Запрет на любовь

— Я требую, чтобы ты это сделала! — гремит одновременно с раскатом грома, разрывающим серое небо, затянутое густыми тучами.

— Если помнишь, недавно мне исполнилось восемнадцать и отныне я буду делать то, что хочу сама.

— Какого дьявола, Тата? — орёт, не скрывая своей ярости. — Взрослой себя почувствовала?

— Мир, в котором я жила, — сплошная ложь. Все кругом меня обманывали. В том числе и ты.

— Я жизнь положил на твоё воспитание! Закладывал моральные принципы годами. А что получил в ответ? Нож в спину? — негодуя, спрашивает.

— Я тебя не предавала.

— Как ещё это назвать?

— Господи, да я ведь даже не отвечала Марселю взаимностью! Тот поцелуй был случайным, единственным! Но да, моя вина в том, что я осознала: не хочу замуж за того, кого ты навязываешь. Не хочу повторить судьбу матери. Не хочу быть в браке с тем, кто вытирает о меня ноги!

— Чёртовы гены! Ты стала точь-в-точь как она! — произносит с горечью и разочарованием.

— Что ж. Можешь и меня люто ненавидеть, — шепчу я тихо. — Прощай, отец.

Он говорит что-то ещё, однако я уже не слушаю.

Просто вешаю трубку.

*********

Аэропорт Пулково встречает нас непогодой, суетой и чемоданами.

— Паспорта взяла, мам?

— В сумке.

— Другие документы? Карты?

— Насть, я пока в уме.

— Лекарства Таты? Вы помните, что сказал врач? Нельзя пропускать приём таблеток.

— Всё у меня. Успокойся. Выдохни. Как ты её выносишь, Дань?

Вопрос риторический. Мужчина не отвечает. Однако, улыбнувшись, смотрит на жену так, что даже моё сердце, покрытое толстой коркой льда, тает.

И нет. Естественно, за то время, что я провела в Санкт-Петербурге, никакой семьёй мы не стали. Однако одна вещь изменилась кардинально. Я больше не смею осуждать мать за её выбор. Каждый человек имеет право на счастье. Анастасия Зарецкая своё счастье выстрадала и заслужила.

Ранний брак, заключённый не по своей воле. Семейная жизнь с нелюбимым человеком. Моральное и физическое насилие. Одиночество. Боль потери. Отсутствие поддержки близких людей [33] .

33

Речь о событиях, которые описаны в книге «Если завтра случится». Роман рассказывает историю балерины Анастасии Зарецкой

«К Амирану я не испытывала ровном счётом ничего, но отца в тот момент интересовало лишь кресло губернатора и в итоге, я вышла замуж ради того, чтобы моя семья получила то, что хотела».

«Я люблю Даню с детства, Тата. С этим ничего нельзя было поделать, понимаешь? Можно противостоять. Бороться. Сопротивляться этому чувству. Лгать себе. Но я, сломленная и абсолютно на тот момент несчастная, проиграла».

«Спустя годы рада, что так… Несмотря на то, что за своё предательство пришлось ответить перед Богом. Он ведь надолго забрал у нас с Даней возможность иметь собственных детей. Пришлось упорно доказывать, что мы достойны этого права».

После взрослого, откровенного разговора, состоявшего между нами, я смогла пересмотреть своё отношение к ней. Заглушить ядовитую злость. Оставить в прошлом обиды. Абстрагироваться от того, что рассказывал отец. Выслушать её версию и… попытаться понять.

Что касается самого Климова, пока достаточно того, что я приняла факт его неотъемлемого присутствия в её жизни.

Честно сказать, всё сейчас перевернулось с ног на голову. Сложно вот так сразу переварить свалившуюся на меня информацию, однако я не могу попросту игнорировать некоторые вещи.

Одно то, что бывший губернатор и по совместительству мой дед, причастен к смерти родителей Данилы Климова, — глубокий шок. Похищение это, конечно, не оправдывает, но мотивы резко стали вполне очевидными…

Проходим регистрацию. Сдаём багаж, которым обзавелись в Питере. Добираемся до турникетов, ведущих к гейтам и зоне паспортного контроля.

— Дальше нам нельзя.

— Почему? — спрашивает маленькая Маша.

Ей пять и она невероятно любознательная девочка.

— Потому что ты никуда не летишь, Кнопка, — объясняет четырнадцатилетний Лёша.

Семья Климовых забрала мальчика из детдома, когда тому было полтора года. Его родители погибли в ДТП.

— Давайте прощайтесь. Время поджимает, — торопит Даня, глядя на часы.

— Пока, Тата.

— Пока, Лёш. Спасибо, что показал мне Питер.

Улыбаюсь и подросток, густо краснея, смущается.

— Всё? — расстроенно бормочет Маша, вцепившаяся в руку отца.

— Иди обниматься, — приседаю, выставляю руки вперёд и, к счастью, девочка сразу устремляется ко мне в объятия. — Чего ты плачешь?

— Грущу.

— Не надо, — отклоняюсь и дёргаю за косичку, которую сама же заплетала перед выездом в аэропорт. — Ну, пока?

— Пока, — обречённо выдыхает, нежно сжимая своими пальчиками мои.

— Не будешь сырость разводить?

— Нет.

— Обещаешь?

— Угу, — хлопает длинными, мокрыми ресницами, а я внезапно понимаю, что не такая уж чёрствая, ведь, оказывается, тоже успела прикипеть к младшей сестре.

Жаль, что раньше наотрез отказывалась знакомиться.

— Ну ё-моё. Вы сговорились обе?

Климов смотрит на жену. Та, шмыгая носом, тоже плачет.

— Лёха, Маха, погнали на парковку. Там маму подождём. До свидания, Алиса Андреевна. Тата… — переводит взгляд на меня и кивает.

Не ждёт какой-то реакции. Просто уводит детей на улицу, тактично оставляя нас втроём.

— Прилетишь, напиши, пожалуйста, — мама подходит ко мне.

— Хорошо.

Глаза в глаза.

— Береги себя. Ладно?

Подаётся вперёд. Обнимает.

Прикрываю веки и несмело обнимаю в ответ, ощущая, как вздрагивает при этом её хрупкая фигура.

— Я видела многие твои выступления, но то, на котором присутствовала в Мариинке… Это было потрясающе, — признаюсь зачем-то. — Ты прекрасная балерина.

— Но отвратительная мать, — всхлипывает она, сильнее сжимая меня в своих руках.

— Нет, — произношу тихо. — Маша и Лёша — тому подтверждение. Они замечательные.

— Тата… — начинает плакать ещё пуще прежнего.

— Иди к ним. Нам пора, — отпускаю её. Отступаю на шаг назад.

Всё ещё чувствуется некая неловкость между нами. Невозможно преодолеть это разом, ведь я долгие годы держала её на расстоянии, полагая, что именно так будет правильно.