Зарево над Аргуном

Резванов выругался. Спросил зло:

– Неужели об этом никто не знает?

Авиатор посмотрел на него, как смотрят на недоумков.

– У нас всегда все всё знают. От и до. Только что толку?

– Расстрелять бы на месте двух-трех мародеров, - сказал Таран мрачно.
– Другие задумались бы...

– Вот вы и расстреляйте, - предложил авиатор с безразличием в голосе, пнул какую-то картонную коробку и ушел в кабину.

В Моздоке группа перебралась в вертолет.

Простучав коваными ботинками по металлическому трапу, Полуян вошел внутрь машины и его движения вдруг утратили напористость. Прогретый жарким августовским солнцем воздух в вертолете, показался ему густым и тяжелым, ко всему сладковато-тухлым, таким, что поднявшись на борт, он словно уперся в невидимую стену.

Полуян посмотрел на техника, который с невозмутимым видом возился внутри машины, протирая откинутую лавку у борта тряпкой, пропитанной хлоркой.

– Мясо тухлое перевозили, что ли?
– спросил Полуян и брезгливо поморщился.
– Ну, навоняли...

Техник оторвался от дела, посмотрел на него. Встряхнул тряпку, окунул её в ведро с хлоркой, и, не скрывая раздражения, сказал:

– Какое мясо? Это только сейчас от вас потом пахнет. А повезут назад "двухсотым" грузом - успеете провонять...

Полуян ошеломленно смотрел на техника, не зная, что и сказать. Запах тлена был ему хорошо знаком. Вертолет, который должен был увезти их туда, живых и здоровых, оттуда уже привез отработанный материал войны - мертвые тела людей, которые ещё недавно о чем-то думали, что-то любили, испытывали голод и жажду, пели песни и травили анекдоты и для которых вдруг все внезапно кончилось...

– Прости, - сказал он технику и покаянно сдернул кепку.

– В первый раз, что ли?
– спросил тот с пониманием.

– Нет, не в первый. Этого я уже нанюхался вдосталь, но не здесь...

– Выходит, не узнал, - усмехнулся техник.
– А надо бы. Все мы в отработанном виде так вот воняем... Если честно, это запах будущего. Для любого из нас. Жаль только, что молодых пацанов, которым надевают военную форму, сразу не знакомят с тем, чем пахнет смерть... И ещё скажу так: кому не нравится, могут остаться.

Репкин подошел к вертолету, стуча коваными ботинками по металлической лесенке, забрался внутрь. Огляделся. Увидел сложенный на полу груз. Подошел к ближайшей картонной коробке. Пнул ногой. Нога заныла. Репкин поморщился. В упаковке лежало нечто твердое.

– Посмотрим.

Репкин достал нож. Полоснул по скотчу, который широким поясом охватывал разрез. Пленка хрустнула под острым лезвием.

Двумя руками развернул в стороны разрезанную крышку.

Коробка была набита плотно прижатыми одна к другой банками со сгущенкой.

Репкин вынул из сумки скомканный вещмешок, деловито встряхнул его, расправил и стал перегружать содержимое коробки в сидор.

Полуян отодвинул ногой тючок с касками, подошел к прапорщику.

– Кто такой?

Репкин распрямился. Внимательно посмотрел на подошедшего. По возрасту тот тянул на полковника, но, прилети сюда полковник из Москвы, возле него уже крутились бы два-три солдата Швейка. Да и знаков различия никаких не имеется. А коли их нет, значит он не больше, чем экспедитор при гуманитарном грузе. Таких Репкин имел и будет иметь во всех позициях и обстоятельствах. Главное сразу поставить себя.

Он повернулся к Полуяну.

– Это "гуманитарка"? А я здесь - первый потребитель.

Волна спирто-табачного запаха ударила Полуяну в ноздри.

– Стервятники уже тут, - с безразличием констатировал авиатехник. Первое время он пытался бороться с налетами любителей поживиться на халяву, но понял, что сил на это не хватит и перестал дергаться.

Таран отложил сумку, с которой возился и подошел к Репкину. Взял его за ворот, приподнял и поставил с корточек на ноги.

– Ты слыхал вопрос? Тебя спросили, кто ты такой.

Репкин дернулся и высвободил воротник из чужих рук. Полнясь пьяной наглостью, ни в малейшей мере не прогнозируя того, что может произойти, он зло сверкнул на Тарана глазами:

– С-слушай, пошел ты... Назвать куда?

– Не надо, - ответил Таран.
– Я адреса знаю. Даже тот, куда сейчас пойдешь ты.

Он схватил Репкина за плечо, крутанул его, повернув к себе спиной и, уже не в силах соизмерять силу действий с необходимостью, врубил тяжелым армейским ботинком с высоким берцем в пухлую задницу, обтянутую брюками.

Удар и его направление оказались настолько точными, что прапорщик вылетел в дверной проем, не имея возможности задержаться. Он пролетел по воздуху несколько метров, плашмя ляпнулся на твердо утоптанную посадочную площадку.

Авиатехник, со стороны наблюдавший за происшедшим, одобрительно сказал:

– А ещё говорят, что у России нет в резерве достойных футболистов. Ерунда!
– Он поднял нож, который вылетая из вертолета выронил прапорщик. Подержал в руках осмотрел и спросил у Тарана.
– Можно я его возьму себе?

– О чем речь?!
– Таран не поскупился.
– Трофеи всегда принадлежать победителям. Разве не так?

* * *

Базар легко было угадать по шуму и запахам. О стороны торжища тянуло дымом и дразнящими аппетит духом жареного мяса. Из киоска с надписью "Аудио-видео", что стоял у входа на рынок, неслись гортанные звуки песни. Надрывный женский голос, наполненный слезой тоски, выводил слова, скорее всего турецкие.

В тени большого тутового дерева на большом камне, вытертом до блеска, сидел бородатый старик в барашковой папахе с ниткой четок в руке. Быстрыми до автоматизма отработанными движениями пальцев, он перебирал костяшки и спокойно взирал на проходивших мимо людей. В его глазах не угадывалось любопытства. Это был взгляд человека, стоявшего в стороне от бурных потоков жизни, но ещё окончательно не потерявшего интереса к их бурлению. Он созерцал происходившее как философ, на собственном опыте познавший, что все вокруг лишь суета сует, в которую люди попадают без их желания и уходят из неё вопреки желанию задержаться в ней.

– Здравствуйте, отец, - сказал Полуян и приложил два пальца к козырьку кепки.

Старик, не переставая перебирать пальцами четки, поднял голову.

Посмотрел Полуяну в глаза.

– Здравствуйте, господин.

– Какой я господин?
– спросил Полуян обиженно.
– Неужели похож?

– Э, уважаемый! Как можно узнать кто на кого похож?

– Все же у нас демократия. Верно?

– Э, уважаемый, я старый человек и давно ни во что не верю. Демократия, партократия, бюрократия - для народа разницы нет.