Запретные дали. Том 1

– Вот чегося, спрашивается, на девку взъелся? – молвил он возмущенным тоном, – Бойкая, юркая девка! Палец в рот не клади!

– И травки собирает, – с оживлением добавил Себастьян, – а как ее матери не стало, то эпидемия тифа ушла…

– Я тоже, между прочим, тоже травки собираю, – перебил его Мартин, – natura sanat, medicus curat morbos (лат. лечит болезни врач, но излечивает их природа)! Vis medicatrix naturae (лат. Целительная сила природы)!.. А хиропрактика, то вообще… превеликая вещь!.. От слепоты до глухоты!..

– А еще Матильда кровь умеет заговаривать, – произнес Себастьян самодовольным тоном.

– Quam (лат. Как)?! – воскликнул Мартин, округляя ярко-синие глаза, и получив вместо ответа красноречивую тишину абсолютного непонимания, сердито спросил, – Что вы в школе-то учили?

– В школе мы учили Законы Всемилостивого Господа, – честно признался Себастьян, отчего-то смущенно пожимая плечами и виновато опуская в пол изумрудно-зеленый взор, вызвав тем самым пренебрежительное хмыканье со стороны Мартина.

– А миленький Мартин изо дня в день, из года в год: Non est medicina sine lingua latina (лат. Нет медицины без латинского языка)… Invia est in medicina via sine lingua latina (лат. Непроходим путь в медицине без латинского языка), – сухо парировал Мартин и стремительно загромогласил визгливой интонацией, – Non tam praeclarum est scire catine, quam tuple nescire (лат. Не столь почетно знать латинский язык, сколь позорно не знать)!.. Quidquid latine dictum sit, altum sonatur (лат. Что угодно сказанное на латыни, звучит как мудрость)!..

– Всемилостивый Господь велит всем говорить лишь на одном языке, – сказал Себастьян, укоризненно косясь на Мартина, – ибо только язык, данный Им, истинный, а все другие от…

Тут Себастьян осекся и сконфуженно опустил голову. Ехидно хмыкнув, Мартин выразительно закатил ярко-синие глаза, а после вернулся к первоначальной теме, как видно, ему было совсем неинтересно знать от кого какой язык в понимании местной религии.

– И как же ваша Матильда кровь останавливает, ась?

– поинтересовался он, по-кошачьи сощуривая синие глаза и лукаво заулыбался.

Себастьян было смущенно пожал плечами, но тотчас же поднял голову.

– Однажды с мамой кровотечение сильное приключилось, – произнес он, – а Матильда взяла и заговорила. Дар у нее такой.

– И что же, – заехидничал Мартин, прожигая синим кошачьим прищуром, – прям любое-любое кровотечение заговорить может?

Себастьян доходчиво пожал плечами и смущенно заулыбался.

– А чегось тогда ваша Всесильнейшая целительница твою селезенку не заговорила, ась? – продолжил ехидничать Мартин, – Зачем понеслись обращаться к услугам миленького Мартина? Или показать хотели, что частный специалистик вам по карману?

– Неохотно Матильда за то берётся… – вздохнул Себастьян, – Сама потом сильно болеет. От мамы ее на руках выносили без чувств и памяти. Белее белого была, едва дышала. С неделю в лежку лежала… Матильду обычно к женщинам просят, им она в помощи никогда не отказывает…

– Или же к тем, кто в трезвом уме и твердой памяти, – усмехнулся Мартин, – знаем-знаем мы подобные заговоры! Ошивался один такой, что б ему провалиться, шарлатану гребаному вместе со своим треклятым гипнозом!.. Всю психику перекорёжил!.. Scofa stercorata et pedicosa (лат. Грязная и завшивевшая свинья)!.. Stello (лат. Мошенник)!..

Далее пошло бурное бесовское громогласие явно экспрессивной направленности, по всей видимости, в адрес того самого «гребаного шарлатана с его треклятым гипнозом».

Навизжавшись вдоволь, Мартин подскочил к трехстворчатому зеркалу, где долго переводил дыхание, глядя в упор на собственное отражение.

Закончив пугать зеркало, он резко развернулся на каблуках и, устремляя вверх указательный палец, прокричал во все горло: «Хиропрактика!», после чего гордо зацокал обратно за письменный стол и погрузился в свое «занимательное чтение». Себастьян предпочел не мешать столь важному занятию.

С тех пор собирая свои ромашки, Мартин начал усиленно присматриваться к «маленькому созданию», которое теперь собирая коллекцию своего причудливого гербария, тараторило с ним без умолку, или еже хуже, начинало тянуть народные песни, даже не понимая, что не имеет на то должного слуха.

На то время местные жители принялись упорно прятаться в полях от «превеликой хиропрактики». От нечего делать Мартин привел «отчаянно нуждающуюся в нем больницу» в более-менее больничный вид, затем, помаявшись несколько дней, принялся коротать свой врачебный досуг, развлекая себя прогулками по унылому больничному дворику. Наведя и там идеальный порядок, он начал совершать осторожные вылазки уже за пределы вверенной ему территории, прямиком на соседствующее кладбище.

Неспешно прогуливаясь по узким дорожкам нескончаемого лабиринта деревянных крестов и странных конструкций в виде домиков на ножке, Мартин вникался в местный похоронный колорит, а в скором времени пришел к выводу, что смертность в здешних краях, в большинстве своем, носит вспышкообразный характер и выкашивает большей частью молодежь.

Всецело захваченный азартом этой невеселой статистики и вконец заблудившись в центре кладбища, Мартин набрел на ряд крестов с очень хорошо знакомой ему фамилией, среди которых одна могилка особенно привлекла его внимание. Это была простая могила, огороженная кованой оградкой. По бокам от резного креста стояли две плетеные корзины с чуть повядшими цветами и еловыми ветками. В «домике на ножке» стояла кружка вина, подле которой лежал ломоть почерствевшего ржаного хлеба, несколько кусочков сахара и пара баранок.

«Артур Патрик Карди»

(1875–1899 г.)

Гласила табличка на широком кресте.

– Ну здравствуй, приятель… – произнес Мартин, – Вот мы и встретились… Что ж, сердечно рад, сердечно рад…

Он кротко кивнул, по-кошачьи сощурил синие глаза, лукаво заулыбался и прошествовал дальше, не побрезговав хлебнуть из кружки и прихватить с собой угощение из «домика на ножке».

Глава 5

Эпизод 1. Гипс

На улице стоял хмурый дождливый день. Подавляя сонливость, Мартин наблюдал, как по оконному стеклу медленно стекают капли моросящего дождя. Он уже практически дремал, как вдруг во входную дверь осторожно постучали.

Заслышав это, Мартин разом взбодрился, резко выпрямился, гордо расправил плечи и, выражая полную боевую готовность, дал обыденную команду «Войдите!», однако его приказ проигнорировали. Тихо выругавшись, он нехотя поднялся с насиженного места, и пошел выяснять в чем дело.