Заратустра: Смеющийся пророк

И сказала мне молча Тишина: "Что можешь знать ты об этом! Роса выпадает на траву в самое безмолвное время ночи".

И я отвечал: "Они насмехались надо мной, когда нашел я путь свой и пошел по нему; поистине, дрожали тогда ноги мои.

А они злорадствовали: "Ты забыл дорогу, а теперь еще и разучился ходить!"

И снова безгласно сказала Тишина: "Что тебе до насмешек! Ты тот, кто разучился повиноваться: теперь ты должен повелевать!

Разве не знаешь ты, кто людям нужнее всего? Тот, кто приказывает великое.

Трудно осуществить великое: но еще труднее приказать его.

Вот что тебе непростительно: ты имеешь власть и не хочешь господствовать".

И я отвечал: "Мне недостает голоса льва, чтобы повелевать".

И тогда снова, подобно беззвучному шепоту, промолвила она: "Слова, что приносят бурю, — самые тихие. Мысли, приходящие кротко, как голубь, правят миром.

О Заратустра, ты должен быть тенью того, что грядет: так будешь ты повелевать и, повелевая, пойдешь впереди".

И я отвечал: "Мне стыдно"…

И снова безгласно проговорила она: "Ты еще должен стать ребенком и не стыдиться"...

И я долго колебался и дрожал и, наконец, сказал то же, что и в самом начале: "Я не хочу".

Тогда раздался вокруг меня смех. Горе мне! Как смех этот разрывал мне внутренности и терзал сердце!

И в последний раз прозвучал безмолвный голос: "О Заратустра, созрели плоды твои, но сам ты еще не созрел для них!

И потому тебе снова необходимо уединение: ибо должен ты еще дозреть"...

Теперь вы все слышали: почему должен я вернуться в уединение свое. Ничего не утаил я от вас, друзья мои.

И все это вы услышали от меня, самого скрытного из людей, — таким хочу остаться я и впредь!"...

Но когда Заратустра произнес слова эти, им овладела глубокая скорбь, ибо близка была разлука с друзьями, и он зарыдал; и никто не мог утешить его. Ночью же ушел он и покинул друзей своих.

...Так говорил Заратустра.

В жизни каждого мистика наступает момент, когда он чувствует, что потерпел неудачу — ибо он не может добраться до людей. Это не значит, что он не сделал все, что мог — просто на пути к людям стоит так много барьеров и преград.

Во-первых, опыт мистика достигается в абсолютной тишине и уединении. Требуется величайшее искусство, чтобы облечь это безмолвие в слова, чтобы перенести эту музыку в язык повседневности. Когда тишина превращается в звук, большая часть истины теряется. С этого начинается провал мистика.

Кроме того, люди, слушающие его, не безмолвны. Они полны предрассудков, собственных мыслей — хотя все эти мысли просто мусор, ведь они не сами пришли к ним. Они просто почерпнули их у других. Но они цепляются за эти мысли, как если бы это были величайшие сокровища. Поэтому, когда они слушают мистика, они не слышат, что он говорит — они слышат то, что им позволяют услышать их предрассудки. Так и происходят эти великие неудачи.

Они думают, что слышат мистика, но они абсолютно глухи и слепы — они слышали только собственные мысли, видели собственные сны. Они не оставили мистику пространства, тишины, сознательности для того, чтобы он мог проникнуть в их сердца. Они интерпретировали его, и все их интерпретации — искажение.

В таких случаях у мистика остается только один путь - снова вернуться в свое уединение, вернуться к своей сокровенной сущности, чтобы найти какие-то новые, лучшие способы, другие слова, другие средства для общения. Груз истины отягощает его, он хочет поделиться ею, но никто не готов слушать его.

В уединении он оттачивает свои слова, наносит последние штрихи, совершенствует свою поэзию, свою песню; он отбрасывает все непонятное и пытается подойти с других углов. Быть может, с какой-то другой стороны удастся расшевелить стремление, дремлющее в людях: стремление превзойти себя, стремление расти, стремление родить сверхчеловека.

Эти слова были сказаны именно в такой момент. Заратустра хочет уйти от своих учеников, снова вернуться в уединение. Его попытка быть понятым оказалась безуспешной. Он сделал все что мог, он выбирал самые простые слова, самые ясные представления, но ум так полон предрассудков, он подобно щиту отражает все, что в него поступает.

Ученые обнаружили поразительнейшее явление: люди веками считали свои чувства окнами и дверьми, сквозь которые в нас может проникнуть существование, но последние открытия показали, что вместо того, чтобы быть окнами, наши чувства действуют как цензоры; и процент их цензуры невообразим — они отсеивают девяносто восемь процентов! Вы видите всего лишь два процента реальности; девяносто восемь процентов блокировано вашими чувствами. Вы слышите всего лишь два процента; девяносто восемь процентов блокировано вашим умом.

Конечно же, человек, подобный Заратустре, увидит, что ходит вокруг да около, но не достигает вашего сердца. Все двери закрыты, и нет ни одного открытого окна.

Прежде чем снова уйти в уединение, углубиться в себя и изобрести новые средства для общения, он разговаривает сначала сам с собой — это монолог, — а затем уже уходит от учеников. Поскольку это монолог, он важнее любого диалога, ведь у него есть возможность сказать именно то, что он хочет — он говорит с собой. Когда вы разговариваете с кем-то, вам приходится принимать его во внимание, и от этого все теряет чистоту, загрязняется.

Заратустра говорит ученикам, что должен вернуться в свое уединение, хотя и делает это очень неохотно — ибо вчера вечером говорила с ним его "Тишина". Что это за "Тишина"? Когда он был абсолютно безмолвен и одинок, он слышал свой собственный негромкий, мягкий голос. Он рассказывает, что произошло.

Такую притчу поведаю я вам. Вчера, в самый безмолвный час, в час великой Тишины, земля ускользнула у меня из-под ног, и начался сон. Посмотрите: для того, чтобы ученики его поняли, он выбирает слова, которые не совсем правдивы. Он говорит: Я расскажу вам притчу. Это не притча; это действительно с ним произошло, но заставить их поверить в это невозможно. А в качестве притчи они легко выслушают это.

Вчера, в самый безмолвный час, в час великой Тишины, земля ускользнула у меня из-под ног, и начался сон. Он не говорит, что на самом деле пережил это — они могут насторожиться.

Он хочет, чтобы они расслабились — тогда в них может что-то проникнуть. Он говорит: "Это был просто сон". Вы замечали? Когда кто-нибудь рассказывает притчу или сон, ваш ум более открыт. В конце концов, это сон — он не может вас потревожить. В конце концов, это всего лишь притча, выдумка. Вы читаете сказки, и ум ваш более открыт, чем тогда, когда вы слушаете мистика — ибо слушать мистика опасно. Слушать мистика — значит готовиться к паломничеству. Слушать мистика — значит уже начать трансформироваться. А вымысел просто развлекает. Один мой друг был у Кришнамурти за три дня до его смерти; он рассказывал, что тот сказал ему очень странные слова. Кришнамурти был очень печален и просто сказал: "Я напрасно прожил жизнь. Люди слушали меня так, как будто я — развлечение".