Запрети любить

— Ты права. Я действительно виноват. Потому что я живу, а моя сестра — нет. Мама так однажды сказала, когда напилась. Один раз сказала, но мне хватило, — признался Игнат, и я почувствовала раздражение на его мать. Что еще она ему говорила? Какие еще мысли закладывала?

— Глупости. В том, что Катя заболела, твоей вины нет. А винить за то, что ты живой, может только больной человек. Твоя мама действительно больна. Извини, — спохватилась я.

— Знаю, — коротко ответил Игнат. На него что-то накатило, и он замолчал, сложив руки на согнутых коленях. Солнце окончательно ушло за горизонт, но небо все еще озарялось медово-алым светом. Я знала, что скоро стемнеет, и станет видно звезды.

— Ты напоминаешь мне кактус, — ласково сказала я Игнату. — Такой же колючий, но выносливый. Прямо как кактус в твоей комнате.

— Это Катин, — чуть помедлив, ответил он. — Не смог его выбросить, когда она ушла, и забрал себе. С тех пор и стоит. Я поливаю его время от времени, а он живет сам по себе.

Простые слова, но сколько же в них было боли. Мне стало грустно. Бедный мой мальчик.

— Ты действительно идеальный старший брат, — вздохнула я. — Кате повезло, что у нее был ты.

— Да ладно, это только так кажется. Мы и ругались часто. Иногда я отбирал у нее что-нибудь на правах более сильного, а она закладывала меня родителям.

— Все, как и полагается брату и сестре. Я с детства мечтала о таком старшем брате. Чтобы он любил меня и защищал, — призналась я зачем-то.

— От кого? — мягко спросил Игнат. — От твоего отца?

Я ничего не ответила — в горле появился ком, а он продолжил:

— Ты ничего не говоришь о нем, но я слышал, что он был козлом.

Я кивнула. И все-таки сказала:

— Еще каким козлом. Я боялась его до ужаса. Но по-настоящему ужасным было то, что я считала — это нормально. Так и должно быть.

— Если хочешь, поделись своими воспоминаниями о прошлом, — мягко попросил Игнат. — Я не умею понимать людей, как Серж. Но я умею слушать.

Я повернулась к нему и заглянула в глаза. Спокойные, нежные. Полные любви. И на меня будто что-то нашло — в порыве эмоций я рассказала Игнату о том, как проходило мое детство. О том, как вел себя монстр, как мы с мамой боялись, и как я плакала, прячась под кроватью, мечтая, что старший брат меня защитит. В конце концов, я просто расплакалась, и Игнат посадил меня к себе на колени, успокаивая и вытирая слезы, которым не было конца. Они стекали по моему лицу, терялись в волосах, попадали на шею и даже на плечи.

— Знаешь, что было самым страшным? — подняла я на Игната заплаканные слова.

— Что, малышка? — прошептал он.

— Я никогда и никому не рассказывала этого. Даже маме. Но однажды… Она ушла куда-то, кажется, в магазин, а мы остались одни. Я и этот подонок. Я была в своей комнате — до сих пор помню, что рисовала принцессу цветными карандашами. А он бесился в гостиной, потому что мамы не было почти два часа, и она не отвечала на его звонки — уже потом я узнала, что у нее банально сел телефон. Монстр словно с ума сошел от ревности, кричал, что она кувыркается с мужиками, наставляет ему рога, а потом вдруг затих. Я думала, что уснул или смотрит телевизор, а он вдруг вошел в мою комнату. — Я сглотнула. Память услужливо подсовывала образ худощавого мужчины в белой майке и серых штанах, чьи глаза были наполнены безумием. — Он сел рядом, пряча руку за спину. Спросил, что я делаю, кого рисую. А потом сказал: «Твоя мать должна поплатиться за то, что она со мной сделала». «Что она сделала?» — спросила я, потому что ничего не понимала. Он ответил что-то вроде: «Твоя мать сделала мне очень больно, и я хочу отобрать самое дорогое, что у нее есть. Чтобы ей тоже было больно». Я ничего не поняла и зачем-то решила показать его портрет — в садике велели нарисовать отцов. Сначала я нарисовала его черным фломастером, с рогами и шипами, но воспитательница сказала, что так нельзя, и попросила перерисовать. Тогда я срисовала отца у одной девочки, и он получился красивым, с улыбкой. Вот этот портрет я и показала монстру. До сих пор не понимаю, зачем. А он смотрел на него, смотрел, дернулся и резко встал. Просто ушел. А когда выходил из комнаты, я увидела в его руке нож. Игнат, — прошептала я, сжимая его ладонь, — я ведь уже потом поняла, что он хотел сделать. Он пришел убить меня, потому что злился на маму.

По моим щекам вновь побежали слезы, а грудь сдавливало железным обручем. По лицу Игната ходили желваки.

— Хочешь, я найду его? — хрипло спросил он. — Найду и сделаю так, что он пожалеет о том, что родился?

Я замотала головой, вдруг вспомнив, что Костя то же самое предлагал маме.

— Нет, не надо. Не надо. Не хочу ничего про него знать. Ничего!

— Послушай меня, Яся, — сказал Игнат, беря мое влажное от слез лицо в ладони. — У тебя не было старшего брата, который мог бы тебя защитить, но у тебя есть я. Я не твой брат, но я люблю тебя. И защищу.

«Скажи ему, что тоже любишь, — зашептал внутренний голос. — Скажи!»

Но эти слова застряли в горле. Вместо них вырвался некрасивый сдавленный всхлип, и Игнат обнял меня.

— Все хорошо, — говорил он, гладя меня по обнаженной спине. — Все хорошо, я с тобой. Я всегда буду на твоей стороне. Веришь?

— Верю, — прошептала я. Действительно верила.

Игнат помог мне успокоиться и прийти в себя. Мы пошли за руку вдоль берега, и бархатные волны лизали наши ноги. Мы разговаривали, смеялись, обнимались, стоя в теплой воде. Начали плескаться в воде, пытаясь намочить друг друга, потом стали целоваться, и я чувствовала, как между нами нарастает притяжение. Я хотела Игната, а он хотел меня — я чувствовала его возбуждение, когда прижималась к нему. И порою делала это слишком откровенно, дразня его. Мне нравилось играть с Игнатом, ведь это заводило и меня тоже.

Из океана, чье дыхание стало тяжелее и протяжнее, мы вернулись на пляж и сели на расстеленное одеяло. Потемнело, на остров опустилась густая тьма, принесшая прохладу, а на темно-синем экваториальном небе заблестели звезды. Их было много, и все они казались огромными — просто протяни руку и зачерпни в ладонь, словно горсть бриллиантов. Я никогда прежде не видела таких звезд, как здесь. И каждый раз приходила в восторг, стоило им зажечься на небе.

Игнат наполнил наши бокалы.

— За тебя, Яся, — сказал он, глядя на меня блестящими глазами.

— За тебя, Игнат, — ответила я, и наши бокалы соприкоснулись с хрустальным звоном.

Глава 98. В первый раз

Едва я сделала несколько глотков, как Игнат, ничего не говоря, сел ближе и, все так же держа в руке бокал, требовательно поцеловал меня. «Ты моя», — говорил этот поцелуй, и от ощущения его горячих губ внутри меня заискрило. Игнат не обнимал меня, будто ожидая, что я первой сделаю это, и я сдалась — обвила его шею руками, подаваясь к нему всем телом. Он отстранился и несколько раз провел своими губами по моим, словно одобряя мои действия.

Игнат что-то хотел сказать, но звонок телефона не дал ему этого сделать.

— Ответь, — проговорила я тихо, и он кивнул. Взял лежащий неподалеку телефон, сказал несколько слов и отключился с довольной улыбкой.

— Кто это был? — спросила я, отпив из бокала.

— Отец. Сказал, что вернутся утром — они приплыли на какой-то остров, чтобы увидеть звездное море. Так что мы одни до самого рассвета, — прошептал Игнат, беря меня за подбородок. Мои губы чуть приоткрылись, и он не сдержался от того, чтобы прикусить нижнюю, словно показывая, кто здесь главный. А потом отпустил, чтобы проложить дорожку из поцелуев до самой шеи.

— Совсем одни? — прищурилась я, рисуя узоры на его загорелом предплечье. Я знала, что случится сейчас между нами.

— Совсем. Я хочу тебя, — вдруг без перехода сказал Игнат, взял бокал из моей руки, поставил куда-то и прижался своим лбом к моему. — Прямо сейчас. Очень хочу.

— Я тоже, — едва слышно ответила я и первой буквально впилась в его губы, зарываясь пальцами в волосы.

Я целовала Игната, как ненормальная, жадно и отчаянно. Будто последний раз в жизни. Лихорадочно обнимала за плечи, чувствуя, как внизу живота закручивалась теплая спираль желания. Задыхалась от откровенных ласк. Большие ладони Игната скользили по моему наполовину обнаженному телу — каждое движение было глубоким и быстрым. Они касались моей груди, сминали бедра, ласково поглаживали меня между ног сквозь ткань купальника. Несколько раз он отодвигал ткань в сторону и дотрагивался до нежной чувствительной кожи, начиная массировать клитор круговыми движениями — знал, что от этого я теряю голову.