Запрещенная реальность. Том 1
Шрифт:
— Чего же не ушел? — усмехнулся Первухин.
— Не хотел будить семью.
И генерал сразу поверил ему.
— Короче, волкодав. Предлагаем возглавить оперативную спецкоманду быстрого реагирования из двенадцати человек, в которую входят семь «суперов», охотники, стрелки, техники.
— Нет, — без колебаний ответил Матвей. — Я всегда работал в одиночку.
— Ты даже не хочешь спросить, чем будет заниматься команда?
— Не хочу.
— Ну, тогда…
— Погоди, Федор Ильич, — перебил Первухина Сергей Вениаминович. — Дай-ка мне поговорить с ним наедине.
— Но…
— Позови Хватова, сам посиди в приемной.
Первухин подтянулся, глянул на стоявшего в свободной,
— Итак, он не принимает нашего предложения? — произнес капитан Хватов, подрагивая уголками губ, словно сдерживая смех.
— Увы, мой друг.
— Кто вы? — медленно проговорил Матвей, выдерживая стремительный удар чужого импульса внушения.
— А он мне нравится, — рассмеялся Хватов, показывая ровные, крепкие белые зубы. — Сразу быка за рога… Я пашу-бхава, если будет угодно. Знаком термин? В отличие от вира-бхава — иерархов. Но ведь и ты не дивья-бхава [124] , ганфайтер, хотя и стремишься создать впечатление благородного рыцаря, постоянно подвергаешь опасности тех, кто рядом, не так ли?
124
Пашу-бхава — живущие в свое удовольствие, вира-бхава — обладающие стремлением к духовному развитию, но честолюбивые и эгоистичные люди, дивья-бхава — помогающие другим, не думающие о личной выгоде (древнеинд. эзотерич. касты).
— Может быть, не задумывался. — Глаза Матвея потемнели, стали синими, излучающими. — Я просто придерживаюсь принципа апариграхи [125] .
— Неплохой принцип, но не для меня. Я исповедую другие.
— Поздравляю. — В голосе Соболева проскользнула ирония, но глядел он в этот момент не на Хватова, а на директора ФСБ. — Кажется, генерал, вы приобрели себе достойного союзника. Только учтите, год назад он играл на другой стороне.
— Я всегда играю на своей стороне, — подчеркнул Хватов. — Времена меняются, вчера я играл против, сегодня играю за.
125
Апариграха — пятое из воздержаний в буддизме: следует придерживаться.
— Разве добро и зло тоже поменялись местами?
— Ну вот, ты опять затеваешь схоластический спор! Как зло, так и добро — это отклонение от нормы. Таков закон вашей реальности. Но что такое зло в твоем понимании? Да, очевидно, сами по себе войны, преступность, болезни типа СПИДа — страшные вещи, но для рода хомо сапиенс они эволюционно полезны! Кто выживет — тот будет иметь иммунную и психическую устойчивость.
— Зачем вам понадобилось превращать насекомых в людей вопреки воле остальных Аморфов?
Глаза Хватова округлились, он опять рассмеялся.
— Парень, неужели ты всерьез считаешь, что я Монарх? Если бы здесь появился ОН, лично, реальность просто изменилась бы в нужную ему сторону! Я же просто авеша, одна из реализаций его Проекции на реальность, в масштабном сравнении — один из муравьев гигантского муравейника, который и есть
Монарх. А что касается превращения… — Хватов самодовольно ухмыльнулся. — Мне, вернее, ему было интересно, что получится. Но ты не совсем прав — не вопреки воле Аморфов, ибо я, то есть Он, — тоже один из Аморфов.— Погодите, погодите, — обрел наконец дар речи Сергей Вениаминович, едва успевая переводить взгляд с одного на другого. — Какие превращения?! Какие насекомые?! О чем вы болтаете? Как это можно превращать насекомых в людей?!
— Ну, процесс это длительный, — дернул уголком губ Хватов, подмигивая Матвею, — но возможный. Сотни миллионов лет назад некто, скажем, Аморф или, точнее, Безличный Творец — этот молодой человек называет его Монархом Тьмы, — проделал эксперимент с отрядом Блаттоптера сапиенс…
— Тараканов разумных, — перевел Матвей, сочувствуя директору ФСБ. — Не по-человечески разумных, конечно, но сути это не меняет. В те времена на Земле жили разумные насекомые. Инсекты, не угодившие чем-то истинным хозяевам нашей реальности, которые взяли и просто уменьшили их в размерах. Так образовались современные насекомые. А вот тараканы, Блаттоптера сапиенс или какой-то их вид, метаморфически изменились, дав начало роду человеческому. Я понятно объяснил?
Хватов пристально смотрел на Матвея, и по лицу его бродили тени, отражавшие внутреннюю, не ведомую никому борьбу эмоций.
— Чушь! — очнулся Коваль, стукнув ладонью по бумагам на столе. — Прекратите пороть чепуху, вы, оба! Главное — он отказался, понимаете, капитан? И теперь следует решить, что с ним делать.
— Не надо ничего решать, — тихо сказал Матвей. — Я ваших секретов не знаю, работать на спецслужбы не буду и опасности не представляю… если меня не трогать. Прикажите своим людям выпустить меня отсюда.
Сергей Вениаминович побагровел, рванул пальцами узел галстука.
— Ты… да что ты о себе возомнил, мальчишка?! Я же тебя… одним пальцем… лично… — Директор ФСБ выдернул из ящика стола небольшой красивый пистолет. — Что с ним церемониться, капитан!
В то же мгновение Матвей, давно готовившийся к сверхрежиму, вошел в меоз и… исчез. Для генерала, конечно. Потом возник уже сзади, ловко выдернул пистолет из руки Сергея Вениаминовича, направил на Хватова.
— Пошли, капитан?
Хватов сморщился, покачал головой.
— На авешу «глушак» не действует, Соболев. Он в состоянии отключить лишь сознание нормального человека, но не пси-матрицу авеши. Меня тебе не пройти. Боюсь, ты в патовом положении.
— Я пройду тебя, — сказал Матвей, бросая суггестор «удав» в угол кабинета.
Это был самый странный и самый напряженный бой из всех проведенных Матвеем когда-либо.
Ни Матвей, ни его противник не тратили силы на кихон — «разгон воздуха», то есть на какие-то замахи, уклоны, хитрые телодвижения, прыжки и подкаты, они просто замерли друг против друга, глядя поверх головы соперника [126] — то есть на уровне инстинктивного перехвата атаки еще до окончательного ее формирования. Оба отлично знали уязвимые места на человеческом теле и готовили молниеносную атаку в одну из болевых точек. Но ни одна мысленно перед этим проигранная атака ни у того, ни у другого не прошла! Оба, что называется, были наглухо закрыты своими рефлекторно-защитными ответами на уровне психического восприятия, а значит — и на уровне физического действия.
126
Взгляд ниже пояса считается «животным» уровнем реагирования, в глаза — «человеческим», поверх головы — признаком высочайшего мастерства.