Заплатить за все

Дела не ждали, но Горелый все никак не мог вырвать день, чтоб сгонять в столицу, хотя бы первоочередные задачи разгрести. Почему-то казалось, стоит свалить, и тут же все мгновенно рухнет здесь, в деревне.

И все больше посещали мысли: а на кой ему вообще этот бизнес? Продать свою долю партнеру, он будет не против… И остаться здесь, в глуши… Тем более, что за школой досмотр требовался, а еще занятно с местным фермером, Егором, поговорили… Тут есть возможность для агрохолдинга, главное логистику наладить… Конечно, не зря говорят, если хочешь разориться с гарантией, вложи бабки в сельское хозяйство, но… Но перспективы были. И интересные.

Ну, и еще один интерес все никак не желал оформляться, его тоже надо было форсировать.

Идея насчет поездки в Питер для мелкоты появилась даже не у него. Архитектор, который курировал строительство бассейна, поделился, что его дочь вот так вот с классом ездила. Она, правда, из Москвы, на сапсане, но все же можно решить! Если есть такие программы…

Горелый поставил задачу помощнику, и в тот же вечер уже радовал директора школы интересным предложением… Настолько интересным, что он был уверен: если прокурорша заартачится, то ее родители детишек силком приволокут к самолету…

И вот сейчас, глядя в злые, острые глаза Карины, Горелый понимает: не все так просто…

Но это не мешает ему наслаждаться происходящим, потому что… Да нафига ему простота? Оказывается, в сложностях есть свой кайф. Особенно, когда их преодолеваешь…

Глава 17

— Какого черта ты тут забыл? — шиплю я, не сумев удержать оскал ярости и сжимая крепче книгу перед грудью. Вот сейчас прямо в его рожу похотливую и запущу!

Горелый осматривает меня еще раз, основательно тормозя взгляд в районе груди, как раз там, где у меня щитом выставлена Большая географическая энциклопедия, первый том, и усмехается по-разбойничьи:

— Невежливо, прокурорша! После всего, что между нами было…

Он лицемерно вздыхает, а глаза-то злые, жесткие такие. Царапучие.

Чувствую опасность задницей, потому лишь крепче стискиваю книгу, машинально примериваясь, как лучше бить. В том, что придется это делать, практически не сомневаюсь.

Это отвратительно, конечно, в стенах школы и так далее, но, с другой стороны, вопрос с поездкой в Питер для меня будет закрыт. Надеюсь.

— Я уже не помню ничего! — надменно вскидываю подбородок, встречая черный взгляд без страха. Внешнего, по крайней мере.

— Вот как? — он напоказ огорчается, — наверно, надо было напомнить пораньше, но я как-то закрутился…

А сам двигается по кабинету, как-то малозаметно, вроде, и не делает резких действий, а на месте не стоит.

— Нечего напоминать…

Отслеживаю его микроперемещения с чуткостью мыши, на которую охотится кот, книгу из рук не выпускаю.

— Все так плохо было? А мне показалось…

— Креститься надо!

— Не могу, прокурорша, — скалится Горелый, — безбожник я. Хотя… Если ты настаиваешь и после этого мне будешь спокойно давать…

Я задыхаюсь от злости:

— Вали отсюда! И про Питер забудь!

— Детишек не жаль? Они уже, наверно, глобусы пакуют… — Горелый с притворным сожалением качает головой. А сам все перемещается по кабинету, будто невзначай трогает то одно, то другое…

Я слежу, не ослабляя внимания. И бешусь еще больше от его слов.

— Совести нет совсем, Горелый? Зачем детей приплетать? И вообще… Зря прыгаешь. И бабки зря тратишь, понял? — распаляюсь сильнее, желая уязвить, донести свою непримиримую точку зрения до этого гада, — можешь больше не трудиться, а…

И, наверно, в какой-то момент теряю контроль над ситуацией, потому что Горелый оказывается неожиданно близко!

Да так резво, что не успеваю воспользоваться своим оружием, потому что меня прижимают к каменной груди вместе с ним!

— Горелый! Пусти! Не смей! — гневно барахтаюсь в его лапах, с ужасом понимая, что сама себя в ловушку загнала. Руки мои сжаты на книге и притиснуты к груди, Горелый легко обхватывает меня, кажется, одновременно везде, и на заднице его ладони чувствую, и на спине! И держит! Вообще не напрягаясь!

Пробую ударить по ноге его, но бесполезно.

Горелый скалится еще шире и легко приподнимает над полом! Вместе с Большой географической энциклопедией, которая прибавляет к моему весу добрых пять кило!

— Не дергайся, прокурорша… — хрипит он, усмехаясь мне в лицо разбойно и безумно, — а то прибежит кто-нибудь… Неудобно получится: училка с задранной юбкой на парте…

— У меня не… — начинаю я, но по обещающему взгляду Горелого понимаю, что за задранной юбкой дело не станет, — отпусти-и-и-и…

Последнее слово получается с выдохом, жалким каким-то, просящим. И мне стыдно за это, но куда как более стыдно будет, если нас реально тут застукают. Двери-то не закрываются на замок! Слухи пойдут! Они уже идут, судя по словам директора! А будет вообще ужас!

И, одновременно со стыдом, осознаю, что дрожу уже далеко не от страха или негодования. Предательские мурашки расползаются по коже, все нервные окончания кажутся напряженными… Проклятое тело, судя по всему, очень нехило изголодавшееся по мужской ласке и прекрасно запомнившее, как хорошо сделал этот гад в прошлый раз, теперь принимается бунтовать от его непрошеной близости и требовать своего.

Я, конечно, не дама из мыльных опер, меня ничего не предает никогда, но… Но что-то внутри дрожит, не соглашаясь с моей самоуверенностью.

Дышать и без того тяжело, а становится совершенно невыносимо, потому что Горелый обволакивает собой. И пахнет от него свежим деревом, немного сваркой, а еще почему-то улавливается тонкая нота озерной воды… Той самой, из которой он меня выловил месяц назад… Хотя, наверно, последнее, просто мой горячечный бред.

— Я хочу тебя, прокурорша, — хрипит Горелый, наклоняясь и тяжело дыша прямо в губы. У меня от этой провокационной близости все внутри замирает, забываю, что хотела сказать, даже трепыхаться прекращаю. Только в глаза его черные смотрю… — На постоянку. Давай? Ты, конечно, сучка редкая, но что-то цепляет в тебе… Давай, соглашайся. Тебе же понравилось, пиздишь, что не так… Вся горишь же… И мокрая, наверняка…