Запрещенная реальность. Том 1

— Боже мой! — прошептала Кристина.

— Да мы-то что — солдаты, — засмеялся Всеволод, — а вот что они делали с женщинами!..

— Давайте открою, — перебил словоохотливого попутчика Василий. — Может быть, расскажете что-нибудь повеселей? А то в горло ничего не полезет.

Севка снисходительно посмотрел на него, протянул бутылку.

— Гляжу, ты не воевал.

— Не пришлось.

— Гражданского сразу видно. Что ж, можно и повеселей что-нибудь. Не возражаете, если я о своей работе?

— Отнюдь, — слабо улыбнулась Кристина, перехватив красноречивый взгляд Василия.

Он аккуратно откупорил шампанское, поставил на столик.

— Как ты лихо открыл бутылку! — восхитился Всеволод. — А я вот всегда стреляю, однажды всех облил в вагоне.

— А оно с глушителем, — серьезно ответил Василий. Попутчик захохотал, Кристина засмеялась тоже, лишь Стас глянул исподлобья и снова уткнулся в окно.

— И чем же вы занимаетесь? — спросил Василий после того, как все выпили по глотку розового мускатного. Проводник собрал билеты, предложил Василию зайти в его купе, и они договорились встретиться через полчаса.

— Знакомый? — кивнул на дверь Севка.

— Одноклассник, — ответил Василий коротко.

— Надо же, какая встреча. Вот и я с одним другом наезжаю в столицу, вместе учились в школе.

Далее разговор перешел в русло обсуждения практических выгод торговли, основанной на разнице цен в Москве и других городах России; сам Севка вез в Тамбов партию сигарет «Мор». Продавал он и пуховики, и джинсы, и куртки, и сухие напитки «Зуко», и черт знает что еще!

— Я и в Москву кое-что привожу, — похвастался захмелевший предприниматель. — Например, пользуются большим спросом наши тамбовские плетенки, кроссовки, да и ножи тоже хорошо идут, только с ними мороки много. Зажигалки тоже… Больше всего люблю Черкизовский рынок, рэкетиры там милые. Все в элегантных кепочках, широких штанах и китайских кожанках. Изымут по пятьдесят штук и мирно в сторонку, зато больше никто не клеится…

Василию надоело слушать его треп, и он, предупредив Кристину, чтобы его не ждали и укладывались спать, ушел к бывшему школьному корешу Петру Плясунову, Петяне, с которым проучился с первого до одиннадцатого класса.

Проговорили они до часу ночи, хотя проводнику приходилось то и дело отлучаться: то чай кто-то попросит, то шашки, то газету; потом пришли ревизоры, хмурые и неразговорчивые, прицепились к тому, что туалет в вагоне плохо закрывается, хотя вина проводника в этой беде была весьма проблематичной. До акта не дошло, Петяня откупился. Пришел в свое купе грустный, развел руками:

— Сто штук отдал. А что сделаешь? Акт накатают, так меня за него не только с рейса снимут, а вообще засунут в отстойник на пару месяцев стеречь вагоны.

— И часто проверяют?

— Почитай, два раза за рейс. Но обычно они устраивают посиделки в штабном вагоне, мы только оброк собираем — по пятьдесят штук с вагона. Прикинь: в составе шестнадцать-восемнадцать вагонов, умножь на пятьдесят…

— Восемьсот-девятьсот тысяч?

— Если рейс длинный, то до десятка раз заходят, так что зарабатывают ребята будь здоров! А прицепиться им — раз плюнуть: за «зайцев», за сокрытие мест, за антисанитарию, даже за отсутствие таблички на двери проводника. Выпьешь? Есть «Посольская», вино хорошее — «Саперави»…

— Спасибо, Петяня, не употребляю. Да и выпил уже глоток шампанского, попутчик угостил.

— Дохлый такой, веселый? Твою даму обхаживает. Кто она тебе? Сестра, жена? А пацан?

— Это жена и сын моего друга, везу их… на каникулы. — В подробности Василий вдаваться не стал. — Но если тебе невыгодно работать проводником, зачем ездишь?

— Почему невыгодно? Я за рейс, кроме зарплаты, имею в два раза больше. — Петяня смущенно покряхтел, снова развел руками. — А что делать, Баловень? Как другие, так и я. Не зубы же класть на полку. Это ты у нас университет кончал в Москве, да там и остался, а я только школу да пару коридоров в железнодорожном котовском училище. Да в Тамбов переехал. Зарабатываю как могу. Из нашего класса почти все в Котовске осели, только ты да Валерка Хапилин уехали в центр. Вера Холодная в деревне живет, Юрковский тоже…

Разговор перескочил на одноклассников, и они принялись вспоминать одного за другим, переживая приятные чувства дружеского единения и теплой грусти.

Потом вернулись к делам на «железке». Петяня привел несколько примеров, как на нем зарабатывают другие служители дороги, и Василий подивился его оптимизму: поборами занимались все — от бригадира поезда до работников прачечной.

— Сдаешь, к примеру, белье, пересчитываешь — пятьдесят простыней. А они посчитают, говорят: у тебя тут только сорок девять. Не веришь? Считай сам. Считаешь — а там уже сорок восемь! Не скажешь же им, что получилось еще меньше, вот и говоришь — ваша правда. И за простыню отваливаешь несколько тысяч. Как они умудряются простыни воровать на абсолютно гладком столе — для меня лично загадка.

Петяня хватанул чаю — водку на работе не пил, дорожил добрым именем и отношением пассажиров.

— А образцово-показательного кретинизма на дороге — под завязку! — Он чиркнул ладонью по горлу. — Помнишь, президент собирался проехать на поезде через всю Россию? До Тамбова не доехал: на самолет — и на юг! Реформатор хренов! Но там у нас такой шухер был — как при коммунистах! Заборы покрасили, дороги подлатали, ямы позасыпали… С одной стороны, хорошо, кое-что сделали, что сделать должны были много лет назад, а с другой — показуха! Пыль в глаза. У нас в депо в учебный класс даже компьютер поставили, хотели продемонстрировать президенту, что машинисты на нем учатся. А подведи машиниста к компьютеру, он не сможет даже включить его.

Петяня сплюнул, снова глотнул чаю.

— Ну что, спать пойдешь? Второй час уже… — Он нахмурился, что-то прикидывая про себя, покачал головой. — Может, пронесет на этот раз?

— Ты о чем? — Василий зевнул.

— Перегон тут есть один, гнилой, часто поездные «щупачи» появляются. В мое дежурство еще такого не случалось, а напарник на прошлой неделе попал в переплет. Ничего ценного не везете? А то давай спрячу у себя, проводников, как правило, не обыскивают.

Василий улыбнулся.

— Самое ценное в моем грузе — мои спутники. Не волнуйся, все будет хорошо…

И в этот момент в вагон зашли они.

Конечно, палитра интуиции у Василия была беднее, чем у Матвея Соболева, но и он чувствовал опасность и мог жить в убыстренном ритме, на пределе возможностей, иначе не стал бы ганфайтером.

«Потрошители» поездов вошли в вагон с двух сторон — двое с одной, трое с другой. Оставили в тамбурах по одному сигнальщику с рациями и медленно пошли вдоль коридора, заглядывая в каждое купе. Вооружена группа была двумя автоматами, тремя пистолетами, пружинными ножами и дубинками, изредка используя их для острастки.

В купе проводника вломились сразу двое, один с автоматом, второй с пистолетом; третий остался в коридоре. Ствол автомата уперся Петяне в живот, а дуло пистолета («беретта М-92», отметил Василий автоматически) глянуло Балуеву в лоб.

— Тихо, не ерзайте, и все будет тип-топ! Деньги, ценности на стол. Иностранцы в вагоне есть? Коммерсанты с «капустой»?

— Да вроде н-нет, — замялся Петяня, переглядываясь с Василием, и получил удар дубинкой по уху.

— Говори, падла!

Василий мог бы атаковать этих двоих прямо сейчас, не обращая внимания на их «пушки», но в коридоре стоял третий и мог поднять тревогу, а то и стрельбу. Надо было подготовиться и заманить его в купе.