Заповедник "Неандерталь". Снабженец

Сумки с валютой запихнул в багажник, а подарки Василисе - в салон.

Дождался, когда водовозы уедут, и подкатил к желтому вагону.

Явочным порядком, заперев изнутри, приватизировал я смежное купе, которое от меня через санузел. И там уже сел рассмотреть подробно свою добычу, о которую чуть руки не оборвал. Всё же бумажные деньги – очень тяжелая ноша.

В одной сумке были только 100-долларовые купюры - и старые, и новые вперемешку, в другой – долларовая мелочь, уже разделенная в пачки по номиналу. В грубой прикидке досталось мне свободно конвертируемой валюты около десяти миллионов.

Вот, Митя, ты и стал долларовым миллионером. А толку?

Впереди куча работы по отделению купюр девяностых годов от более ранних. Как определять - я на флешку записал. И пару батарей зарядил для ноута. Его тоже с собой притащил – так мне привычнее работать. И зарядное устройство на солнечной батарее не забыл, помня, что электричества у Тарабрина нет, а в этом старом вагоне оно только на ходу появляется от вращения осей.

Позвали на ужин.

Сказал, что поем в вагоне-ресторане. С Василисой.

Ужин прошел, как пишут в газетах, в дружественной обстановке. Вдова, как оказалась, умела пользоваться столовыми приборами. На любом банкете за нее не было бы стыдно.

– Отец научил, - правильно поняла женщина мой удивлённый и вопрошающий взгляд.
– А его в свое время его отец. А того – дед. У нас вся семья так умеет.

Удивила. Честное слово.

Хотел я проявить демократичность и кухарку за наш стол посадить, только та с испугом отказалась. Впрочем, исправно работала за официантку, перепоясавшись чистым фартуком.

После ужина опять скакнул в Москву девяностых.

Маршрут выбрал такой, чтобы самому с собой не пересечься. На другом конце города. Во избежание… Хрен его знает, чего ««во избежание»», но поостерегся на всякий случай. Вдруг сам себя прошлого коснусь и аннигилируюсь нахрен?

Поменял в обменнике две сотки баксов и купил на оптовке пару десятков сумок того же фасона ««мечта оккупанта»», только небольших. Рюкзак неприметного дизайна и несколько блоков германских сигарет ««НВ»» - нравились они мне раньше, пока не пропали из продажи в 1999-м. И блок одноразовых зажигалок ««Bic»» в пластиковой кассете.

И для Васьки килограммовый пакет сухого порошка сока маракуйи. Испанского. Только добавить воды и подождать пару минут. Не какая-то там галимая химия, а реальный сублимированный фрукт. Экзотика! Удивлять бабу, так удивлять.

Чая в подарочном наборе в жестяной красивой коробке. И просто хорошего байхового в картоне. Жестянку в подарок Тарабрину. Остальное ««тильки для сэбэ»». Надоел уже квас.

Кофе растворимого пару банок. Французского. Гранулированного. Хоть сам такого не люблю особо, но долго искать нормальную джезву и ручную кофемолку охоты не было. А под руку не попалось. Раньше армяне такими вещами активно торговали. Джезвы были из настоящей красной меди, изнутри луженые оловом. А сейчас их что-то не видно на этом рынке.

Грязь, везде упаковка использованная валяется. Лотки продавцов в железных морских контейнерах. Тут тебе и витрина, и прилавок, и склад. Кругом потомственные хабалки торговые и бывшие интеллигентные люди, переквалифицировавшиеся в торгашей, и ещё стесняющиеся своего нового статуса. И толпы озабоченных горожан, ищущих товар подешевле.

Из динамиков над рынком с надрывом выла Тяня Буланова, наводя тоску. Но уверенно отнимала у Пугачевой основного ее слушателя – баб среднего возраста, средней внешности и со средним образованием.

Тошно мне стало от такой наглядной картины обильной разрухи. До сих пор не пойму: как это, всеми фибрами души ненавидящая ««торговое быдло»», советская интеллигенция добровольно отдала страну этим же торгашам в руки, а сама осталась у разбитого корыта. Причем, отдавала, активно при этом похрюкивая. Видно ждали они для себя от новой власти за поддержку чего-то подобного указу «О вольности дворянской», но… за что боролись, на то и напоролись. Кормить бездельников и трепачей были согласны только коммунисты.

Уходил с рынка под задорный хит девяностых. ««Комбинация»» пела ««Бухгалтера»». Героя нового времени.

Вернулся в тарабринский мир, нагруженный как ослик. Пора мне набирать в команду ««верблюдов»», как это челноки делали. Только вот засада: тарабринских местных мужиков, здесь уже рожденных, брать нельзя – на обратном переходе в свое ««осевое время»» они помрут. У Степаныча самого команда торгашей из пришлых личностей, как Василиса объяснила - набранных с бору по сосенке из разных времён.

– Так-то ты меня ждешь, милёнок разлюбезный? – грубо толкнула меня сердитая Василиса.

Надо же... Уснул я с пачкой долларов в руках, раскладывая ими пасьянс по годам выпуска.

И лампа керосиновая горит.

И ноутбук пашет, батарею жрёт.

Совсем забыл за эти трое суток ««потустороннего времени»», что сам же и приглашал Василису на ночной перепихон. Это я трое суток пахал без продыху, а для нее только-только день прошел, в который мы купаться на море ездили. Стыдобища. Позор на мою бывшую седую голову.

– Что это? – спросила Василиса, поднимая со стола банкноту.
– Чего это тут пять?

– Деньги, - ответил я. – Пять долларов.

– Странные какие-то деньги, – покачала головой вдова. – У нас они совсем не такие. Где это такое тратить можно?

– В Америке.

Женщина что-то прикинула для себя в молчании и, решившись, спросила.

– Возьмёшь меня туда с собой? Любопытно поглядеть, как в других местах люди живут.

Вот-вот… тратить твои деньги любая баба готова в любой момент.

– Взял бы охотно, - ответил я, ничуть не погрешив против совести, - да только ты вернуться обратно не сможешь.

– Да. Трепались дворовые тарабринские бабы о чём-то таком.
– Согласилась со мной Василиса и задумалась.

– Семья твоя большая? – интересуюсь.

– Семеро братьев и сестёр. Два десятка племянников и племянниц. У священников всегда большие семьи. У нас еще средняя была. – Улыбнулась Василиса. – Одна я пустоцвет.

– Часто с ними видишься?

– Как когда... – отвечает. – По большим праздникам собираемся у кого, по очереди. Но больше по разным там радостным или трагическим случаям. Последний раз все виделись на похоронах матери.