Запоздалые истины

— Не волнуйтесь, вас они не касаются.

Они уже стояли в передней, и две их большие тени черно колебались на стене. Анна Бугоркова почему-то смотрела не на инспекторов, а на эти тени, и в ее глазах метались крохотные свечные огоньки.

— А почему сидим без электричества? Испытываете энергетический кризис? — весело спросил Леденцов.

— Не знаю, второй день не горит.

— Вызвать электрика.

— Вызывала, не идет.

— Мужик в доме есть?

— Я мать-одиночка.

— И сколько лет ребенку?

— Четыре года девочке...

— А она тут не прописана?

— Прописана у моей мамы.

— Вот это мы и хотели выяснить, — вставил Петельников, чтобы закончить разговор.

Они могли уходить. Женщина, у которой есть один ребенок, не будет похищать второго. И почему эту Анну Бугоркову с ее девочкой цыганские ребятишки не могли принять за похитительницу? Той пять лет, а этой четыре. Да если у нее есть красное платьице...

— Леденцов, посмотри-ка пробки.

Она светила ему, заметно успокаиваясь. Леденцов тут же, в передней, нашел усик тонкой проволоки и через минуту яркий свет ослепил их и свечку. Она дунула на огонь и смущенными пальцами обежала пуговицы халата.

— Спасибо вам...

В тихую минуту, которая выпала после ее слов, они услышали ручейковый плеск с кухни.

— Что это? — спросил Петельников.

— Кран течет.

— Леденцов...

— Ключ нужен, товарищ капитан.

— А есть. Только вы запачкаете такой красивый костюм, — спохватилась она.

— Скорее выбросит, — буркнул Петельников.

Кухня оказалась просторной и уютной. Овальный стол посреди, диван под окном, желтые занавески и такой же абажур скрадывали плиту с кастрюлями. В один угол, как живой слоненок, уткнулся лохматый секретер, заставленный куклами и куколками. Над ним висела большая фотография курносой девочки с бантом, вертолетно сидящим на голове.

Повозившись минут двадцать с ключами и прокладками, Леденцов открыл кран, показывая струи разной силы.

— Ой, какое вам большое спасибо...

— Леденцов, это единственное полезное дело, которое ты сделал для общества.

— Хозяюшка, чиню обувь, белю, паяю, циклюю.

Она засмеялась, шумно уронив руки, и тут же ринулась ими к халату, который воспользовался смехом и распахнулся на две верхние пуговицы.

— А выпейте кофейку, а? Я быстро, а?

От этих ее слов Петельников вдруг ощутил земную усталость бессонных ночей и хлопотных дней. Ему нужны силы, чтобы оторвать тело от добрейшего дивана и взгляд от лохматого слоника-секретера.

— Если товарищ капитан прикажет пить кофе, то я приказ выполню.

— Товарищ капитан, а? В конце концов, вы его заработали.

— Ну, если заработали... — улыбнулся Петельников.

Пока они мыли руки, она летучей мышью металась по квартире — стремительно и бесшумно, чтобы не задержать их и не разбудить дочку. Овальный столик уставился тарелочками, чашечками и вазочками. И цветами, теми же флоксами, которые были с ними весь вечер и теперь стояли в высокой тонкостенной вазе из простенького стекла.

Анна Бугоркова успела переодеться в белую кофточку и коричневую свободную юбку. Она вошла в кухню и приостановилась, бросив вкрадчивый взгляд на Петельникова. Как?

Открытое белое лицо. Светлые волосы пушатся, не заслоняя ни лба, ни ушей. Чуть курносая. Губы живые, готовые улыбнуться или обидеться. Фигура сильная, плотная. И глаза, что-то вопрошающие у Петельникова. Как? Хороша.

Леденцов с интересом поглядывал на бутылочку с уксусом, вроде бы бесполезную для кофе. Но тарелки с влажными и дымными пельменями все объяснили.

— Вот сметана и масло...

— Пельмени государственные? — спросил Леденцов удушенным голосом, забив ими рот.

— Сама налепила, — сказала она радостно.

Чему же радуется? Включенному свету? Исправленному крану? Или развеянному одиночеству?

— Может, вам налить винца?

— При исполнении, — выдавил Леденцов, задыхаясь.

— Не погибни, — бросил Петельников.

— Лучше от пельменей, товарищ капитан, чем от ножа бандита.

Она села на угол, к вазе, и белые флоксы прильнули к ее плечу, сливаясь с ним чистотой и какой-то слабостью. И ее глаза опять глянули на Петельникова вопрошающе — как? И он опять безмолвно ответил почти незаметной улыбкой — красиво.

— Мужчины вас засыпят, — сообщил Леденцов.

— Чем засыпят?

— Брачными предложениями, когда узнают про такие пельмени.

— Да есть ли они...

— А вы их налепите побольше.

— Я про мужчин... Есть ли они?

И она долго посмотрела на Петельникова — есть ли они? Он бессловно ответил, закрыв глаза на долгую секунду, — есть.

— В нашем райотделе одни мужики, — сказал Леденцов, накалывая последнюю пельменину.

— Знаете, почему от меня ушел муж? Я во все блюда клала зеленый горошек.

— Неужели вам нужен такой дурак? — удивился Леденцов.

— Ребенку нужен.

— Ушел... к женщине? — спросил Петельников, принимая чашку с кофе.

— Теперь мужчины уходят не к женщине, а к своей маме.

— Это был не мужчина... — отозвался Петельников.

Она опустила мягкие руки и тягуче смотрела на него, спрашивая. О чем? Мужчина ли он? Петельников не ответил ни взглядом, ни лицом — об этом не спрашивают, это видят.

— Но и женщин, случается, нет, — заметил Леденцов, берясь за вторую чашку кофе.

— О, женщины есть, — живо отозвалась она, шелохнув белые флоксы.

— Поскольку я, пардон, холостяк, то утверждаю ответственно.

— Вы плохо смотрели...

— Я-то? Все время смотрю. Иду вчера мимо бани. Вдруг впереди меня стройненькая женщина, видимая мною со спины. Белые туфли, голые лодыжки, макси-плащ, платок на голове... Преследую на предмет знакомства. Она вдруг оборачивается ко мне небритой мордой и сиплым басом рубит: «Отстань, я Вася Шустрин. Одежу спьяну в бане потерял, вот меня бабы и приодели до дому дойти...»