Запрещённый приём

— Иногда, если любишь кого-то, их счастье становится для тебя важнее своего собственного. — Подал голос Эдуард.

— Тогда любовь — это просто еще один вид рабства.

— Это не так. — Возразила я.

— Это правда не так. — Согласился со мной Эдуард.

— Любовь чудесна. — Заметил Итан.

— Она может быть лучше, чем практически все, что угодно. — Послышался голос Миллигана со стороны стены.

— Лучше, чем находиться на поле боя вместе со своими боевыми товарищами? — Спросил Олаф.

Миллиган улыбнулся.

— Я сказал «практически».

— Была б здесь твоя жена, ты бы по-другому запел. — Подколол его Кастер.

Миллиган покачал головой.

— Нет, не запел бы. Она все понимает. Как раз поэтому мы и женаты уже десять лет.

— Мои поздравления. — Сказал Эдуард.

— Ага, Милли у нас в группе единственный старый женатик. — Подтвердил Кастер.

— Десять лет — это приличный срок для того, кто работал в спецслужбах. — Заметил Эдуард.

Миллиган улыбнулся и кивнул, принимая комплимент.

— Олаф, если для тебя любовь — это рабство, то почему мы вообще затеяли этот большой разговор? — Поинтересовалась я и глотнула свой Powerade. Хотелось бы мне чего повкуснее, но я все равно бы остановилась на каком-нибудь легком напитке.

— Я предлагаю секс, а не любовь. Мы затеяли этот «большой разговор», как ты выразилась, потому что ты боишься заняться со мной сексом.

— И ты меня в этом обвиняешь?

— Нет, но я предлагаю тебе просто секс, а не тот, которым я занимаюсь обычно.

— Что еще за «просто секс»? — Переспросила я.

— Обычный ванильный секс.

— Нам надо прояснить термины. — Сказала я. — То, что для одного — обычная ванилька, для другого будет ухабистой горной дорогой с карамельной посыпкой.

Олаф нахмурился и пригубил свою бутилированную воду.

— Я не знаю, как на это отвечать.

— Некоторые мужчины называют ванилькой секс в миссионерской позе без прелюдии, которым занимаются во имя Господа и зачатия младенцев. — Пояснила Эйнжел.

Олаф поморщился, как будто вода вдруг стала мерзкой на вкус, но, очевидно, это была реакция на слова Эйнжел.

— Нет, нет, это не то, что я имел в виду.

— Вот почему я сказала, что нам надо прояснить термины. — Заметила я и прислонилась задницей к оконной раме, попивая свой почти вкусный спортивный напиток.

— Если наши понимания этих терминов настолько отличаются, то — да, нам действительно нужно обсудить, что означает «ванильный» секс.

— Почему ты так зациклен на ванильном сексе? — Поинтересовалась Эйнжел.

— Возможно, я выбрал не то слово.

Я покосилась на Эдуарда и приподняла брови, надеясь, что он поймет, что мне тут помощь нужна.

— Анита вообще-то не занимается ванильным сексом. — Сказал он.

— Чем она занимается? — Спросил Олаф.

В обычной ситуации я бы потребовала, чтобы Олаф не говорил обо мне так, словно меня здесь нет, но, если честно, я не хотела отвечать на этот вопрос. Я вообще не хотела обсуждать с ним свои сексуальные предпочтения.

— Ну, во-первых, несколько партнеров одновременно. — Начал Эдуард.

— Я знаю, что большинство ее мужчин предпочитает, чтобы в постели с ней находился еще один мужчина. — Голос Олафа звучал неодобрительно, почти с презрением.

— Звучит так, словно все мужики мечтают о том, чтобы, когда они в постели с женщиной, с ними был еще один мужик. — Заметила я.

— Ты хочешь сказать, что это твоя идея?

— Зависит от мужика. Иногда это идея Жан-Клода, иногда моя. Иногда Натэниэла.

— А иногда моя. — Добавил Никки с такой дерзкой улыбкой, что это был почти оскал.

— Ты способен просить о том, чего хочешь? — Уточнил Олаф.

— Ага.

Олаф посмотрел на меня.

— Как это возможно, если у него нет собственной воли?

— Я стараюсь давать Никки столько свободной воли, сколько могу. — Ответила я.

— Она чувствует вину за то, что подчинила меня навсегда. — Сказал Никки. — Так что она правда старается позволить мне оставаться собой.

— Ты социопат и наемник, который брал деньги за пытки и убийства людей. — Заметил Олаф. — Как Анита может позволять тебе оставаться самим собой?

— Я больше не занимаюсь пытками и убийствами за деньги.

— И ты не скучаешь по этому? — Спросил Олаф.

— Не так сильно, как я думал, что буду скучать.

— Чего тебе не хватает больше всего?

— Возможности драться в полную силу, без ограничений, и выбивать дерьмо из других парней.

— Ты же дома тренируешься с другими охранниками. — Возразила я.

Никки покачал головой.

— Это не то же самое, Анита.

— Когда ты говоришь, что хочешь выбить из кого-то дерьмо, ты же не имеешь в виду всякие там смешанные боевые искусства с правилами и рефери? — Уточнила я.

Он просто покачал головой.

— Он говорит о драке не на жизнь, а на смерть, Анита. — Пояснил Эдуард.

— Он говорит о том, чтобы забивать людей до смерти. — Сказал Олаф.

Я покосилась на него, но Никки заговорил вновь, и я повернулась к нему.

— Я говорю о той драке, когда все на кону. Когда, если я не выиграю, то меня убьют.

Я уставилась на него, изучая его лицо и пытаясь понять, серьезен ли он, а он, разумеется, был серьезен.

— Я дралась не на жизнь, а на смерть, зная, что, если проиграю, то меня убьют. Удовольствие ниже среднего.

— Я знаю, что для тебя это так, и если на кону будет стоять твоя жизнь или жизнь кого-то из тех, кем мы дорожим, то это и для меня не будет весело.

— Но ты все равно скучаешь по этому, если речь только о тебе? — Уточнила я.

Никки кивнул.

— Я понял, о чем он. — Сказал Эдуард.

— Ладно, тогда поясни мне. — Попросила я.

— Это та же штука, которая заставляет меня мечтать о проверке на прочность в схватке против самых здоровенных и жутких монстров, которых я только могу найти.