Заре навстречу(Роман)

В центре маленького озера высился островок, окруженный подстриженными акациями, как венком. Илья прошел по берегу до мостков, которые вели на остров, и остановился у перил.

Здесь его и нашла Софья.

Видя, как заботливо ведет ее Илья под руку по мосткам, легко было принять их за влюбленных. Они уселись на скамейку среди акаций. Софья одобрительно взглянула на Илью: хорошее место он нашел для встречи! Подобраться к ним можно только по мосткам, а мостки — вот они перед глазами, пересекают серой лентой залитое солнцем озерко!

— Гордей получил мои письма? — спросил Илья.

— Нет. Гордей арестован, — сказала Софья с суровой простотой, ничем не выражая своих чувств. — А вы — наши?

— Нет. Ни писем, ничего… — глубоким взглядом Илья высказал ей свое сочувствие, — ни извещения, ни резолюции!

— Как? Извещение не дошло до вас?

— Провалы! Что сделаешь… Вы привезли?

Софья достала из-под подкладки дамского ридикюля тщательно сложенные бумаги. С улыбкой, чуть раздвинувшей губы, но смягчившей резкие черты, сказала:

— Нате, читайте!

Жирным шрифтом напечатанный заголовок точно ослепил Илью.

«Извещение о Всероссийской конференции РСДРП».

У Ильи дух занялся. Обо всем на свете позабыл он. Наконец, победа. Он читал про себя:

«Товарищи!

Очередное дело наконец выполнено. Наша партия собрала свою конференцию, решила на ней все важнейшие вопросы, уже давно требующие разрешения, создала русский ЦК и вообще сделала самые энергичные шаги для восстановления разрушенного центрального аппарата партии…»

Окончив читать, Илья, охваченный каким-то не свойственным ему бурным нетерпением, потребовал:

— Резолюции!

Софья подала ему резолюции, он прочел. Сказал торжественно:

— Кончено с кризисом! Кончено… вот наша программа борьбы, — он указал на пачку резолюций. — Софья, а кто в русском бюро ЦК?

Она перечислила, назвав первыми имена Свердлова, Сталина и Орджоникидзе.

Светом наполнились карие глаза Ильи. Он задумался. На чистом, строгом лице его дрожали отблески солнечного озера.

С суровой лаской Софья сказала:

— Давыд! Очнитесь!

Он медленно перевел на нее взгляд. Она продолжала:

— Сейчас же надо познакомить организацию. Нужна от вас резолюция: присоединяется ли организация к решениям? Понятно? Это надо сейчас сделать!

— У нас был грандиозный провал…

— Знаю!

— Лукиян, Мария, Коля — все взяты! Слежка за «подозрительными» непрерывная… я бы сказал, изнурительная! Связи с местами есть… можно собрать представителей низовых организаций. Они у себя проработают, а представителей соберем… в лесу… Теперь это возможно.

— Хорошо, Давыд! Но это быстро надо… немедленно!

— Сколько вы мне дней дадите? — спросил Илья. — Учтите — размножить извещение, резолюции… собрать группы, проработать…

— Три дня на все.

Она сказала это твердо, безапелляционно.

— Будет сделано, — ответил Илья и, посоветовав Софье остановиться на квартире у «тети», а не у Романа, за которым неослабно следят, попрощался с нею.

Прошло три дня. Софья уехала. Перед отъездом они с Ильей разработали новый шифр, установили адреса. Софья обещала прислать материал к Первому мая.

Едва она успела уехать, прилетела в Перевал весть о ленских событиях. Размножили на гектографе листовки, раздали на предприятия. Всюду прошли подпольные собрания. В резолюциях рабочие выражали возмущение, протест.

Начали собирать трудовые гроши для семейств убитых.

В то самое время, когда Илья был занят по горло на партийных собраниях, от Софьи пришла обещанная ею первомайская прокламация.

Илья получил эту листовку, зайдя к адресату перед ночной сменой. У него не осталось времени, чтобы передать ее кому-либо для переписки. Отложить до завтра? Нет, нельзя! Не успеешь к Первому мая распространить листовки.

Дерзкая мысль, которая была бы под стать Яркову, а не предусмотрительному, осторожному Илье, вдруг пришла ему в голову. Он вначале отбросил ее, но, обдумав, решил: да! Надо тиснуть прокламацию в типографии! Наборщики и метранпаж — свои, испытанные люди. Корректор до утра просидит в конторке, уткнув нос в оттиски. Опасен только Иван Харлампович!

Илья пошарил по карманам, подсчитал мелочь: на бутылку водки набралось, а на закуску не хватало… Но это не смутило Илью. Товарищи, узнав, для чего надо «споить» Харламповича, добавили свои деньги. Один из наборщиков — болезненно-бледный, но всегда веселый и бойкий молодой человек — отнес вино и закуску Харламповичу:

— В честь тезоименитства моего наследника, прошу не побрезговать!

Харлампович не побрезговал. Он любил даровое угощение. Обойдя типографию и строго наказав «работать как следует и набрать к утру эту штуковину», он заперся в своем кабинетике и скоро заснул.

У Ильи не было времени раньше прочесть листовку — дорога была каждая минута, — он читал ее, набирая слово за словом, фразу за фразой… Но скоро прокламация целиком захватила его. Он подавлял нетерпеливое желание — прекратить набор и вчитаться, вдуматься в текст. И методически ставил в наборную линейку литеру за литерой.

Илью взволновала революционная страстность, которой дышала каждая строчка. Поразили воображение широкой кистью написанные картины наступления рабочего класса, облик революционера, в котором подчеркнуты были основное черты: спокойствие, сила, гордость, целеустремленность… Сам поэт в душе, Илья живо откликался на все это.

Рассматривая положение в России, автор листовки охарактеризовал последние два-три года (когда Первое мая не праздновалось) как период «контрреволюционной вакханалии и партийного развала, промышленной депрессии и мертвящего политического равнодушия».

Убедительно доказав, что в стране — и прежде всего среди пролетариата — начинается политическое оживление, листовка утверждала, что русские рабочие должны нынче «в той или иной форме» праздновать Первое мая.

Илья отложил наборную линейку и залпом прочел листовку до конца:

«…Смерть окровавленному царизму! Смерть дворянской поземельной собственности! Смерть хозяйской тирании на фабриках, на заводах и рудниках! Земля — крестьянам! 8 часов работы — рабочим! Демократическая республика — всем гражданам России!