение спало, хотелось лежать и смотреть в небо, на бегущие белые облака.
– "Эх, за грибами бы сейчас..." тоскливо подумал Валентин.

– Нет, я тебе точно говорю: "Рот фронт" у них действует, - услышал Вольхин разговор за спиной.
– Ну, сам посуди: позавчера десять снарядов упали и только два разорвались. Значит, кто-то их там испортил!

– Дожидайся. Просто упали в болото, поэтому и не разорвались.

– Ну что ты мне говоришь? И в болоте рвутся также, я же знаю!

– "Рот фронт"... Все они за "Рот фронт", когда за глотку его возьмешь. Помнишь, когда сюда от Трубчевска шли, колодец нам попался - битком набитый ребятишками мертвыми. Тогда еще немца взяли, шахтером оказался, руки свои показывал - "арбайтер". Вот тебе и пролетарий...

"А ведь обоим хочется верить, что есть в Германии "Рот фронт", - думал Вольхин. Первые дни они все наивно ждали, что в Германии вот-вот вспыхнет восстание рабочих...

За все время с начала войны Вольхин видел всего одного немца-антифашиста, который сам сдался, когда они выходили из окружения от Суража. Шел он с колонной несколько дней, как-то даже сходил в разведку. Относились к нему все хорошо, но из немцев он был явно исключением, и никто уже не верил, что в Германии осталось много антифашистов. Очень часто Вольхин и его товарищи видели таких немцев, которых и людьми-то назвать язык не поворачивался. Впрочем, этого немца-антифашиста тоже расстреляли под горячую руку, за день до выхода из окружения.