Зарево

— Смотри, как бы тебе после времени не поминать мои слова.

Она круто повернулась и вышла. На дворе было тепло и темно, пахло дождем, слышно, как фыркают и переступают с ноги на ногу лошади, обеспокоенные появлением незнакомых ослов.

— Что, дочка? — близко послышался из темноты голос отца. Он сидел почти у ног ее, на каменных ступенях. — Что-то круто вы говорили. С мужем не поладила?

— А чего там! — И, не рассказывая о размолвке с мужем, Балажан поведала отцу все свои опасения.

— Это ты верно говоришь, — сказал отец, выслушав ее. — Скорей нам нужно спровадить этих гостей. Знаешь, что за кладь везут они из Гурджи? Думаешь, сушеный виноград, сливы и абрикосы? Нет, эта хурда-мурда у них только сверху насыпана, для виду, я щупал — под ней целыми кипами книги навязаны. Знаешь, какие книги тайно возят? Книги эти — народ против богатых людей подымать… Раньше я вам в пример ставил Науруза, что он лошадей не ворует вместе с вами, а теперь думаю: лучше бы он коней воровал…

* * *

Белесая мгла спустилась с гор, и накрапывал первый весенний дождь, мягкий и теплый. Поздно ночью группа всадников подъехала к воротам дома Хаджи-Даута. В темноте белели откинутые за плечи башлыки. По этой манере носить башлыки да по синим черкескам можно было признать казаков. Ни одного огонька не светилось в щелях ставен. Большой и старый бревенчатый дом высился как крепость, молчаливый и темный, Кемал Баташев, следовавший впереди, соскочил с коня и рукоятью своей плети сильно и глухо постучал в дубовые доски крепко запертых ворот. Вокруг ни звука, слышен только шепот дождя, падающего на деревянную кровлю. Кемал постучал еще. Переступил с ноги на ногу один из коней, и казак угрожающе шепнул: «Балуй!» Кемал опять постучал и прислушался. Со двора послышались шаркающие шаги и голос Хаджи-Даута.

— Кто там?

— Это я, дядя Хаджи-Даут, — ответил Кемал. — Отпирай, дело есть.

— Какое может быть дело такой ночью? Разве что в набег, казачьих коней воровать.

— Кто-то из казаков не удержался и фыркнул.

— С тобой еще кто? — насторожившись, спросил Хаджи-Даут.

— Да нет, я один, — ответил Кемал.

— Обожди, я к вам выйду сейчас.

Снова послышались шаркающие шаги, теперь уже удаляющиеся. Однотонный, клонящий в сон шорох дождя да шепотная брань; подхорунжий ругал смешливого казака.

Все выжидательно смотрели на ворота. Глаз, притерпевшийся к темноте, различал уже сучки и трещинки на старых досках. Но ворота оставались неподвижными, шаркающие шаги старика послышались теперь по эту сторону ограды, и спокойный голос сказал:

— Вот как много вас, а!

Тут уже счел нужным вмешаться сам подхорунжий. Он соскочил с коня и, звеня шпорами, подошел к Хаджи-Дауту.

— Вы извините нас, почтенный старичок, что потревожили вас среди ночи, ничего не сделаешь, служба. Гости ваши нам занадобились. Недобрые они люди.

— Гости? Какие гости, ваше благородие? — пробормотал старик. — Садись, пожалуйста, — показал он на скамью.

— В другой раз посидим, — уже несколько возвышая голос, сказал подхорунжий, — а сейчас, почтенный старичок, отчиняй-ка калитку и впускай нас, а то мы тебя к их высокоблагородию господину есаулу отведем, и даром что вы в Мекке побывали, а за милую душу сядете в холодную.

— Пугаешь? Зачем пугаешь? — нахмурился Хаджи-Даут. — Нет у меня гостей. Купец проезжал, кишмиш, алычу сухую продавал, я брал.

— Вот этих самых купцов нам и надо. Так что ты отчини ворота.

— Зачем ворота?.. Вас много, а у меня дочка с брюхом ходит. Напугается, родит плохо. Что тогда будет, а?

— Да ты что лисьим хвостом вертишь? — вдруг крикнул подхорунжий, замахиваясь нагайкой. — Делай, что приказано, ну!

— Э-э-э, кричишь, нагайкой машешь. Думаешь, господин есаул тебя за это хвалить будет? — спокойно сказал Хаджи-Даут.

И подхорунжий опустил нагайку. Есаул, отправляя сюда подхорунжего, предупреждал, что с Хаджи-Даутом, человеком почтенным и богатым, следует быть поосторожней.

— Хочешь во двор ко мне — иди. Только тихо иди, дочку пугать не надо. Иди смотри, гостей у меня нету.

Он вынул ключ, сунул в замочную щель, и маленькая калиточка, прорезанная в воротах, открылась.

— Иди, пожалуйста, иди… И пусть родич наш, почтенный Кемал, тоже идет. — Он впустил только двоих, ловко захлопнул калитку и запер изнутри.

— Пожалуйста, не бойся, — успокоительно сказал Хаджи-Даут, когда подхорунжий кинулся обратно к калитке. — Или я совсем сумасшедший, чтобы плохо делать людям, которые от бунтовщиков нас охраняют? Этот год пастбища по ярлыку получил.

Ярлыком веселореченцы называли написанный на деревянной дощечке номер пастбищного участка. Номер выдавался после весенних торгов каждому, кто получил участок.

— Ослы! — радостно вскричал Кемал. — Ваше благородие, вот они!

Хаджи-Даут сердито шикнул на него:

— Зачем кричишь? Дочку испугаешь… Обрадовался, точно родию увидел.

— Так где у тебя гости? — спросил подхорунжий, подступая к старику.

— Уехали гости, — сердито ответил Хаджи-Даут.

— А ослы как же?

— Гости на конях уехали. Я им коней продал, а ослов купил.

— Как же это ты государственным преступникам коней продаешь? — бешеным шепотом спросил подхорунжий, наступая на старика.

Но старик не отступал. Они сошлись нос к носу, дыша в лицо друг другу.

— Зачем преступник? Торговец, кишмиш в мешках в Краснорецк везут.

— А почему они у тебя встали?

— Хаджи-Даут по обе стороны гор человек известный, — гордо ответил старик. — Принял как гостей, угощал. Дождик пошел, и я им тогда сказал: «Ослы ваши забастовку делать будут, по грязи не пойдут, встанут». Я эту тварь хорошо знаю, было время, с целым караваном ходил. «Как быть? Научи, Хаджи-Даут!» — «Что ж, я научу: бери у меня коней, оставляй мне ослов». — «Э-э-э, дорого!» — «Чего — дорого? Двадцать пудов кишмиша везешь, накинь по две копейки лишних на фунт — всю разницу возьмешь». Потому что кишмиш везут в Краснорецк по железной дороге — считай, тут фрахт да перегрузка.

Кемал вернулся вместе с Батырбеком. Тот зевал и почесывался со сна.

— Здорово, ваше благородие! — сказал он приветливо.

Подхорунжий, знавший, что Батырбек зять старика, молча кивнул ему.

— Гостям рады хоть днем, хоть ночью… В кунацкую пожалуйте.

Подхорунжий сердито отмахнулся.

— Так, значит, нет их здесь? — переспросил он еще раз Кемала.

— Весь дом обошел, только вот он один, — кивнул Кемал на Батырбека, — да женка его… А купцы, говорят, были.

— Куда же они поехали, эти купцы?