Засекреченный пикник

–  Не может быть, - вырвалось у меня удивлённо.

–  Претензии, так сказать, педагогического характера!

–  Какие же?
– не верил я.

Юрий Валентинович не ответил, видимо, предоставляя эту возможность директрисе. Да и я захотел услышать её голос. Мне показалось, что заговорила она с неохотой:

–  Сергей Георгиевич, вы нервируете педагогический коллектив.

–  Каким же образом?

–  Допрашиваете учеников…

–  Нет, я лишь с некоторыми побеседовал. Не писал протоколов и не вызывал в прокуратуру.

–  Капитан милиции на глазах ребят выспрашивал преподавателя физкультуры…

–  Неужели этот бугай расстроился?

– не утерпел я.

–  Сергей Георгиевич!
– прокурор сокрушённо покачал головой.

–  Извините.

–  Вы посещаете Тамару Леонидовну, не обращая внимания на её душевное состояние…

–  Госпожа директриса, как мне разобраться в этом пикнике без её показаний?

–  В конце концов, вы на глазах всей школы устроили драку с родителем.

–  Я лишь оборонялся.

Видимо, исчерпав заготовленные претензии, она добавила как бы от себя лично:

–  Вы строите из себя Шерлока Холмса.

–  Вы ведь тоже строите…

–  Кого я строю?

–  Директора школы.

–  Я и есть директор школы!

Мне бы ответить ей в унисон «А я и есть Шерлок Холмс». Удержало недовольное лицо прокурора. Недовольное, разумеется, мною, потому что есть неписаный закон: в любой ситуации работник прокуратуры обязан быть невозмутимым.

–  Господа и… товарищи, говорим по делу, - успокоил нас Юрий Валентинович, добавив слово «товарищи», зная, что обращение «господа» я не люблю.

Наверное, от белого платка лицо директрисы казалось матовым. Даже стёкла её очков замутились белизной. Но теперь, после нашего разговора, в щеках нашлась краска, Да и очки вроде бы порозовели. А я никак не мог взять в толк цель её прихода и нелепый характер обвинений. Она вдруг их объяснила:

–  Сергей Георгиевич, своей деятельностью вы бросаете тень на школу.

–  Вера Карловна, допустим, тень на школу бросает преступник, - заступился за меня прокурор.

–  Юрий Валентинович, вы не представляете, как трудно сейчас воспитывать детей. Меняются требования, системы…

–  Надо воспитывать не по системам, - не удержался

–  А как?
– спросила директриса с долей сарказма.

–  Трудом.

Она так скривилась, что очки заметно полезли на лоб. Или у неё такая улыбка? Если и улыбка, то её исказило презрение к моей мысли о труде. Добавила и словесно:

–  Вы забыли, в какое время живёте. В девятом классе двадцать восемь учеников, и каждый день ребят встречают двадцать восемь автомобилей. Ни одного «жигулёнка», лишь «БМВ», «мерседесы» и «тойоты». Некоторые с водителями. Эти дети учатся жить современно и красиво.

–  Кого же из них готовят?

–  Мы воспитываем интеллектуальную элиту.

–  Теперь понятно, почему я вторую неделю не могу дождаться водопроводчика.

Прокурор моей полемики не одобрял, видимо, считая, что лезу не в своё дело. Но воспитание - дело всех. И я имел на это моральное право: трудное детство, вырастил дочь, занимался криминальными подростками, прочёл не одну книгу по педагогике… И тут же вспомнил:

–  Вера Карловна, а вот Макаренко…

–  Макаренко теперь не в формате, - перебила она.

–  Да, умные люди всегда выпадают.

–  Откуда выпадают?

–  Из формата. Прокурор взглядом указывал мне на дверь, чтобы я увёл директрису. Но у меня был к ней вопрос, с которые я намеревался посетить школу и опросить всех преподавателей. Теперь уж не пойду:

–  Вера Карловна, что скажете о физике?

–  Отменный педагог.

–  Я имею в виду моральные качества…

–  Сергей Георгиевич, не забывайте, что школа православная. Аморальных не держим.

Мне захотелось ей сообщить, что Салтычиха исправно ходила в церковь. Не верил я директрисе уже хотя бы потому, что она не признавала моего любимого воспитателя Макаренко. Прокурору наша словесная канитель надоела:

–  Спасибо, Вера Карловна, за сигнал. Всего хорошего.

–  Но я пришла по делу…

–  По какому?

–  Пропала школьница, Катя Зуева. Вчера не вернулась из школы. Родители посчитали, что она ночевала у подруги.

Меня так колыхнуло, что директриса уставилась своими очками в мои выжидательно. И я спросил:

–  Вы… Катю знаете?

–  Конечно.

–  Голубая курточка?

–  Да…

–  С её подругой говорили?

–  И я, и родители.

–  Что сказала подруга?

–  После уроков Катя села в белую машину и уехала…

17

Палладьев не мог понять, в чём дело? Ведь не иголка в стоге сена. Легковой автомобиль белого броского цвета разъезжает по улицам на глазах всего честного народа и на глазах милиции. Или он не разъезжает, а машину прячет? Вряд ли: не побоялся подъехать к родной школе.

Капитан толкался по разным милицейским службам: ГИБДД, ГИЦ… Работала система «автопоиск»… Беседовал с ребятами патрульно-постовой службы и с участковыми… Но как может что-нибудь дать система «автопоиск», если машина нигде не засвечивается?

Капитана удивило малое число автомобилей белого цвета. На город считанное количество. А если он «Москвича» перекрасит?

Пожалуй, иголка в сене. В наше-то время, когда всё просматривается камерами слежения: улицы, помещения, метро… Со спутника можно контролировать любой шаг человека. Какая иголка в сене?

Участковые города были информированы. Палладьев вспомнил, что есть область с посёлками, садоводствами домами и, в конце концов, с лесами. Загони машину на день в болото, и никто не найдёт. В мае ни грибников, ягодников. И капитан взялся за связь с областью, озадачивая сельские отделы милиции и участковых. И вспоминали: кто-то, когда-то и где-то машину белого цвета видел.

Перед обедом Палладьев задумался: он слишком давно не пил пива. Дома чай, в столовой компот, у Рябинина кофе. Не выпить ли бутылочку вместо супа?

Зазвонивший телефон его планы расстроил.

–  Слушаю.

–  Участковый лейтенант Пекарев. Товарищ капитан садоводство Клубничное знаете?

–  Да, километров тридцать от города.

–  В садоводстве на участке стоит белая легковушка

–  Чья, садовода?

–  Говорит, приблудная.

–  Лейтенант, встреть меня у ворот… Эти тридцать километров Палладьев на своём «жигулёнке» - кстати, от дряхлости и пыли цвета неопределённого - пролетел, как на новеньком. У фанерной арки к нему подсел лейтенант и показал дорогу. Они подъехали к домику и вошли. Хозяин, старик лет восьмидесяти, сидел у окна в старом шатком кресле. Он сразу поманил их к стеклу и объяснил: