Засекреченный полюс

– Это наш водопровод, - пояснил Саша.
– Там за стенкой установлена бочка со снегом. Его заготавливает дежурный. Он же должен следить, как работает АПЛ. Так что водой ты будешь обеспечен. Ну ладно, командуй, а я пошел помогать гидрологам, - сказал Дмитриев и шагнул за порог.

Я зажег все четыре конфорки, повесил на крючок свою "француженку", сел на скамью и, достав трубку, закурил. Итак, я заступаю на многомесячное дежурство на кухне, вернее на камбузе, ибо, как я понял с первых минут пребывания на льдине, здесь давно привилась морская терминология. Дежурство называлось вахтой, кухня - камбузом, повар - коком, беседы - травлей и т. п.

Как-то сложатся мои дела? Сумею ли я научиться так готовить, чтобы не вызвать неудовольствия моих товарищей? То ли дело было раньше, до моего прибытия на станцию. Все дежурили на камбузе по очереди и, естественно, любую кулинарную неудачу кока сносили молча. Каждый твердо усвоил: сегодня ты, а завтра я, и это помогало сдерживать эмоции.

Но теперь, теперь все шишки будут доставаться мне и их, вероятно, достанется немало на мою долю. Вся надежда была на "Книгу о вкусной и здоровой пище". Узнав, что отправляюсь на станцию, я позвонил маме в Кисловодск и попросил срочно выслать этот фолиант авиапочтой. Мама никак не могла понять, зачем в Москве мне понадобился сей кулинарный гроссбух. Никакого толкового объяснения я заранее не придумал и лишь промямлил, что собираюсь в экспедицию, пусть не волнуются из-за отсутствия писем, чем надолго поселил тревогу в сердцах родителей.

И кому только пришла эта бредовая мысль родить гибрид доктор-повар? Впрочем, она была не так уж нова. И видимо, в основе ее лежало убеждение высоких начальников, что врач в экспедиции от работы не переутомится, ибо в Арктике люди почти не болеют или, во всяком случае, значительно реже, чем на материке. Эдакие чудо-богатыри. И хотя жизнь давно опровергла это странное убеждение, но идея совместительства твердо засела в головах начальства, подкрепленная рассуждениями об экономии государственных средств.

Мой поварской дебют состоялся в тот же день. Не рассчитывая на свои поварские таланты, я "налег" на закуски, уставив стол всевозможной консервированной снедью из свежепривезенных запасов. В качестве горячего блюда я избрал свиные отбивные из полуфабрикатов, жарить которые научился в предыдущих экспедициях. Чтобы придать блюду большую привлекательность, я густо посыпал мясо зеленым луком, который после долгих уговоров выпросил у шеф-повара шмидтовской столовой. Гарниром послужила жареная картошка, которую я упрятал в спальный мешок, чтобы она не замерзла во время полета на станцию.

Скорость, с которой исчезало изготовленное мной кушанье, и требования добавки свидетельствовали, что мой дебют состоялся. Я благодарно выслушивал комплименты в свой адрес, хотя прекрасно понимал, что эта "ласточка" весны не сделает, поскольку запасы свинины и свежего картофеля у меня кот наплакал.

Когда обед подошел к концу и на столе появились железные кружки с чаем, начальник радиостанции Костя Курко, тяжело отдуваясь после сытной пищи, сказал:

– Обед вы, доктор, соорудили отменный. Теперь потравили бы малость. А то свой репертуар мы уже наизусть знаем. Вася Канаки рассказывал, что травить вы большой мастер.

Я не заставил себя долго упрашивать.

– Хорошо. Расскажу вам историю про часы со Шмидтом. Только, может быть, кто-нибудь уже слышал ее?

В ответ послышалось дружное "нет!".

– Тогда слушайте, - начал я, присев у края стола.
– Целую неделю на стол начальника политотдела Главсевморпути ложились загадочные радиограммы. Разные по стилю, но совершенно одинаковые по содержанию. Они шли из Игарки и Нарьян-Мара, с Диксона и мыса Челюскин. "Коллектив аэропорта Нарьян-Мар убедительно просит зарезервировать четыре комплекта часов со Шмидтом". "Летный состав аэропорта Дудинка просит выделить для поощрения передовиков 10 штук часов со Шмидтом". "Полярники мыса Челюскин готовы приобрести 15 штук часов со Шмидтом. Деньги будут высланы немедленно".

Вы себе представляете в какую ярость пришел начальник? "Это что за херовина такая - часы со Шмидтом, - набросился он на помощника, растерянно разводившего руками.

– Разберись, кто там безобразничает, и доложи. Даю тебе час, а не то смотри у меня!"

Не прошло и часа, как помощник вновь возник перед грозными очами шефа.

– Разобрался?

– Так точно. Это - проделки Кекушева.

– Кекушева? А при чем тут Кекушев?

– Именно он и причем, - пролепетал помощник.
– Кекушев летает первым механиком на самолете Головина. Головин летит по маршруту Архангельск - мыс Шмидта. Я сверил время посадки самолета в каждом порту с датами радиограмм. Они уходят или в тот же день, или на следующий.

– Ладно. Иди работай. Вернется Головин, Кекушева немедленно ко мне.

Наверное, многие из вас слышали о Кекушеве. Николай Львович человек был неординарный и прославился не только как блестящий знаток авиационной техники, но и великий мастер розыгрышей. Возможно поэтому жертвы его не всегда безобидных шуток прозвали Кекушева Леопардычем.

Секрет загадочных радиограмм скоро раскрылся. Прилетев в Игарку - это был первый аэродром посадки самолета Головина, экипаж, как обычно, отправился в аэропортовскую столовую, где его ждал традиционный обед из копченой рыбы, наваристого борща и жаркого из оленины. Борттехник, как обычно, захватил с собой объемистую флягу со спиртом, именуемую "конспектом" (бидон со спиртом, находившийся на борту, именовался "первоисточником"). Наполнили кружки, произнесли первый тост за всех летающих в Арктике, и трапеза началась. Поговорили о московских новостях, о погоде на маршруте, о дамах, а когда, разомлев, запели любимую песню "Летят утки и два гуся", Кекушев, обняв за плечи начальника аэропорта, жарко зашептал ему в ухо: "Слушай, Петрович, ты же знаешь, как я тебя уважаю. Так вот, поделюсь с тобой одним важным секретом. Пока это тайна, и ты смотри никому ни гу-гу. Проговоришься - подведешь меня под монастырь".

Начальник поклялся, что ни одна душа об этом не узнает.

– Тогда слушай. Второй часовой завод приготовил полярникам сюрприз: новые часы. Да не простые, а особенные. Корпус изготовили из дюраля списанных полярных самолетов, а на циферблате вместо цифр изображены портреты полярных летчиков-героев: Водопьянова, Мазурука, Слепнева и других. А в центре циферблата имеется маленькое окошечко, из которого каждый час выглядывает голова Шмидта и называет время. Снизу сделана подсветка в виде северного сияния. Часов, понимаешь, изготовлено немного, на всех не хватит, но если ты поторопишься, дашь радиограмму в политуправление Главсевморпути с обоснованной просьбой - думаю, тебя уважут.

На следующее утро радист "отбил" в Москву соответствующую радиограмму.

Успех окрылил Леопардыча, и начальник каждого следующего аэропорта, посвященный в "тайну" необыкновенных часов, немедленно извещал Москву о своей просьбе.

Кекушев отделался выговором, но вся Арктика еще долго хохотала, вспоминая историю "часов со Шмидтом".

31 октября с очередным самолетом прилетел Водопьянов. На мой вопрос о самочувствии он только отмахнулся.

– Заживет как на собаке, - буркнул он, усаживаясь за столом в кают-компании.

– Ну так что же будем делать, Михал Васильич, - сказал Сомов.
– Еще одна такая "бомбежка" и нам хана. Может, попробуем все же уговорить Задкова посадить машину на льдину?

– Боюсь, полосы не хватит. Не дай бог еще одна авария, и тогда мне головы не сносить.

– Хватит полосы, - уверенно сказал Комаров.
– Поднатужимся, еще метров двести расчистим и будет порядок - хоть Ту-4 сажайте.

– Ну смотри, Комар, на тебе вся ответственность. Значит, решаем: даем Задкову добро.
– Водопьянов допил кружку с крепко заваренным чаем, закурил и пробасил: - Доктор, а у меня для тебя подарок. Чуть не забыл.