Защитники Русского неба. От Нестерова до Гагарина
Шрифт:
«Приходишь, — вспоминает Аркадий Фёдорович, — а там уже официант: 'Товарищ майор куда?" — "Мне куда-нибудь за столик, чтоб я тут не светился". Привёл меня. Всё хорошо.
И вот в первый же день я попал на завтрак, а потом на ужин. Ко мне подсел капитан из Смерша. Говорит: ''Можно с вами?" — "Пожалуйста".
Он видит, что я немного с подозрением смотрю. Достаёт удостоверение, показывает. Я говорю: "Чего ж вы здесь, а не на фронте?" Он: "Я после ранения возвращаюсь. И сейчас, пока мне место ищут, попросили взять под контроль этот объект". И вот заканчивается ужин в 21.00. Мне пора в гостиницу. А он уговаривает остаться
Уходят люди и происходит смена декораций. Через каких-то 10 минут зажигаются люстры, а был полумрак, и открывается на всю ширь сцена. Появляются новые люди, в основном молодёжь, и оркестр играет танго и фокстрот. Какая-то певичка поёт. И смершевец мне рассказывает: вот это сын такого-то, а этот такого-то. Все бронь имеют, а должны были быть на фронте…»
В гостиницу Ковачевич вернулся до полуночи. Офицер Смерша, как и обещал, выписал ему пропуск. Добирался на попутках. А потом долго думал об этом московском вечере…
«Когда я летел обратно на фронт, — говорит Аркадий Фёдорович, — я думал, что я буду рассказывать своим друзьям?» Для него это оказалось самым тяжёлым воспоминанием.
Обязанности командира полка гвардии майор Ковачевич исполнял до октября 1944 г.
И вдруг его отправляют в академию. А командиром назначают бывшего подчинённого Лавриненкова. Меня долго мучил вопрос: почему? И я долго не решался спросить об этом генерала Ковачевича. Но однажды как-то вскользь поинтересовался. А Аркадий Фёдорович словно ждал этого вопроса…
«Готовилась группа в дальнее сопровождение. А утвердить меня не утвердили. Морозов погиб, а Лавриненкова назначили. Меня же на эту группу не назначили. Почему?
Я поехал в управление кадров. А в ЦК уже утвердили другого кандидата. Я узнал, что в управлении кадров появились люди, которые выразили сомнение: он же Ковачевич, а надо будет лететь через Югославию. А эта группа должна была сесть в Италии, сопровождать союзников через Балканы на Як-9 дальнего действия. Ну, меня не утвердили. И я хотел вернуться домой к себе в полк. Думал: "Чёрт с ним, буду чем-нибудь!"
А тут подвернулся Хрюкин. Он говорит: "Ну, куда ты, зачем? Я сейчас двадцать человек отправляю в академию". Пишет направление, и меня отправляют в Москву».
Сначала Аркадий Фёдорович попал в Академию имени Жуковского. Его очень хорошо принял лично сам её начальник. Всё расспрашивал о фронте. А потом и сталинский сокол задал ему один, но весьма существенный вопрос: «А какая у меня будет перспектива после окончания академии?» — «Ну, выйдете инженером». — «Я же боевой лётчик, какой же я инженер!» — «Ну, пойдёте лётчиком-испытателем!»
«И тогда я понял, — продолжает рассказ Аркадий Фёдорович, — что не туда я попал.
Я говорю: "А где находится командный факультет?" — "А командный в Монино".
В общем, поехал он туда. Академия командного состава как раз только в августе вернулась из эвакуации и заняла своё прежнее место дислокации. А ведь была у Ковачевича навязчивая мысль поехать в Главный штаб и вернуться на фронт. Но ведь же сам Хрюкин написал, значит, надо ехать…
И снова Аркадий Фёдорович возвращается к вопросу о недоверии: «А мне сказали, мне признались в том, что у меня это второй раз в моей биографии мне выразили недоверие. "Вдруг он перелетит туда?" Я им говорил: "Да у меня уже 500 боевых вылетов. Я
бы за эти 500 уже бы 500 раз улетел, если б захотел". Но я не жалею. Я приехал сюда, в Монино, посмотрел на всё это дело.Боже мой, даже из нашей армии приехало много народу. Прилетели и из других армий. Такое было прекрасное сборище. Думаю: "Ну, тогда ладно!"»
А через семь месяцев закончилась война…
О том, как он встретил день победы, Аркадий Фёдорович рассказал мне накануне своего 89-летия: «Этот день был очень холодный. Было солнечно, ясно. Но день был холодный. Нас построили на стадионе и после митинга отпустили. Мы собрались несколько человек и поехали в Москву. Решили побывать на Красной площади. Москва нас встретила очень интересно. Мы вышли из метро на площади Дзержинского и потом пошли по улице к ГУМу. Навстречу идёт мужик с ведром водки и парень с кастрюлей солёных огурцов. А нас было четверо Героев. Они нас остановили. Мы по кружке выпили, солёными огурцами закусили и пошли на Красную площадь. А там нас просто замотали. Как увидели, и давай бросать с рук на руки. Мы еле выбрались оттуда. Вернулись поздно.
Но какое же было ликование. Что творилось на Красной площади. А на следующий день всё затихло, и мы стали готовиться к параду».
К слову сказать, я спросил Аркадия Фёдоровича и про фильм «В бой идут одни старики». Он говорил о нём достаточно серьёзно и жёстко, как специалист: «Во-первых, молодое пополнение пришло, надо было с ним работать. И учить его, а не придумывать всякие прозвища. Или вот этого друга, который трусостью заболел, надо было вылечить. А он ходит грудью вперёд, Звезду всем показывает. Этим ты полк не поднимешь!
Во-вторых, картина, безусловно, интересная для обывателя. А для специалиста, который тем более побывал в этой шкуре и имел дело с молодыми сержантами?
Это очень кропотливая работа. И надо было показать, как вводили их в бой, как в строй их вводили. Музыка — это потом.
Я в двух полках прослужил. Там были ребята, которые играли на баяне. А в 9-м парнишка очень хорошо играл. Пошли на ужин, он встречает музыкой. Потом поужинали, по 100 граммов, посидели, попели.
А если погоды нет, так и потанцевали. Попозже легли. Но так, чтобы ансамбли создавать…
Ведь Быков комэска показал неправильно! Это же командир-воспитатель! Я когда первый раз посмотрел этот фильм, то подумал: "Ёлки-палки, а где технический состав?" Ведь главную скрипку играет техсостав. Самолёт не будет готов, ты никуда не полетишь.
Пойдёшь, будет отказ — собьют. Конечно, кино есть кино. Показать его, как оперетку можно, но это же комэска!
Не тот, который ставит задачу личному составу, а тот, который смотрит в глаза и говорит: — По самолётам! А вы останьтесь. Вы будете сегодня руководителем взлёта и посадки.
— Да я…
— Я вам сказал, будете руководителем взлёта и посадки! Ушла эскадрилья на задание… Вернулась. Он ко мне подходит:
— Спасибо, товарищ командир!
— Почему?
— Я чувствовал, что меня собьют.
То есть у него появился элемент трусости. А я вижу, что его нельзя посылать. У него состояние такое, что он не может идти!»
За всё время войны у Аркадия Фёдоровича было два ведомых, те, кто защищал его «со спины». И он не потерял ни одного. Бессменным за всю войну был и его единственный техник самолёта, с которым у них сложилась настоящая дружба.