Запрещенная реальность. Том 1

Балуеву потребовалась всего пара секунд, чтобы оценить противника (чахоточного вида мужик с пистолетом не в счет, не профессионал, да и второй, с автоматом, — тоже, хотя здоров, как бугай; а вот третий, в коридоре, явно тренирован) и рассчитать, как действовать, после чего он начал свой рискованный полет.

— Эй, — окликнул Василий третьего, — загляни — чего покажу…

И молодой бритоголовый малый в кожаном кепи купился, сделав от неожиданности шаг навстречу.

Василию никогда еще не приходилось драться в купе проводника скорого поезда, но он специально был тренирован для боя в тесных помещениях, в том числе в таких, как купе, и даже в платяном шкафу, где мог продемонстрировать искусство киина мутай — филиппинскую систему укусов, выкалывания глаз и вырывания кожи с мясом.

В отсутствие пространства для маневра наиболее эффективны не захваты, удушающие и связывающие приемы, а удары: ногой в голень, коленом в пах, низ живота, руками в шею, лицо, живот, солнечное сплетение. И Василий выдал три таких удара в стиле пананджакман [122] , причем квадратному спортсмену с бритым черепом достался первый и самый сильный — в переносицу.

— Т-ты… к-как?! — заикнулся Петяня, сглатывая комок в горле и глядя на рухнувших громил.

— Сиди здесь, не высовывайся. Свяжи их. — Василий накинул на себя черную куртку грабителя с автоматом, надвинул на уши его кепи, подхватил автомат и выскользнул в коридор.

122

малайский бокс.

Двое с другой стороны вагона уже открыли другое купе и на появление Василия не реагировали, приняв его за своего. А когда один из них случайно глянул в его сторону, было уже поздно: Василий в прыжке достал его внешней стороной стопы, в технике туй фа [123] . Второй грабитель успел только хлопнуть глазами, открыть рот и выпустить из руки сумку, которую отобрал у пассажира. Потом нога Василия обрушилась и на его голову.

Сигнальщика в этом конце вагона Василий успел перехватить, а вот второй, в тамбуре возле купе проводника, вовремя сообразил, что дело плохо, открыл дверь тамбура и сиганул из поезда на полном ходу. Василий успел только пожелать ему благополучно разбиться. Потом Петяня помог Балуеву связать бандитов, сбегал за бригадиром и милиционером-сопровождающим и, тараща глаза, в лицах, артистически рассказал прибывшему на следующей станции наряду милиции, как проходивший по вагону во время налета один «боевой мужик» уложил всю банду и скрылся. Василий в это время уже спал.

123

техника ног (кит.).

Уговорил он школьного друга сочинить байку для милиции с трудом, но светиться лишний раз со знанием навыков рукопашного боя не хотел.

Кристина уже спала, как и коммерсант с Черкизовского рынка, Стас на верхней полке читал книжку.

— Что там за шум в коридоре, дядь Вась? — спросил он. Василий отобрал у него книгу, глянул на обложку: Генрик Сенкевич, «Крестоносцы».

— Просто кто-то с полки упал. Спи, поздно уже.

— А ты мне завтра прием дзансин покажешь? А то я подзабыл поворот.

— Непременно.

Кристина заворочалась на своем ложе, Василий прижал палец к губам, погасил свет и одним движением запрыгнул на полку напротив Стаса. Через минуту оба уснули.

В Тамбов поезд пришел в семь утра Попрощавшись с Петяней и пообещав зайти к нему домой, Василий вывел свою «оперативную группу» на привокзатьную площадь.

По рассказам Матвея он хорошо представлял, куда надо ехать, и вскоре автобус доставил их на окраину города, где начинался Тамбов — старинный, одноэтажный, с узкими сельскими улицами и деревянными домами. Пройдя две такие заасфальтированные улицы, они вышли на третью, но уже грунтовую, желтеющую песком. День был хмурым, но дождя, кажется, не предвиделось, хотя на мокрой дороге и стояли лужи. К озирающимся путешественникам подошла ветхая бабуля в громадном клетчатом платке, фуфайке и ботах.

— Откель будешь, сынок?

— Оттель, бабуля, — пояснил Василий. Кристина посмотрела на него с укоризной.

— Мы издалека, бабушка, ищем улицу Солдатской Славы.

— Так вы на ей и стоите, милые. А к кому гости?

— Дом двадцать четыре, Соболев Кузьма Федорович.

— Так он через два дома живет, по правую руку. — Глаза старухи молодо блеснули, она показала сухонькой ручкой на дом неподалеку, с шиферной крышей и мансардой.

— Спасибо, бабушка.

— А не за что, милые. — Старушка мелко закивала, проводив глазами троицу, и вслед перекрестила их.

Дед Матвей, которому пошел уже семьдесят восьмой год, оказался небольшого роста, лысым, круглым, как шарик, и живым, как ртуть. Глаза его лучились приветливостью и улыбкой, и сразу было видно, что он добрый, веселый и безобидный. Таким он и остался в памяти Василия.

Кузьма Федорович был отменным хозяином и сам вел свое достаточно обширное хозяйство: четырехкомнатный просторный дом, где было чисто, уютно и пахло травами, двор с пристройками для коровы и кур, сад и огород. Ни одного неухоженного уголка в этом хозяйстве, хотя жил Кузьма Федорович один, рано похоронив жену и дочь.

Едва он узнал, что гостей прислал внук Матвей, как засуетился и принялся обхаживать Кристину и Стаса, сразу приняв их в свою семью. Письмо Матвея он читать не стал, махнул рукой.

— Потом почитаю. Проходите, гости любезные, располагайтесь, будьте как дома.

Несмотря на большую разницу в годах и комплекции, дед и внук — Кузьма Федорович и Матвей — имели явное сходство, и лишь цвет глаз у них был разный: у Матвея в зависимости от душевного состояния — синий или голубой, у его деда — теплый карий. Видимо, глаза Матвею достались в наследство от отца, летчика-испытателя Фомы Кузьмича Соболева, похоронившего жену десять лет назад. И если главной чертой характера Матвея были сдержанность и спокойствие, то у Кузьмы Федоровича — доброта. Василий понял, что Кристине и Стасу с дедом Соболева будет легко и просто.

До вечера было еще далеко, и Василий надеялся уехать обратно в тот же день, после обеда, но остался на ночь, поддавшись обаянию сельской тишины и старика Соболева.

Вечером, после ужина, все сидели на веранде и пили чай, чувствуя себя как дома. Хандра у Кристины прошла, она уже нашла себе кое-какую работу по хозяйству, а в часы отдыха в ее распоряжении была библиотека Кузьмы Федоровича в пяти книжных шкафах. Стас тоже смирился со своим положением, к тому же успел познакомиться с соседским мальчишкой-однолеткой и предаваться грусти не собирался.

Кузьма Федорович говорил больше всех, соскучившись по человеческому общению. Сообщив местные новости, он поругал правительство, депутатов, милицию, потом расписал свою родословную и показал громадный пухлый фотоальбом, листая который, подробно и обстоятельно рассказывал о каждом родственнике, изображенном на снимках. Попадались там и фотографии юного Матвея, которые Кристина рассматривала с особым удовольствием.

Рядом с карточкой отца Матвея привлекала внимание фотография красивой улыбающейся женщины с ямочками на щеках, и Кузьма Федорович, любовно погладив снимок, сказал:

— А это моя Галя… Моя жена, бабушка Матвея в молодые годы. Как раз перед войной свадьбу сыграли, двадцать первого июня, а двадцать второго грянуло!.. — Кузьма Федорович глядел в альбом, а перед глазами стояла веселая жизнерадостная выпускница Борисоглебской летной школы. — Не знали мы тогда, что мне доведется дважды спасать ее — в «котле» под Вязьмой в сорок первом и в бою под Киевом в сорок третьем…

Василий вознамерился было перевести разговор в другое русло, но Кристина взглядом остановила его, и пришлось выслушать еще и историю спасения Гали бравым командиром кавалерийского эскадрона Кузьмой Соболевым.